Марина Нефедова - Лесник и его нимфа
– Лесник, – сказала Лита, – я этого хочу.
– Лита, молчи.
Рука у него была горяченная.
– Почему? – спросила она с отчаянием.
Он не ответил.
– Почему нет? – уже грозно произнесла Лита, выдергивая руку.
– Потому что…
– Ну?!
– Потому что я не могу брать то, что мне не принадлежит, – вдруг сказал он.
– Что? – Лита села. – Можно без философии?
Он молчал.
– А кому это «то», по-твоему, принадлежит? – наконец спросила бедная Лита.
Он медленно встал, опять подошел к окну.
– Мне кажется, – сказал он глухо, – что я не выздоровлю… Поэтому не мне… Все.
Он включил свет, подошел к кульману и стал чертить.
Призрак смерти стоял перед ним. Маячил с шестнадцати лет. А месяц назад возник резко и очень близко, уже не прячась. Этот призрак не давал ему жить.
***
Лита сидела, думая, что ей делать. Запустить в него чем-нибудь тяжелым? Встать и уйти? Заплакать?
Она молча легла, отвернулась к стенке и накрылась с головой. Папа в Литином детстве иногда говорил: «Нельзя, но если очень хочется, то можно». Это был его тайный метод воспитания. Эта фраза приводила Литу в восторг. Сейчас получалось как-то наоборот. Можно. И очень хочется. Но почему-то нельзя.
В конце концов она все-таки заснула.
***
Она проснулась, когда было еще темно. Горела настольная лампа, и Лесник, сидя перед кульманом, чертил. Он так и не ложился. Лита лежала и смотрела, как он сосредоточенно чертит свои линии.
– Привет, – наконец сказала она.
Он оторвался от чертежа.
– Привет… Представляешь, там пошел снег.
– Да?
Она встала, отодвинула штору. Снег в свете фонарей валил, как зимой.
Он подошел, встал рядом.
– Я хотел бы, чтобы всегда было так, – вдруг сказал он, не отрываясь от снега. – Чтобы ты всегда спала тут.
– Да? Что же этому мешает?
– Что? Да так, ничего... – он горько усмехнулся.
– Ладно, мне надо в школу.
И она быстро ушла в ванную. Стояла там под горячим душем, хотя ее все равно почему-то знобило.
Она поняла, что он не верил до конца, что кому-то нужен.
На самом деле это катастрофа.
Но он же сам только что сказал, что хочет, чтобы она всегда спала тут.
И полететь – это очень просто. Надо просто полететь.
Лита так долго стояла под душем, что он спросил под дверью с тревогой:
–– У тебя все нормально?
–– Да, а что?
–– Просто тебя уже целый час нет.
–– Да? А я тут думаю.
–– Слушай, думай лучше снаружи.
–– Хорошо…
Через минуту она вышла из ванной, не одеваясь, босиком, и вошла в комнату.
Лесник искал что-то в ящике стола. Потом поднял голову и застыл.
–– Ты можешь считать, что я сошла с ума, – сказала Лита. – Я знаю, что ты не пойдешь на это первый. Потому что ты что-то там себе… решил.
Вообще вот так заявиться – это было очень по-Литиному. Вот так встать перед кульманом в умопомрачительном и беззащитном виде. И плевать на всю его философию.
Он стоял, не двигаясь, глядя на нее, и в глазах у него было такое, что нельзя назвать никакими словами, потому что любое слово тут будет пошлостью.
Она медленно подошла к нему. Когда осталось три шага, она остановилась.
Эти последние несколько шагов он сделал к ней сам.
Через две минуты раздался звук закрывающейся входной двери и тетин голос закричал:
– Саша, это я. Ты не спишь? Я пораньше приехала!..
***
Лита уехала, умудрившись быстро и как будто незаметно одеться. Но тетя, похоже, все равно все поняла. Лита с ней быстро поздоровалась, сказала, что заехала на минутку. И сбежала. Хотя он говорил с отчаянием:
– Не уходи, пожалуйста…
Она не помнила, как доехала домой. Приехала, легла под одеяло и провалилась в сон.
Он оборвал ей весь телефон. Она не подходила.
Вечером он поймал машину и приехал сам.
Дверь открыла мама. Там стоял худой и мокрый молодой человек – на улице вместо снега теперь шел дождина. Он, держась за стеночку, спросил Литу. Мама предложила ему войти – он отказался.
Через какое-то время вышла Лита. Она была тихая, бледная и убитая. Почему-то в черном, и волосы у нее были убраны в пучок – он никогда ее такой не видел. Казалось, что она, не став еще женой, сразу стала вдовой.
Они молча сели прямо на ступеньки.
– Вот это был оплот, да? – наконец сказала Лита и рассмеялась. Потом провела рукой по его мокрым волосам. – Прекрасный мокрый принц.
Он с трудом, но улыбнулся в ответ:
– Я думаю – может, это мне в очередной раз приснилось?
Лите показалось, что он еле говорит.
– В очередной раз?
– Конечно… Это хотя бы был не сон?
– Как ты умудрился доехать?
– Поймал машину.
– Тебе плохо?
– Не важно.
Он помолчал чуть-чуть, потом спросил:
– Ты правда поедешь со мной в Свердловск?
– Когда ты мне уже поверишь?!
– Ну, ты понимаешь, что это сумасшествие?
– Нет.
– Знаешь, если через две недели - или через три дня - ты передумаешь и уедешь обратно, это будет правильно.
– Хорошо, договорились.
Из двери высунулась на лестничную клетку мама.
– Молодые люди, вы с ума сошли? – воскликнула она.
– Да, – ответила Лита.
– Зайдите в квартиру, пожалуйста…
– Сейчас.
– Дурдом, – сказала мама, ныряя обратно.
Но они не пошли в квартиру. Так и сидели на лестнице. Лита поняла, что Леснику снова плохо. И что эта ее утренняя идея была совершенно безумной.
Когда стало совсем поздно, Лита поехала провожать его домой.
***
То ли все эти потрясения так на нее подействовали, то ли дождь и ледяные лужи, в которых Лита промокла, когда, проводив Лесника, добиралась домой, – ночью у нее поднялась температура. Одновременно в ту же ночь Леснику стало стремительно плохо. Как будто его организм снялся с предохранителя.
А между тем до отъезда оставалось всего несколько дней.
***
Четыре дня они не виделись. Лита все порывалась встать и поехать к нему. Каждый день начинался с того, что она одевалась, доходила до двери – и возвращалась, падая на кровать. Температура не спадала. Сил у нее хватало только на то, чтобы мучительно скучать и рваться к нему. Еще можно было говорить по телефону. Но одного голоса было слишком мало.
Зато когда она засыпала, те две минуты, так бесцеремонно прерванные заявившейся пораньше тетей, длились и длились.
***
В остальное время она валялась в полусне и пыталась что-то решить с отъездом. Обрывочно думала о том, что нужно было как-то сообщить обо всем маме. Что-то сказать в школе. Взять хотя бы свой аттестат за восьмой класс… Нужно было попрощаться с Манькой. И со всеми. И с Крюгером. Это особенно мучило Литу.
Но она была рада, что ей сейчас плохо. Во-первых, так она хоть чуть-чуть была как он. Во-вторых, это было оправданием ее бездействия. В-третьих, это немножко смягчало странное чувство, которое все-таки иногда накатывало, – там, впереди, в этом Свердловске, маячила тошнотворная неизвестность.
Глава 15
***
На пятое утро Лита проснулась и поняла, что ей гораздо лучше. Температуры не было. Это был последний день каникул, в который она просто обязана была что-то досдать и поговорить с Зинкой.
В восемь утра ей позвонил Лесник.
– У тети умерла ее лучшая подруга, – сказал он. – Она сейчас уезжает в Белгород на два дня. Ты можешь ко мне приехать?
– Конечно!
Лита помчалась.
Дверь была не заперта. Он еще по телефону ей сказал: дверь будет открыта, не звони.
Он лежал в постели. Она не видела его четыре дня. Всего четыре дня. За это время с ним что-то произошло. Она так и знала, что нельзя было его оставлять!
– Ты хочешь есть? – спросил он. – Там тетя что-то оставила.
– А ты?
– Я – нет.
Рядом с ним на тумбочке валялась ополовиненная упаковка трамала.
– Опять спина? – спросила Лита.
– Да.
Он как-то осунулся. Но больше всего Литу испугал его взгляд. Это был взгляд очень страдающего человека, который сосредоточен на своей боли.
– И что делать?
– Ничего. Подождать три дня. Надеюсь, этот свердловский врач поможет.
Лита подавила очередной надвигающийся приступ ощущения, что жизнь кончилась, и бодро сказала:
– Я все-таки решила что-то сдать до отъезда. Так что у меня до фига уроков. Вот, буду ботанеть.
Она села и стала пытаться учиться. Он лежал и молчал. Кашлял и тяжело дышал. Вздыхал, с трудом поворачивался и молчал. Это было невыносимо. Лита физически ощущала, что он страдает, страдает сильно. Похоже, он сдерживается из-за нее. Ему было очень плохо, это было очевидно.
– Я тут понял, – наконец сказал он, – что уже несколько дней мне как-то хуже, чем раньше.
– У тебя по-прежнему нет термометра?
– Есть, тетя купила.
– Давай померяем температуру?
– Я мерил утром.
– И что?
– Тридцать семь и восемь. Слушай, всего три дня подождать… Я поговорил с тетей. Она достанет тебе билет. И Юльке все сказал. Она рада, что ты приедешь… Лита, поешь, там должна быть какая-то еда.
