Мэтью Грин - Воспоминания воображаемого друга
Я выхожу из лифта и поворачиваю направо. Лестница за углом. Когда я поворачиваю за угол, я замечаю надпись на стене. Это слова с маленькими стрелками, которые указывают направление: налево и направо. Я не очень хорошо читаю, но некоторые слова могу прочесть:
Приемная.
Палаты 401–420.
Палаты 421–440.
Туалеты.
И под словом «Туалеты» — буквы «ICU»[14] и стрелка, показывающая направо.
Я читаю буквы как слово и произношу его вслух.
Получается:
— Ику? Икю?
Потом я замечаю, что все буквы большие. Значит, это не слово. Каждая буква поставлена вместо слова. Это заглавные буквы. Я выучил это в первом классе.
Я читаю вслух заглавные буквы, и у меня получается:
— Ай, Си, Ю. — Я еще немного на них смотрю и снова читаю: — Ай-си-ю.
Я не сразу вспоминаю, где слышал эти заглавные буквы, но потом все-таки вспоминаю. Когда подстрелили Ди, ее отвезли в больницу и положили в «Ай-си-ю». Только это были не три слова, это были три заглавные буквы.
Ди может быть здесь. В этом здании. На этом этаже. В правом крыле.
Я иду направо.
По обе стороны коридора двери. Я прохожу мимо них и читаю маленькие таблички, которые прикреплены к стене рядом с дверями. Я ищу табличку с тремя буквами или тремя словами, которые начинаются на эти буквы.
Я нахожу их в конце коридора. В этом месте коридор перекрывают двойные двери. На табличке на дверях написано: «Intensive Саге Unit».
Я не знаю, что означает «интенсивной», но готов поспорить, что это палата для тех, кого подстрелили из пистолета.
Я прохожу сквозь двери. Палата большая. В центре — длинная стойка, за ней сидят три врача. Все три — женщины. Свет горит только над столом, так что во всей палате полумрак. Здесь очень много всяких медицинских приборов, и все они на колесиках. Они напоминают мне маленькие пожарные машины. Стоят тихо, но в любую секунду готовы выехать по тревоге.
Вдоль стен с потолка свисают занавески вроде как для душа. Некоторые задернуты, а там, где они раздвинуты, стоят пустые кровати.
Задернуты только две занавески. Ди может лежать за одной из них.
Я подхожу к первой и пытаюсь пройти сквозь нее, но не могу. Занавеска не дает мне пройти, хотя даже не шевелится, когда я на нее натыкаюсь.
Макс не думает о душевых занавесках как о дверях. По крайней мере, не думал, когда воображал себе меня. Хотя Макс исчез, у меня все равно такое чувство, будто он здесь и не дает мне пройти сквозь душевую занавеску. Мы как будто бы вместе, хотя и далеко друг от друга.
Для меня это еще один знак того, что Макс жив.
Я становлюсь на четвереньки и проползаю под занавеской. На кровати за занавеской лежит девочка, но это не Ди. Это маленькая девочка. Она могла бы учиться в первом классе, как Пайпер. Девочка спит. От небольшой машинки к ее рукам и к ней под одеяло тянутся провода и трубки. Голова девочки обернута белым полотенцем. У нее черно-синие круги вокруг глаз, а к подбородку и бровям приклеен пластырь.
Девочка одна. Ни мама, ни папа не сидят рядом с ее кроватью. Никто из врачей не присматривает за ней.
Я думаю о Максе. Может, сегодня ночью он тоже совсем один?
— Когда она проснется?
Маленькая девочка, которая выглядит точь-в-точь как девочка на кровати, сидит на стуле справа от меня. Я не заметил ее, когда проползал под занавеской. Я смотрю на нее, и она встает со стула.
Меня удивляет, что она не перепутала меня с настоящим человеком, как все остальные воображаемые друзья. Наверное, она поняла, что я воображаемый, потому что я прополз под занавеской, а настоящие люди их просто раздвигают.
— Я не знаю, когда она проснется, — говорю я.
— А почему другие люди не говорят со мной?
— Кто? — спрашиваю я и оглядываюсь по сторонам.
На секунду мне кажется, что за занавеской есть кто-то еще, и я просто его не заметил.
— Другие люди, — повторяет девочка. — Я спрашиваю их, когда она проснется, но никто из них со мной не разговаривает.
Теперь я понимаю.
— Ты знаешь, как ее зовут? — спрашиваю я и показываю на девочку на кровати.
— Нет, — отвечает девочка.
— Когда вы с ней познакомились?
— В машине. После аварии. После того, как машины врезались друг в друга.
— А где ты была, перед тем как оказалась в машине? — спрашиваю я.
— Нигде, — отвечает девочка. Она смущается и смотрит себе под ноги. — Ее забрали. Я ждала возле дверей. А когда ее привезли, она спала.
— Ты с ней ни разу не разговаривала? — спрашиваю я.
— Разговаривала. В машине. Мама и папа ей не отвечали, и она попросила меня помочь. Я осталась с ней. Я с ней разговаривала. Мы ждали, пока дяди с машинкой ее не вытащат. У них была такая громкая машинка, из нее летели искры.
— Я рад, что ты выбралась, — говорю я.
Мне не хочется, чтобы она боялась, а мои вопросы могут ее напугать, но мне все равно нужно спросить еще кое о чем.
— Ты видела маму и папу, когда выбралась из машины?
— Нет, — говорит девочка.
— Как тебя зовут?
— Не знаю, — отвечает она, и голос у нее становится грустным.
Я понимаю, что девочка сейчас может заплакать.
— Послушай. Ты — особенный друг. Воображаемый. Это значит, что только она может тебя видеть и слышать. Ты была ей нужна в той машине, когда ей было страшно. Вот почему ты сейчас здесь. Но все будет хорошо. Ты просто должна подождать, пока она не проснется.
— А почему ты меня видишь? — спрашивает девочка.
— Потому что я такой же, как ты, — отвечаю я. — Я тоже воображаемый друг.
— О! А где твоя воображаемая девочка?
— Мой друг — мальчик. Его зовут Макс, но я не знаю, где он сейчас.
Девочка внимательно смотрит на меня. Она ничего не говорит, и я жду. Я не знаю, что еще ей сказать. Мы просто смотрим друг на друга, а прибор возле кровати девочки пикает и гудит. Кажется, мы молчим целую вечность. Я заговариваю первым:
— Я потерял своего друга. Но я его ищу.
Маленькая девочка, не отрываясь, смотрит на меня. Ей всего один день, но я знаю, о чем она думает.
Она думает, что я плохой друг, если потерял Макса.
— Мне надо идти, — говорю я.
— Хорошо. А когда она проснется?
— Скоро, — говорю я. — Ты просто жди. Она скоро проснется.
И, не дожидаясь, пока девочка скажет еще что-нибудь, я проползаю под занавеской назад, в палату. Совсем рядом еще одна закрытая занавеска, но я знаю, что Ди там нет. Это детская больница. Во взрослой больнице, наверное, тоже есть такая палата, и Ди, наверное, лежит там.
Я думаю о том, что Макс сейчас тоже может быть совсем один, как девочка за душевой занавеской. Ее мама и папа не сидят рядом с ее кроватью. Может быть, они тоже пострадали.
Может быть, даже умерли. Но я не думаю о таком, потому что думать о таком слишком страшно.
Ну, у нее хотя бы есть воображаемый друг. Пусть она еще не придумала ему имя, но она не одна.
Я все думаю о том, что сказала мама Макса.
«Я надеюсь, что с ним Будо».
Но я не с Максом.
С девочкой в больнице сегодня останется воображаемый друг. А Макс один. Он жив, потому что я тоже жив, а еще потому, что это было бы слишком страшно.
Но он один.
Глава 30
Мама Макса все время плачет. Она плачет не потому, что ей грустно. Она плачет потому, что ей страшно. Так плачут маленькие дети, если не могут найти маму.
Хотя на этот раз мама не может найти ребенка.
Папа Макса ее обнимает. Он ничего не говорит, потому что ему нечего сказать. Слез у него нет, но я знаю, что он плачет молча.
Я привык думать, что есть три вещи, хуже которых нет на свете:
1) столкнуться с Томми Свинденом;
2) идти в школьный туалет;
3) исчезнуть.
Теперь я думаю, что хуже всего:
1) ждать;
2) не знать;
3) исчезнуть.
Сейчас воскресный вечер, и это значит, что завтра я могу пойти в школу и найти миссис Паттерсон и Макса.
Если только миссис Паттерсон приедет.
Я думаю, что приедет. Иначе ее могут заподозрить. Если она «плохой парень», то непременно должна приехать в школу в понедельник. Может быть, даже предложить шефу полиции свою помощь.
Наверняка она так и сделает. Она хитрая.
Весь уик-энд я искал Макса, но теперь мне кажется, что я только зря тратил время. Я не знаю, где живет миссис Паттерсон, но я не мог два дня просто так сидеть дома, ничего не делая, и не мог болтаться рядом с полицейскими, потому что они часто вслух (только не при родителях Макса) сомневались в том, что Макс жив.
Поэтому я начал обходить все дома подряд в надежде, что какой-нибудь окажется домом миссис Паттерсон. Я знал, что миссис Грейди и миссис Папарацо живут не очень далеко от школы, ведь они иногда вдвоем приходят в школу пешком, и потому подумал, что, наверное, большинство учителей тоже живут рядом со школой (хотя знал, что миссис Госк живет далеко, на другом берегу реки, и из-за этого иногда опаздывает). Так что я начал искать Макса во всех домах подряд недалеко от школы. Я обходил их по кругу — так мелкие волны расходятся кругами, когда Макс бросает камешки в озеро.
