Алессандро Барикко - Такая история
То, что ты никуда не приезжаешь, неверно, говорит он.
Последний рассказал мне о том дне, когда они с отцом ходили кругами по городу, где все улицы пересекаются под прямым углом.
Что-то там явно не так, у них с отцом.
Может, он и прав: любое движение — это движение по кругу, никуда не ведущее, только к себе самому, потому что туман наших страхов слишком плотен, а дороги, которые, как нам кажется, ведут куда-то, — лишь иллюзии.
А я-то зачем на свет появилась? Что я должна сделать? Когда же я действительно начну жить? Или этот момент уже прошел?
Последний — довольно приятный парень. Но когда ты с ним, у тебя постоянно такое ощущение, будто он занят чем-то чрезвычайно важным, а ты его отвлекаешь. Это действует на нервы. Быть с ним рядом — тяжелый труд.
Бог знает, где он раздобудет денег на свою дорогу. Не думаю, что удастся обойтись 389 долларами.
Он ребенок.
А я не ребенок.
Я женщина.
Женщина
Женщина
Женщина
Женщина
Поесть бы. Чертов мир. Ненавижу.
10.06 вечера.
На заметку: нужно новое платье.
23 апреля 1923
Я умею:
1 играть на рояле (Шуберта и Скрябина, но никак не Баха и не Моцарта)
2 спрашивать дорогу, причем так, что люди даже не могут понять, куда я хочу попасть
3
4 быть в курсе происходящего
5 заниматься сексом
7 не сдаваться
8 общаться с богатыми и образованными людьми
8 путешествовать без проблем
9 оставаться одна
Не умею
1
2
3
Я пришла к пастору Винкельману и рассказала, что у Коулов дома творится что-то неладное. Что-то неладно с их ребенком.
Прошу вас, умоляю, не говорите никому, что я к вам приходила, потому что, если кто-то узнает о нашем разговоре, я потеряю работу, а без работы мне конец, у меня нет ни семьи, ни сбережений, пообещайте, что никому не проговоритесь.
На коленях молю, не говорите никому о нашем разговоре, ведь если кто-то узнает, я потеряю работу, а без работы
Я вам говорю об этом ради блага семьи и всех жителей деревни, поверьте, я хочу лишь
Я рассказала, как однажды мальчик сел за рояль и начал играть какую-то чрезвычайно сложную музыку, мне неизвестную, но я уверена — вот вам крест — это музыка дьявольская.
Нет, больше никто ее не слышал, я сразу позвала миссис Коул, но когда она пришла, ребенок спокойно играл в углу — вылитый ангелок.
Не сомневаюсь, вы уже заметили, что сверстники его сторонятся, а взрослые теряются в его присутствии.
Уж не говорю о его странных способностях. Раньше я в такое не верила, но теперь…
Нет, мальчик вообще не умеет играть на рояле, его никто и никогда не учил, я занимаюсь только с миссис Коул.
Не знаете, правда ли, что собаки, пробегая мимо дома Коулов, принимаются громко выть?
Нет-нет, до меня просто дошел слух.
Пообещайте, что не выдадите меня. Я же из лучших побуждений. Миссис Коул замечательная женщина. И очень добра ко мне.
Теперь надо было выждать несколько дней.
Я продолжаю настраивать рояль перед каждым занятием. Последний поинтересовался, зачем я это делаю. Рояль постоянно расстроен. А если изменить тональность? Нет-нет, ничего делать не надо.
Я уже год так живу. Это Последний подсчитал. У нас годовщина, можно сказать. Я спросила, что он хочет получить в подарок. В шутку спросила. А он ответил: позволь мне провести с тобой ночь.
То есть?
Провести с тобой ночь, в твоей постели.
Я рассмеялась. Ты в своем уме?
Ты сама спросила, что я хочу в подарок.
Ну да, спросила. Но я же в шутку. И ничего такого в виду не имела.
Это просто подарок, сказал он.
Я понимаю, но…
На годовщину.
Да на что тебе сдалась ночь со мной?
Это мое дело.
А я тогда что в подарок получу?
Проси, что хочешь.
Я ненадолго задумалась.
Дай мне почитать твои письма.
Какие письма?
Письма, которые ты не распечатываешь. А вместо этого прячешь. Я даже знаю — куда.
Какое тебе дело до моих писем?
Это мое дело. Просто дай почитать.
Он ненадолго задумался.
Только потом опять заклеишь конверты, и о письмах больше ни слова.
Хорошо.
Хорошо.
Подожди, пока я переоденусь, и приходи.
Хорошо.
А ты мне письма принесешь?
Прямо сейчас?
Да.
Он пошел за письмами.
Какая-то нелепая история. Письма ему пишет из Италии священник, итальянский священник. Он называет себя доном Саверио. Сначала он хотел удостовериться, действительно ли это Последний Парри. И поэтому задавал ему кучу вопросов о войне и обо всем, что тогда произошло. В случае правильных ответов он знал бы наверняка, что это Последний. Только вот тот ни разу не ответил. Тогда священник стал писать, что, будь его воля, он бы давно уже прекратил отправлять эти письма, потому что своему адресату он ни на грош не верил, но Кабирия настаивал, и священнику скрепя сердце пришлось продолжать. Раз не отвечает, говорил Кабирия, значит, это точно он. Кабирия, наверное, воевал вместе с Последним. Уверена, они были не разлей вода. Теперь Кабирия в тюрьме, и сидеть ему черт знает сколько. Поэтому сам он письма писать не может и поручает это священнику. Думаю, его почту проверяют. А их история — большая тайна, о которой не должна узнать полиция. И священник этот явно недоволен, что
Последний стучит в дверь.
Открыть — не открыть?
24 апреля 1923
Я всегда старалась избегать банальных решений, но в случае с Фаррелами ничего особенного придумывать не хотелось: та еще семейка, я только и мечтала, чтобы поскорее исчезнуть оттуда. Глава семейства принадлежал к тому типу мужчин, которые верят, что рано или поздно произойдет что-нибудь из ряда вон выходящее. Я на этом и сыграла. Пару недель я его томила в ожидании. Улучила момент и осталась с ним наедине. Рванула на груди рубашку и пригрозила, что закричу, если он не даст мне двадцать долларов. Неожиданно он утратил всю свою самоуверенность. И протянул мне двадцать долларов. Я поставила условие, что пока он платит, то может меня лапать, сколько душе угодно. Он положил руки мне на грудь. Поцеловал соски. Хватит на сегодня, сказала я. И застегнула жакет. На этой неделе мы еще несколько раз подстраивали всё так, чтобы остаться наедине. Он исправно платил. Я даже позволила залезть мне под юбку. Потом как- то раз вытаскивает он свою двадцатку, а я ему: убери деньги. Расстегивай штаны, говорю я. Его уже трясет от возбуждения. А тут я как рвану на груди рубашку и заору на весь дом! На крик жена прибежала, за ней вдогонку ребенок. Мистер Фаррел пытался натянуть штаны. Я рыдала. Не могла произнести членораздельно ни слова. Делала вид, что стараюсь прикрыть грудь. Но только делала вид. Я хотела, чтобы она увидела, какой роскошный у меня бюст, и лопнула от зависти.
Мне заплатили в обмен на обещание забыть о случившемся. Заодно и рояль купили. На котором никогда не будут играть. Он останется как ежедневное напоминание обо всей этой отвратительной истории.
Наверное, мистер Фаррел все-таки шепнул кому надо словечко — принимать нас везде стали неохотно. Увидев, что дело плохо, я написала в «Steinway & Sohns» с просьбой отправить нас в какое-нибудь другое место. Так мы оказались в Канзасе.
Я тогда еще только училась разрушать семьи, и опыта у меня не было. Сегодня так прямолинейно я действовать не буду, ясное дело. Слишком рискованно. Теперь никаких осечек. Теперь все идет как по маслу. Как в случае с Коулами, у которых ребенок странный. Как-то раз во время урока с миссис Коул я неожиданно прекратила играть и разрыдалась. Очень натуральная истерика получилась. Миссис Коул ничего не могла понять. Мне очень, очень жаль, но я так больше не могу, всхлипывала я, с этим домом что-то не так, я боюсь, мне очень, очень жаль, но я боюсь. Чего ты боишься? Я боюсь, и опять в слезы, Что тебя пугает? теперь и она заплакала, она-то прекрасно понимала, чего я боюсь, она хотела от меня это услышать, потому что опасалась, что причина страха в ее сыне, я не отвечала, но она все равно знала, что дело в ребенке, именно ребенка я боялась, потому что с ним что-то было неладно, пусть никто, и я в том числе, и не решался говорить об этом в открытую, но ни минутой больше я не хотела оставаться в доме, где жил ребенок, одержимый
ДЬЯВОЛОМно я этого не говорила, просто собрала свои вещи и пулей вылетела из дома, сквозь слезы попрощавшись с миссис Коул, которую я так сжала в объятьях, будто расставалась с матерью родной, Последний в это время разбирал рояль, а я кричала, что в нашем фургоне роялю не место — он проклят, а соседи выбегали на порог своего дома, чтобы поглазеть на происходящее, ближе, правда, подойти не решались, потому что на их глазах учительница музыки рыдала, вцепившись в миссис Коул, пока Последний таскал к фургону части рояля, одну за другой, и было очевидно, как я люблю миссис Коул, потому что мне ничего не стоило вынудить ее купить тот злополучный рояль, на который я смотрела расширенными от ужаса глазами, пока его выносили из дома, но я все-таки не дала ей сделать этого, хоть она и была уже готова, я убежала до того, как она успела купить рояль, чтобы избавить меня от источника такого ужаса, из этого-то и видно, как сильно я ее любила, я, взявшая себе за правило ничему не позволять мешать выполнению моего плана по разрушению каждой семьи, случайно мне
