Борис Васильев - Князь Святослав. Владимир Красное Солнышко
Дорога в Крым с ее богатейшими византийскими владениями была распахнута настежь. Люди замерли в ужасе пред грядущим вторжением скифов, но Святослав не ворвался в Крым. Ссориться с Византией время еще не пришло, да и разгромить ее с этой стороны было невозможно.
Вместо Крыма великий князь поднялся по Дону к хазарской крепости Саркел. Она защищала перевалочную базу хазарских товаров, предназначенных для торговли с западными странами через Византию. Взятие ее было куда важнее прорыва на ласковые крымские побережья.
Крепость стояла на мысу, с трех сторон омываемом Доном, и казалась неприступной. С четвертой стороны были вырыты два глубоких рва. Крепостная стена была шестибашенной, а в самой цитадели виднелись еще две высокие башни. Но имелось все-таки слабое звено. Византийские строители ориентировали крепостную оборону на орды кочевников, и не помышляя об угрозе со стороны Киевского княжества.
— Все башни смотрят в степь, — сказал Святослав, внимательно оглядев крепость с ближайшего пригорка.
Рядом с ним расположились Морозко и его отец. Дружины были надежно спрятаны.
— Если отвлечь внимание наблюдателей с детинца, можно незаметно прокрасться во рвы. И оттуда неожиданно ударить…
— Нет, великий князь, — решительно сказал старик. — Отвлекать внимание надо до той поры, пока твои самые ловкие дружинники не подберутся скрытно из рвов вплотную к стенам. Тогда их не увидят наблюдатели, и они смогут забросить крючья на стены и взобраться по веревкам наверх.
— Это ж сколько песен им надо спеть, да басен порассказать…
— Вот я и спою. Я знаю кое-кого из тех, кто уехал сюда на службу. Людей побереги, великий князь.
— Новых нарожают, — недовольно буркнул Святослав, уже внутренне согласившись с предложением старика. — Моя дружина пойдет во рвы. А ты, Морозко, ударишь по воротам, если стариковским басням не поверят.
— А если поверят?
— Тогда бей по воротам, как только заметишь, что я уже на стенах.
— Понял. Пошли метальщиков ножей на стены, если вообще удастся кому-то подняться.
— Пошлю Радыпу, Икмора ни одна веревка не выдержит. Громоздок больно, — угрюмо сказал великий князь. — А что ты, отец моего побратима, ответишь, если спросят, как ты сюда забрел?
— Я в Мекку иду, — усмехнулся старик. — Совершить хадж перед смертью.
— Ну, коли решено, так за дело.
— Разошлись. Воеводы — к своим дружинам, а старик в балахоне с колокольчиком в руках незаметно перешел на дорогу, что шла от Хазарского каганата, и поплелся по ней к Саркелу.
И все замерло. Морозко подтянул свою дружину и надежно спрятал ее в заросшей кустами лощине. Святослав загнал своих дружинников в камыши неподалеку от внешнего рва, а старик, позванивая колокольчиком, неспешно брел по пыльной дороге.
Неизвестно, что уж он там рассказывал страже, а только все защитники крепости жадно слушали его, высунувшись меж зубцов крепости и цитадели. Морозко внимательно наблюдал за ними, а великий князь тем временем переправлял своих дружинников под водой к мысу, огражденному рвами. Они по одному, по двое перебирались в эти рвы, накапливаясь под самыми стенами крепости.
Старик знал уйму историй и сказаний. Кроме того, он знал кое-кого из старослужащих, которые скопились над самыми воротами и порой вступали в разговор с дервишем.
Святослав перебрался во рвы в первой десятке и тотчас же послал Сфенкла к стенам крепости во главе штурмующей команды. Вместе с ним пошли и метатели ножей под командой Радыпи. Остальные продолжали перебираться из воды во рвы, готовясь поддержать штурмовиков Сфенкла.
Метатели Радыпи тотчас же начали умело и точно забрасывать крючья меж зубцов крепостной стены. Зацепив и проверив их, помогали тяжело вооруженным дружинникам Святослава подниматься на стены.
Наблюдатели могли заметить перебежки его дружинников со стороны детинца. Но они так увлеклись россказнями старика, что не замечали ничего.
Наверху скопилось уже достаточно воинов, чтобы перейти к решительным действиям. Осторожно передвигаясь, они бесшумно убивали зазевавшихся стражников, тут же быстро оттаскивая их тела в укрытые закоулки.
Настало время нацелить стихийно сложившийся штурм в управляемое русло. Великий князь перебрался под стену, повелел привязать его к двум концам и поднять наверх. Не потому, что боялся взбираться по веревке, а потому, что берег силы для схваток, а тяжелая византийская броня наверняка отняла бы их при подъеме на собственных руках.
Едва взобравшись наверх и вступив за зубцы крепостной стены, Святослав выхватил меч и громко возвестил:
— Иду на вы!..
Поначалу все замерли, старик дервиш сразу замолчал и поплелся было дальше, но кто-то — то ли стражник у ворот, доселе с удовольствием слушавший его побасенки, то ли кто-то с башен цитадели — схватил лук и тут же послал стрелу ему в спину. Остальные замерли, а с цитадели вдруг замахали белой тряпкой и закричали:
— Сдаемся!.. Сдаемся!.. Сдаемся на милость победителя!..
Святослав принял капитуляцию. Однако, узнав о смерти отца своего побратима, повелел продать все население в рабство после того, как они сроют крепость до основания. На тризне он повелел зарезать всех защитников крепости, и на сей раз Морозко, потрясенный гибелью отца, промолчал.
Девять дней длилась тризна, девять дней закалывали хазарских воинов, девять дней лилась кровь, сопровождаемая дикими плясками дружинников. И над телом старого воина был возведен целый курган из отсеченных голов.
Потом наступили дни скорби, ухода за ранеными и почина брони и оружия. Раньше сорока дней по обычаю никто не мог покинуть последнее пристанище старого воина.
Через сорок дней великий князь повелел выступать на Киев. Позади дружин шел огромный обоз, который тащили лошади, ослы, верблюды и рабы. В нем были неисчислимые трофеи этого похода. Открытая с востока и ограбленная Хазария, лишившись своей житницы в закубанских степях, перестала существовать как великое государство.
Девять дней праздновал Киев победы великого князя. На площади были круглые сутки накрыты столы, заваленные вареной и жареной дичиной, курами, лебедями, утками, журавлями. Стояли открытые бочки с медовухой всех видов, пивом всех сортов, квасом всех вкусов. Гулял народ киевский, шумно чествуя героев — дружинников, их командиров и, конечно же, великого князя Святослава Игоревича.
И сам герой хвалы и славы ходил по киевским улицам и торговым площадям, не отказываясь пригубить чарку хмельного перевара. Погуляв так вместе с ближайшими друзьями два дня, он лишь на третий предстал перед великой княгиней Ольгой.
ГЛАВА ПЯТАЯ
В покоях великой княгини был Свенельд. Святослав молча склонил голову то ли перед матерью, то ли перед отцом, то ли перед обоими правителями.
— Поздравляю с победой, сын, — сказала великая княгиня.
— До этого было поражение, — хмуро заметил Святослав.
— Какое же?
— Вятичи.
— Вспомнил!.. — рассмеялась Ольга. — Ты был еще слишком юн для побед.
— Юность лишена мудрости. Что ранит ее, то и остается в ней навсегда.
Он вдруг замолчал, нахмурившись. Потом твердо сказал:
— Передай новгородцам, великая княгиня, что я повелел им принять князем моего старшего сына Владимира, сына Малфриды.
— Он еще слишком юн…
— Я был младше его, когда пошел на вятичей.
Еще раз коротко поклонившись, Святослав вышел из палаты. Он полагал, что сказал свое слово. И великая княгиня более об этом не говорила, понимая, что поход на вятичей решен Святославом окончательно.
— Немедленно пошли гонца за Добрыней, — сказала Ольга Свенельду, едва за Святославом закрылась дверь. — Новгородцы очень своенравны.
Свенельд тут же отрядил гридня к князю Малу, а сам другим выходом прошел в дворцовые переходы, чтобы «неожиданно» столкнуться с великим князем Святославом. Так оно и вышло. Святослав почтительно поклонился первым, но спросил сурово:
— Почему ты, великий воевода, обманывал Морозко, утверждая, что его отец в плену?
— Его отец был человеком Неслыха, и я поступал так по его просьбе. Знаю, что он погиб. Передай Морозко мои соболезнования, великий князь.
— Я намерен примучить вятичей, — вдруг сказал Святослав. — Правда, ты вдолбил в мою голову, что победы никогда ничему не учат, но после них всегда снятся приятные сны.
— Значит, мы скоро согласно поднимем звонкие кубки победы, — улыбнулся Свенельд.
А Морозко категорически отказался идти с великим князем примучивать вятичей.
— Против своих меч не подниму.
Святослав разозлился, но — сдержался, объяснив себе, что побратим все еще переживает гибель отца. Сказал только:
