Лорен Грофф - Судьбы и фурии
– Добро пожаловать, – сказала она, лаская и подразнивая его. – В секретную резиденцию…
– Три недели, – сказал Лотто, когда она впустила его и двинула бедрами, наваливаясь сверху. – Три недели воздержания…
– Не для меня. Я купила вибратор, – выдохнула Матильда. – И его зовут Мини-Ланселот.
Наверное, ей не стоило этого говорить сейчас, когда Лотто и так чувствовал себя подчиненным. Он перевернул ее спиной и взял сзади, но это не принесло ему облегчения и завершилось довольно бледным и слабым оргазмом, оставившим после себя лишь странное чувство разобщенности.
– Мне почему-то ужасно не хочется оставлять тебя здесь, – сказала Матильда из ванной, где мылась у раковины. – В последний раз, когда мы так надолго расстались, ты вернулся ко мне весь переломанный.
Она вернулась в комнату и обхватила его лицо ладонями.
– Мой милый эксцентричный старичок, думающий, что он хорошо умеет летать.
– В этот раз летать будут только мои слова, – торжественно пообещал Лотто.
Они дружно прыснули. Почти двадцать лет они провели вместе, и если их пламя угасло до размеров кухонного очага, то чувство юмора оставалось крепким и нерушимым, как в дни юности.
– Еще здесь будут красивые женщины, Лотто, – осторожно добавила она. – А я знаю, как ты любишь женщин. Или любил раньше. До меня, я имею в виду.
Лотто нахмурился. Ни разу за время их брака Матильда не опускалась до ревности. С ее стороны это было недостойно. Или с его… или со стороны их брака.
– Матильда. – Лотто слегка отстранился.
Она тут же встряхнула головой и крепко его поцеловала.
– Если я буду нужна тебе, тут же приеду. Между нами будет всего четыре часа, но, если нужно, я примчусь и за три.
С этими словами она вышла за дверь и уехала.
И ВОТ ОН ОСТАЛСЯ ОДИН.
Сумрачный лес заглядывал в его окна. До ужина было еще далеко, и Лотто прошелся по комнате, покачиваясь с носков на пятки и не зная, куда деть охвативший его энтузиазм. Он распаковал свои блокноты и ручки. Прошелся вокруг коттеджа, выкопал из земли кустик папоротника, посадил его в горшок, усеянный белым горошком, и примостил его на каминной полке, даже несмотря на то что на роль комнатного украшения растеньице не годилось: из-за перемены температуры его листочки закрутились. Когда прозвенели к ужину, Лотто вышел на грязную, сумрачную дорогу и похромал в сторону главного здания, через луг, увенчанный статуей оленя. Или, быть может, это был настоящий олень? Да, кажется так. И весьма прыткий. Лотто миновал стог сена, курятник, укутанный малинником, огород, бурлящий урожаем ярких тыкв и брюссельской капусты, и вышел наконец к главному зданию – старому фермерскому дому, откуда доносился аппетитный аромат свежей пищи. Два стола были уже полностью заняты. Лотто замер в дверях да так и стоял, пока ему не махнули и не пригласили сесть рядом.
Лотто сел, и весь стол ожил, как если бы на него внезапно упал луч света. Люди, собравшиеся здесь, были прекрасны! Лотто и сам не понимал, почему так сильно нервничает. Довольно известный и эксцентричный поэт всем показывал высушенный панцирь цикады. Рядом с ним сидела пара из Германии. Глядя на их одинаковые очки без оправы и волосы, подрезанные как будто одним точным взмахом лезвия, можно было подумать, что они близнецы. Рыжеволосый мальчик, явно только из студентов, с лихорадочным румянцем на щеках – наверняка поэт. Прекрасно сложенная писательница с белокурыми волосами была бы очень даже недурна, если бы не беременность и не синие круги под глазами. Она и рядом не стояла с Матильдой, но все же была вполне хороша собой, чтобы дать той небольшую фору. У нее были такие красивые белые предплечья, словно кто-то гладко выстругал их из белого дерева и тщательно отполировал. В кои-то веки, когда абсолютно все женщины в глазах Лотто превратились в размытое пятно одинаковых лиц и тел, именно эти предплечья вдруг разбудили того, юного Лотто, неутомимого и жадного до безумных оргий охотника. А этот ее округлый живот в серебристых растяжках. Это было бы прелестно.
Она попросила передать ей воду. Лотто выполнил просьбу и встряхнул головой, прогоняя наваждение.
Очень юный афроамериканец-режиссер, долгое время изучавший Лотто взглядом, сказал:
– Саттервайт, значит? Я только что выпустился из Вассара. У них есть целый зал, названный в вашу честь.
Лотто вздрогнул и вдохнул глубже. Он был неприятно поражен, когда прошлой весной навещал свою альма-матер, чтобы прочитать лекцию. Во время приветственной речи декан поднялся и объявил во всеуслышание, что семья Лотто пожертвовала деньги на строительство нового кампуса. Лотто вспомнил вдруг, как во время выпуска внезапно обнаружил Салли в каком-то котловане, среди бульдозеров. Юбка вздувалась и облизывала ее худые ноги. Тогда она взяла его за руку и увела.
Правда заключалась в том, что Лотто подавал документы только на один факультет и согласие пришло на адрес Флориды. Лотто его никогда не видел, но это вероломство было, оно реально существовало и на нем стояла печать Антуанетты.
– Ох, – Лотто бросил взгляд на режиссера, который продолжал внимательно наблюдать за ним. Должно быть, Лотто выдало выражение лица. – Я не имею к этому отношения.
Со стороны двери внезапно пролился свет – енот просунул мордочку в помещение.
Когда они вышли наружу, небо уже закрыл занавес темного бархата. За ужином они одолели гигантского лоснящегося лосося в ложе из капусты и лимонов, а вместе с ним – целую чашу салата с киноа[20]. Лотто поймал себя на том, что за ужином говорил без умолку. Он был в бешеном восторге от того, что все-таки приехал сюда. Кто-то подливал ему вино снова и снова. После ужина некоторые творцы тут же растворились в ночи, но большинство осталось и сдвинуло стулья вокруг стола Лотто. Он рассказал им о своем полете с трапа. О том, как провалил собеседование, когда пытался стать актером, потому что ему велели раздеться до пояса и он сделал это, позабыв о том, что утром Матильда выбрила смайлик у него на груди.
– Я, конечно, слышала о тебе, – сказала поэтесса, глядя поверх своей вазочки с крем-брюле. Ее ладонь легла на руку Лотто. Она так смеялась, что у нее на глазах выступили слезы. – Но такого даже я не ожидала.
За соседним столом сидела женщина, похожая на индианку. Лотто взглянул на нее и почувствовал, как у него екнуло под ложечкой: а вдруг Лео – это сокращенное от Леона? Есть же все-таки женщины с мужскими голосами. В ее темных волосах ярко выделялась седая прядь – довольно эксцентрично и в духе человека, способного создать оперу, которая так восхитила Лотто этим летом. У нее были совершенно великолепные руки, прямо как два совенка.
Но вот она внезапно встала, отнесла на кухню грязную посуду и ушла. Лотто проглотил горький комок. Она не захотела с ним познакомиться.
В главном зале располагался бассейн и столы для пинг-понга. Даже несмотря на алкоголь и лето, проведенное в коконе, его реакция оставалась на уровне, а тело сохранило свои атлетические навыки. Выглядел он неплохо.
Кто-то открыл виски.
Когда Лотто остановился, задыхаясь, потому что в его левой руке, все еще слабой, как разваренная лапша, вспыхнула острая боль, вокруг него тут же собрался небольшой круг художников и поэтов. Лотто огляделся и чисто инстинктивно напустил на себя свое привычное очарование.
– Как вас зовут? А вас? Чем вы занимаетесь? – спрашивал он снова и снова.
О артисты! Нарциссы! Возможно, кто-то из них и превосходил остальных в чем-то, но все они сейчас напоминали детей, стоящих по краю детской площадки с пальцами во рту и распахнутыми глазами, в ожидании, когда их позовут играть. Когда Лотто заговаривал с кем-нибудь, этот человек искренне верил, что кто-то наконец-то разглядел его талант и значимость. Иначе и быть не может, когда самый значимый человек в комнате, да и вообще, беседует с ними, как с равными. А ведь раньше они могли об этом только мечтать!
А в том, что именно он – единственный настоящий художник в этом месте, Лотто, щедро проливающий лучи на остальных, даже не сомневался.
Когда наступил черед рыжеволосого мальчика говорить, тот залился румянцем и произнес свое имя так тихо, что Лотто пришлось наклониться к нему и попросить повторить.
Мальчик взглянул на него с каким-то забавным упрямством.
– Лео, – сказал он.
Лотто напоминал рыбу, выброшенную на берег. Несколько раз он беззвучно открывал рот, пока не совладал с собой и не сказал:
– Лео? Лео Сен? Композитор?
– Во плоти, – сказал Лео. – Рад познакомиться.
Лотто все еще не мог сказать ни слова, и парень прохладно добавил:
– Ожидали индийца, не так ли? Как и все остальные. Мой отец индиец и выглядит как индиец, но гены матери оказались сильнее. Хотя моя сестра похожа на актрису Болливуда, и никто не верит, что у нас общее ДНК.
– И ты все это время просто стоял здесь? И позволял мне строить из себя идиота?
