Сюсаку Эндо - Скандал
Заметил! Решил не рисковать…
Кобари возликовал. Наконец-то он взял его с поличным! Сердце у него учащенно забилось, как у охотника, который увидел зверя, попавшего в западню. Густой туман пришелся как нельзя кстати!
Но он тотчас понял, что поспешил радоваться. Благодаря туману Сугуро не замечал преследования, но и Кобари рисковал в любую минуту потерять его из виду. Надо было держаться на расстоянии, чтобы не спугнуть добычу, и все же он немного ускорил шаг. Впереди идущая тень некоторое время двигалась по широкой улице и вдруг метнулась направо, в переулок Когда Кобари завернул за угол, человек, за которым он шел, исчез, точно сквозь землю провалился. Как будто его и не было. Кобари, с перепугу забыв об осторожности, взбежал по круто поднимающемуся переулку и осмотрелся по сторонам, но человек, видимо, где-то спрятался, затаившись, – до него не доходило ни малейшего звука. Отсюда, с вершины холма, было жутковато видеть, как туман затопляет дома, обвивает телеграфные столбы, подползает к нему, хватая за одежду… Кобари решил, что он ошибся и зашел не туда. Отбиваясь от тумана, он стал спускаться назад, заглядывая за столбы, в ворота домов, которые, казалось, стояли на дне молочной реки, которая то сгущалась, то редела.
И в тот момент, когда он уже ступил на широкую улицу, за его спиной раздался, точно вдогонку, смех. Кобари почувствовал в нем издевку. Оглянувшись, он увидел в переулке, приблизительно на середине подъема, темный силуэт. Вновь послышался смех. Мрачный, протяжный, переходящий в какое-то плаксивое завывание. В следующую минуту человек начал, прихрамывая, подниматься вверх и пропал в тумане.
Звонил телефон. Пронзительный, неустанно повторяющийся звон.
Отворив дверь и войдя в свою рабочую квартиру, Сугуро тотчас услышал его и замер. Из-за густого тумана его верхняя одежда вся вымокла, но он даже не пытался ее снять.
Он уже по звуку догадывался, кто звонит. И знал, что, даже если он снимет трубку, на том конце будет молчание.
Телефон продолжал звонить. Требовательно, бесконечно.
В этот момент в голове Сугуро неожиданно всплыли строки из «Короля Лира», которого он недавно перечитывал:
He смейся надо мной,
Я старый дурень,
Восьмидесяти с лишним лет. Боюсь,
Я не совсем в своем уме.[14]
– Не смейся надо мной! – взмолился он в сторону телефона. Звонок умолк.
Тяжело дыша, Сугуро сбросил промокшее пальто, и сразу почувствовал во всем теле вялость. Он предупредил жену, что заночует здесь, тащиться домой, за город, не было нужды, поэтому он опустился на диван и прикрыл глаза, словно для того, чтобы полнее ощутить меру своей усталости. Он отчетливо осознавал, что с начала зимы, а точнее, с вечера вручения премии стал быстро стареть. И он физически ощущал постепенное приближение смерти.
Чувствуя себя совершенно разбитым, он приложил ладонь ко лбу – горячо. Блуждания в тумане не могли пройти безнаказанно для перенесшего операцию на легких. Но ложиться в постель было как-то боязно, он вытянулся на диване и закрыл глаза.
Приснился сон.
…Он шел один в тумане. Он и сам не знал, зачем в такую сырую ночь вышел из дома. Вспомнилась такая же туманная зима в Лионе, где он учился. Не раз ему случалось, возвращаясь из театра или кино, еще в возбуждении от увиденного, пробираться через сырое марево. Однако в то время он был молод, полон надежд, и ему казалось, что точно так же он будет идти по жизни, рассекая туман человеческих предрассудков. Однако сейчас, в Токио, двигаясь на ощупь в непроницаемой мгле, он окончательно сбился с пути, шел наугад, теряя надежду найти дорогу домой, задыхаясь от растущей тревоги.
И вдруг он услышал шаги за спиной. Шаги приближались. Кто это мог быть? Врач, поворачивающийся на скрипящем стуле, чтобы объявить результаты анализов? Неотвязный репортер? Один каждый месяц призывал Сугуро заботиться о его телесном здоровье, другой охотился за его душой. В звуке шагов слышались недоброжелательство и решимость преследовать его до конца.
Как только он начинал идти быстрее, шаги за его спиной тоже убыстрялись. Сугуро вспомнил, что впереди есть боковой переулок, и, воспользовавшись густым туманом, свернул направо, устремившись вверх по крутой дороге. Спрятался в воротах дома, стоящего на склоне холма. Снизу послышались торопливо бегущие шаги, преследовавший его человек остановился перед воротами, в которых спрятался Сугуро, чувствовалось, что он смотрит в его сторону. То ли услышал его дыхание, то ли это была заранее подготовленная западня.
– У тебя рак печени! Как ни старайся, тебе, немощному старику, от меня не убежать! Твое истинное лицо разоблачено! – сердито выкрикнул человек, но тотчас, словно внезапно потеряв к нему интерес, удалился.
Сугуро охватил озноб, по спине заструился пот.
– Не смейся надо мной! – прошептал он с мольбой, обращаясь к вершине холма. – Я уже давно перешел верхний рубеж, так неужели мне суждено умереть в духовном помрачении? Мое единственное желание, чтобы жизнь обрела законченную осмысленность.
Внезапно он заметил, что окружавший его туман стал постепенно наполняться светом. Это не был просачивающийся сквозь густую мглу свет фонарей с домов, обступающих переулок, источник света был где-то наверху, словно вспыхнувшее в ответ на мольбу Сугуро яркое сияние проникло сквозь плотный туман, чтобы сфокусироваться на нем. Он ясно ощутил, что какая-то сила пришла ему на помощь, и странным казалось, что в ней нет по отношению к нему ни злобы, ни враждебности; более того, в тот момент, когда его окутал мягкий, глубокий свет, он всем своим существом почувствовал невыразимый покой. Покой, который намного превосходил тот, что он ощущал, когда сидел один в своем тесном кабинете за письменным столом. С него упали все путы. Тяжесть, лежавшая постоянным бременем на душе, ушла. Точно его выпустили на широкий луг, на вольный простор. А, это и есть смерть! Вот, значит, какая она – смерть! – Сугуро исполнился радости и только удивлялся, что столь долго страшившая его развязка оказалась совсем не такой, как он воображал. В окутавшем его, словно заключившем в свои объятия сиянии не было и намека на угрозу, на наказание. Это была сама кротость. Прими меня, ибо я был кроток сердцем! Казалось, прозвучал голос того старого священника, и еще – иной голос…
Проснулся. Была глубокая ночь. Перед глазами еще стояло сияние, будто отпечатавшееся на сетчатке. Он впервые видел подобный сон. «Что это значит?» – думал Сугуро, поднимаясь с дивана. Он забыл включить обогреватель, поэтому в комнате было холодно. Он отчетливо помнил все, что ему приснилось. Человек, преследующий его в тумане, – это, конечно же, страх смерти, идущей за ним по пятам, но что означает свет? Самообольщение, надежда на то, что в конце концов все будет хорошо?…
Он поплотнее закутался в одеяло, но его бил озноб, точно он промерз до мозга костей. Несомненно то, что со времени церемонии вручения премии в нем что-то происходит. Какая-то враждебная воля сотрясает, раздирает уютный мирок, который он создал для себя. Она хочет бросить его в неведомый ему, кошмарный мир. Увести туда, где женщина с залитыми воском волосами, с извивающимся во рту языком.
Но зачем? Что ему хотят показать? Через все его творчество проходит мысль, что в человеческой жизни нет ничего бессмысленного. Если он не ошибся, тогда где смысл? Куда его несет? Словно человек, заблудившийся в тумане, он сбился с пути и не знает, как вернуться домой.
Чувствуя озноб, он закрыл глаза и попытался заставить себя уснуть. Хоть бы еще разок увидеть это сияние, вновь испытать блаженство от окутывающего света. В полудреме мелькнула мысль, что, посвятив свою жизнь писательскому труду, он многие годы полагался на свои знания и сообразительность, как вдруг неожиданно в его жизнь ворвалось что-то иное, ему не подвластное, растущее день ото дня. Он не знал, как назвать это «иное», но…
Когда проснулся, видимо, из-за подскочившей температуры, во рту было гадкое, клейкое чувство, тело сковала вялость. Не было ни физических, ни душевных сил, чтобы подняться. Мучаясь головной болью, он все утро пластом пролежал в постели.
Около трех в дверь позвонили. Он не ответил. Было слышно, как в замке повернулся ключ, затем – голос старика-консьержа:
– Вы у себя?
– Да. – Сугуро приподнялся на кровати, преодолевая головную боль. – Я здесь.
– К вам пришла Мицу.
– Мицу?
– Девочка, которая у вас убиралась.
– Пусть войдет, – сказал он и, точно обессилев, вновь упал на кровать, закрыл глаза. В темноте вращалась алая линия, свернутая спиралью.
Дверь в спальню приоткрылась, раздался слегка гнусавый голос Мицу:
– Господин Сугуро…
– Видишь, совсем расклеился. Вчера вечером пошел прогуляться, был такой туман… Наверно, простудился.
– Что мне для вас сделать?
Девочка подобрала разбросанные по комнате одежду и ботинки, приложила руку к его лбу.
