Артур Соломонов - Театральная история
Сейчас, перед важной репетицией он хотел благодаря Стравинской обрести почву под ногами, остановить головокружение. Хотя бы благодаря ее умиротворяющему голосу. Ее доброму, слегка лукавому взгляду. Благодаря ее старости, в конце концов. Старые люди действовали на Александра успокаивающе. В присутствии стариков суета казалась нелепой, тревоги – не такими уж тревожными, страхи – не столь страшными. Глядя на стариков, Александр понимал, что придут еще дни, еще и еще, и вся круговерть дня сегодняшнего станет прошлым. И все, что заставляло сердце бешено колотиться – как сейчас, когда он пожал Сергею руку, – утратит силу. Осознание этого приносило ему покой. Конечно, разговоры со стариками не были панацеей и порой не производили на Александра никакого впечатления. Но сейчас он шел по длинному коридору не за советом, а именно за покоем, который надеялся почувствовать в присутствии Стравинской.
Перед дверью ее гримерной Александр вдруг оробел. Он знал, что Стравинской понравится его робость, а потому постучал в дверь ее гримерки намеренно тихо, самим стуком словно намекая – к вам стучится некто, недостойный вашего внимания.
– Входите.
Он не заставил повторять дважды, вошел и увидел старую актрису. Она сидела к нему вполоборота. Александр понял, что прервал довольно интимный процесс: Стравинская рассматривала в зеркале свое отражение. На секунду ему показалось, что Стравинская как будто изумлена тем, что увидела. И ей очень не хочется, чтобы Александр увидел то же самое.
– Давно вы в дверь скребетесь? – спросила она голосом, перед которым он благоговел. – Я едва расслышала.
– Нет, я только-только…
– Садитесь. Садитесь напротив, – она указала рукой на потертый синий стул. Александр поспешно сел. – Вы давно не заходили. Я понимаю, ваша жизнь проходит так бурно.
– Слишком бурно, – отозвался Александр.
Стравинская поняла, что он хочет поговорить о событиях, с ним произошедших, но сам начать не решается.
– Я полагаю, Сильвестр Андреевич вам сказал, что вы повели себя не как творческий человек.
– Д-да…
– Этой влюбленности нельзя было допускать. И уж тем более нельзя было делать ее известной всему театру. Вам этого не забудут. Но сейчас, когда сплетни улеглись, вы должны делать только одно: работать над ролью.
– Вы тогда говорили, чтобы я вам обо всем рассказывал.
Стравинская удивленно, даже несколько брезгливо посмотрела на Александра.
– Не сплетни, конечно, а все, что со мной творится… как с актером творится…
Глаза старой актрисы сменили гнев на милость.
– Успокойтесь, Александр. Вас же не лишили роли, а вы были на волосок от этого.
Александр решил отвести разговор от своей персоны. Конечно, он собирался говорить только о себе, но приличия требовали хоть несколько минут поговорить о чем-нибудь отвлеченном.
– Разве успех в нашем деле главное?
Поворот Александр сделал очень неловкий, будто с размаху врезался на машине в столб. Стравинскую его вопрос раздосадовал:
– Зачем вы задаете мне детские вопросы? Без успеха актера нет. Вспомните Станиславского.
– Не в этих стенах будь помянут, – пошутил Александр, и снова Стравинской не понравилась его реплика. Она сделала вид, что не расслышала неуклюжей шутки, и повторила:
– Вспомните Станиславского, его переписку. Он чуть ли не в каждом абзаце спрашивает: «А успех был?» Это его интересует в первую очередь. И только потом все вопросы искусства. Все нюансы игры его актеров. Как принимала публика? Вот первый вопрос. Если принимала плохо – этот вопрос остается последним.
– Да, извините. Я, кажется, глупость спросил.
– Бога ради, не извиняйтесь! – сказала Стравинская неожиданно резко. – Что вы на самом деле у меня хотите спросить?
– Я хочу спросить, что мне делать в моем положении после всего случившегося. Я делаю вид, словно ничего не было, но чувствую, что силы на исходе. Насмешки утихли, но они просто затаились.
– Что вам делать в театре? Играть. Интриги, пересуды – похороните. Сможете?
Александр ответил, не раздумывая ни секунды:
– Нет.
– Честный ответ. Раз вы на него способны, то, я полагаю, вы все-таки сможете проигнорировать все, что не касается роли.
– Но как?
Стравинской определенно не нравилось, что Александр с таким показным почтением обращается к ней.
– Снова! Снова вы меня спрашиваете, как будто я какая-то театральная пифия. Право, мне даже жаль себя становится, – актриса откинулась в кресле, и оно отозвалось умоляющим скрипом, на который Стравинская отреагировала раздраженно. – Лучше бы наш директор кресла в гримерных заменил, чем такие банкеты нашему меценату закатывать! На его же деньги, кстати. Вздор. Нелепица. Зрительный зал весь сверкает, а гримерные на конюшни похожи. Эти кресла старше меня. Вот с ними и разговаривайте так благоговейно.
Александр видел, что Стравинская сейчас не в том благостно-надмирном настроении, которого он ожидал, на которое надеялся, и понял, что умиротвориться здесь ему не удастся.
– Ну, если не театральная пифия, – Александр деланно улыбнулся, – то, по крайней мере…
– По крайней мере, – подхватила его слова Стравинская, – то ли мудрая черепаха, то ли сова. Слава богу, мне пока такую роль никто не предлагает. Никто, кроме вас.
– Что вы, я совсем не то…
Стравинская остановила его властным жестом.
– Не надо все время извиняться! В конце концов! – Стравинская рассердилась. – Вы так благоговейно меня вопрошаете, словно вызвали дух умершей актрисы и советуетесь, как быть, что делать…
«Она что, кокетничает со мной? – пронеслось в голове Александра. – Немыслимо! Надеюсь, по привычке, не с умыслом? Мне только этого не хватало».
– Нинель Карповна…
– О боже, боже мой, вы что, не знаете, как я ненавижу сочетание моего имени с отчеством?
Александр совсем растерялся.
– Да, простите, я забыл. Извините, если я вас обидел своими вопросами, поверьте, я так ценю ваше мнение и опыт…
– Знаете, почему я люблю театр? – перебила его Стравинская, чему он был очень рад, ведь он решительно не знал, как закончить фразу, которую только что начал. – Потому что театр нелогичен, неправилен, непредсказуем, как жизнь. Это единственное искусство, которое так близко стоит к жизни. Потому в нем так много неискусства. Вы не согласны?
Александр снова кивнул – тем же кивком, который он использовал, чтобы показать Сильвестру, что он все понял, что он со всем вышесказанным солидарен.
– В театре так много низкого, грязного, вы не хуже меня об этом осведомлены, – продолжала Стравинская. – Саша, вы так озабоченно моргаете – ваши глаза спрашивают: к чему старуха клонит? Вы думаете: «Уж не придется ли мне, не поняв ничего, вежливо кивать ей головой?» Вот так, как вы только что кивнули – кстати, очень заученный, неестественный жест. Не кивайте так Сильвестру никогда – весьма заметно, что это движение не обеспечено внутренним чувством. За ним не стоит понимания, – Стравинская снова сделала паузу. Александр очень любил ее паузы, но на этот раз решил прервать ее благодарностью. Стравинская это почувствовала.
– А вот если, – остановила его Стравинская, – если, Александр, вы сейчас станете меня благодарить за мой совет, касающийся кивка, я укажу вам на дверь, уж простите.
– Я не собирался благодарить…
– Ах, вот как? Это почему же?
«Господи! Лучше б я в своей гримерке остался», – мелькнуло в голове Александра.
– Так вот, Саша, кивать из вежливости, ничего на самом деле не понимая, вам со мной не придется. Я говорю вам о том, что в театре, как в жизни, нет правил. И мой опыт, о котором вы так часто и так неделикатно упоминаете, не может пригодиться даже мне самой. Когда вы так благоговейно меня спрашиваете, вы лишь напоминаете мне, что мои годы не дают никаких преимуществ. А вот о самих годах напоминаете. Понимаете, что сейчас происходит? А все, что я могу для вас сделать – пройти с вами роль. Это было бы для меня интересно. Мне хочется понять, как работают молодые, что используют для роли, что у вас в голове. И возможно, мне удастся чему-нибудь вас научить. Исключительно, исключительно в творческой области я могу вам давать советы. Понимаете?
Стравинская снова, как будто случайно, поглядела на себя в зеркало и быстро перевела взгляд на Александра.
– Спасибо, я так польщен, – в ускоренном ритме забормотал он, – обязательно, я тоже этого так хочу, но я хотел еще сказать об одном… – он осекся, ожидая подтверждения, захочет ли Стравинская выслушивать его сомнения, его признания.
– Я слушаю.
– Я решил привести в театр свою подругу.
Стравинская посмотрела на него с изумлением:
– Зачем?
– Она без работы, она актриса, хочет в наш театр.
– Она, она, она… А вам, вам это зачем? – ворчливо спросила Стравинская. Она сердилась, что Александр снова заставил ее давать «нетворческие» советы. – Не приводите вашу подругу туда, где ваше положение столь зыбко. Откуда вы знаете, под чье влияние она попадет? Сколько лишнего скажет? В какие интриги ее втянут даже помимо ее воли?
