Валери Тонг Куонг - Мастерская чудес
Я поняла, зачем они здесь. Тени пришли за мной. Какое право я имела скрыться от них, убежать, ускользнуть? От их власти невозможно освободиться.
— Мальчики мои, братики любимые! — крикнула я исступленно. — Вот вы и нашли меня!
Они отшатнулись, одинаковые во всем. Их напугал мой крик, мой охрипший скрипучий голос, — будто железкой провели по камню. Напугал мой взгляд, полный ужаса и тоски. Я умоляла их ответить хоть что-нибудь, не молчать.
— Отчего? Ну отчего вы показались мне только теперь? Через столько лет… Когда я перестала вас ждать…
Один пробормотал:
— Нас вообще-то мама прислала. Она места здесь не нашла, вот и…
— Мама? Мама? — повторяла я, оторопев. — Это мама вас прислала?
Я ничего не понимала и не могла понять. Резкая боль в груди, в голове — невыносимая тяжесть.
— Малыши мои ненаглядные! Братья! Вы ведь знаете, что все они говорят обо мне неправду. Вы погибли не по моей вине, клянусь! Я так хотела вас спасти! Но дым разделил нас плотной стеной, пламя жалило, жгло нестерпимо, я задыхалась, плакала, кричала, не могла к нему подступиться… Я вас любила, души в вас не чаяла. И вы меня любили. Обнимали оба, болтали о чем-то, понятном лишь вам двоим. Я не ревновала, поверьте! Хотя для мамы на всем белом свете никого, кроме вас, не существовало. И для папы тоже. «Какие у меня красивые сыновья! Какие чудесные близнецы!» Все восхищались удвоенным совершенством. Однако мы с вами все равно привязались друг к другу. В тот вечер и я умерла. Отчасти. Нет, полностью. Но я не вправе жаловаться, не вправе даже заикнуться об этом. Ведь я выжила, уцелела, не сгорела в огне. «Это подло, несправедливо, — решили родители. — Ей двенадцать, взрослая девочка, и такая шустрая, сообразительная… Не она ли это подстроила? Не она ли их погубила?» Нет, не я. Не я вас сожгла!
Вне себя от горя, оглушенная, отупевшая, я не помнила, как упала. Мариэтта подняла меня, попыталась успокоить.
— Тише-тише, Зельда. Все хорошо. У вас был припадок. Вам нужно немного полежать. Мальчики, помогите мне дотащить ее до кровати! Принесите воды и помолчите — мне нужно сообразить, что делать дальше.
— Вот, мама, держи. — Один из близнецов протянул ей кружку.
Так она их мать! Меня затрясло от беззвучных рыданий. Мариэтта обняла меня крепко, прижала к груди.
— Простите меня, — всхлипнула я. — Просто в прихожей темно, и мне на мгновенье почудилось… Хотя я знаю, что такого не может быть. Братья ко мне не придут. Они давно умерли, погибли при пожаре, сгорели дотла. Мне было двенадцать, им — восемь. Теперь они стали бы вот такими. Господи, как я могла их спасти? Мы жили в загородном доме. Родители, уходя, велели мне: «Милли, ты старшая, ты уже большая. Присмотри за братьями. Мы поужинаем с друзьями неподалеку и скоро вернемся». Я осталась внизу, в гостиной. Близнецы спали наверху. Вернее, не спали, скорей всего, раз огонь вспыхнул именно у них в детской. Я не поджигала, я просто не устерегла их… Смотрела по телевизору конкурс молодых дарований, эстрадных певцов. Я тоже мечтала стать знаменитой. Артисткой, дивой. Включила звук на полную мощность. Подпевала, плясала. Когда почуяла гарь, было слишком поздно… Я пыталась подняться по лестнице, звала их, обливалась слезами. Поздно! Я выскочила из дома, принялась стучаться к соседям. Родители и это поставили мне в вину. «Ты что, забыла про телефон? Почему не вызвала пожарных, полицию, службу спасения, нас, в конце концов?! Столько времени потратила даром! Позвать соседа! Очень умно!»
Сосед тоже смотрел телевизор. Какую-то интересную передачу. Он не желал открывать, боялся все пропустить. Я стучала и звонила целую вечность. Наконец он открыл, мрачнее тучи.
— Что случилось? Что такое?
— У нас огонь, — кричала я. — Везде огонь!
Слишком поздно. Братья уже обратились в пепел. Две кучки пепла.
— Милли? — переспросила Мариэтта.
Ее сыновья, слушая меня, испуганно вжались в стену.
— На самом деле вас зовут Милли, вот оно что! Стало быть, память вернулась к вам? Боже, и всему виной мои мальчики! То есть это их заслуга, верно?
Снова солгать несложно. Она сама подсказала мне как. Оставалось только кивнуть, подыграть. Но я не могла продолжать надоевший фарс. Просто не было сил опять притворяться, все замалчивать, подавлять, искажать. Я бы вправду умерла, если б это продолжилось.
Я положила голову ей на плечо.
— Нет, Мариэтта, память ко мне не вернулась. Она никуда и не исчезала. Если бы амнезия поглотила мое отчаяние, горе, вину, я была бы счастлива. Но с двенадцати лет и поныне мои душевные раны, ожоги, не заживали ни на одно мгновение. Я все время лихорадочно стираю повсюду сажу и копоть того пожара. После второго мне показалось, что искупленье свершилось, я очистилась и могу зажить по-новому, освободившись от прошлого. Все сложилось спонтанно, само собой, безо всякого злого умысла. Я больше не могла тащить этот груз. Решила, что в забвенье, хотя бы и ложном, мое спасение.
Она кивком попросила мальчиков выйти и оставить нас одних. Какое-то время молчала в раздумье, затем проговорила с тяжелым вздохом:
— Мне ли не знать, как тяжко давит чувство вины… Смерть непоправима, утрата невосполнима. Неважно, когда и как это произошло. Могла ты помочь или нет. Двенадцать тебе или семнадцать. Хочется уничтожить себя, наказать. Пустота пожирает твою жизнь день за днем. Ты сама загоняешь себя в угол, в ловушку, в клетку. Преследуешь себя, истязаешь. Просто не можешь иначе.
Внезапно бледная слабая улыбка, похожая на первый луч зимней зари, скользнула по ее лицу.
— Но с возрастом, Зельда, понимаешь, что свобода тебе все-таки дорога. В один прекрасный день осознаешь, что жизнь — бесценный дар, и мы обязаны его принять.
В дверь просунулись две головы, неотличимые друг от друга. Я смотрела на них во все глаза. Сердце рвалось на части. Братики, дорогие, неужели и у вас сломались бы голоса, начали пробиваться усы? Вы стали бы такими же неуклюжими, грубоватыми и надменными, готовыми сразиться с целым миром…
— Так мы выносим коробки или как? — спросил один из близнецов.
— Ну конечно, Макс. Выносите! — скомандовала Мариэтта. — Вперед, за работу. Живо! Ни одной не забудьте, глядите!
Понемногу я пришла в себя. Уезжая из «Мастерской», я не всхлипывала, не задыхалась и не дрожала. Сердце щемило, однако непосильная ноша свалилась с плеч. Я будто слышала голоса братьев, их топот на лестнице, дурацкие шутки, смех. Мне никогда не удастся поцеловать их, приласкать. В дыму, в окружении обуглившихся стен, в остывшем пепле пропало наше будущее. Но теперь я могла их оплакивать. Живая мертвых.
Мариэтта
Мне было трудно следить за дорогой, сосредоточиться, не отвлекаться. Спасало лишь чувство долга. Я говорила себе: «Ты тут старшая. Никаких эмоций, лишних вопросов, ненужных замечаний. Малютка, как ее называет Жан, и так не знает, на каком она свете».
Я думала о Жане. Когда тайное станет явным, сумеет ли он, чистый сердцем, искренний, правдивый, простить Зельду за то, что она лгала?
Когда мы прибыли, мальчики быстро занесли коробки наверх и сбежали к друзьям. Все к лучшему.
Квартира мне понравилась: чистая, светлая, с окнами на восток. Мебели в достатке. В спальне — большая кровать, в гостиной — диван и низенький столик, а кухня и вообще обставлена полностью.
Мы с Малюткой принялись распаковывать коробки. У нее по щекам катились слезы, плечи вздрагивали, взгляд был грустный, растерянный. Мне стало жаль Милли. Я обняла ее и сказала:
— Знаешь, сегодня и у меня необычный день. Перед отходом я объявила мужу, что собираюсь с ним развестись. Как видишь, и я изгоняю призраков, налаживаю свою жизнь, готовлюсь насыщать ее, взращивать, оберегать. Прошлое и не утянет меня на дно. Я покончила с его властью. И ты покончишь, не сомневайся!
Она подняла на меня глаза, полные слез, и спросила:
— Ты больше не любишь мужа?
Наивный детский вопрос. Впрочем, все правильно. Сейчас она моя дочка, а я ее мама, которая всегда защитит и утешит. Незаметно мы перешли на «ты».
— Все гораздо сложнее. Отчасти ты права, я давно его не люблю. Однако живу себе и живу под его игом. Он опасный зверь. Обаяние, улыбка, актерская игра, остроумие, внешний блеск не дают разглядеть в нем жестокого грубого деспота. Я одна знаю, каков он на самом деле. Остальным он запудрил мозги, пустил пыль в глаза. Талантливый манипулятор. Да и я постоянно себя обманывала. Думала, что слишком слаба и не смогу его побороть. Что должна покориться и все терпеть, раз он отец моих детей. Тысячу раз принимала его извинения, верила обещаниям. «Я изменюсь, непременно изменюсь!» Как же! Слава богу, теперь все будет иначе. Не знаю, что ждет меня впереди, но в одном уверена: такого я больше не потерплю, ему нет прощения!
