Иржи Грошек - Легкий завтрак в тени некрополя
– До свидания, – сказал я и повесил трубку.
На некоторое время в номере у Карины воцарилась отвратительная тишина. Карина продолжала вязать, я переваривал телефонный разговор и наблюдал за Кариной. Внезапно Карина отложила в сторону спицы и взяла из вазы гроздь винограда.
– С вами надо – вот так! – сказала Карина и раздавила в руке виноградную гроздь.
Я видел, как сквозь пальцы вытекает бурый виноградный сок.
– Иначе вы ничего не понимаете, – добавила Карина.
Почему же – «не понимаем»? Я все понял. Что Агриппина знать не знала никакой Валерии. В этом можно было не сомневаться.
КРИТ. ОТЕЛЬ «ДИОГЕН». НОМЕР АЛЕКСАНДРА
Сцена двенадцатая
У Александра роман с Лолой. Надо видеть, как она вокруг него обвивается. Когда я зашел к Александру в номер, он давил пальцами на кнопки калькулятора, а Лола высовывалась из-под манжета его рубашки. И наблюдала.
– Не двигайся, – сказал я Александру. – Ради бога, не двигайся.
С ума сойти можно! И как это человек не замечает, что по его телу ползают гадюки?
– Сейчас я возьму нож и избавлю тебя от этой твари, – добавил я.
– Не надо, – сказал Александр и спрятал Лолу под манжет. – Лола не ядовита. Лола – ужик. Я ошибался насчет Лолы.
Еще одно великое прозрение. Сколько же можно нас обманывать? Или мы обманываемся сами?
– Ты уверен? – спросил я.
– Абсолютно, – отвечал Александр. – Я показывал Лолу ветеринару. Она молодая и здоровая – уж. Даже не беременная. Мне надо было давно взглянуть на ее документы.
А вот это мысль! Я пожелал влюбленному Александру счастья в личной жизни и развернулся на выход.
– Ты куда? – спросил Александр.
– За Валерией, – ответил я. – Через полчаса мы выезжаем на съемки.
ПРАГА. ВОЗМОЖНАЯ РЕАЛЬНОСТЬ. ИНТЕРЬЕР
Сцена тринадцатая
Третий раз ко мне стучится размалеванная Смерть.
– Кто там? – спрашиваю я, разглядывая странную даму сквозь дверной глазок.
– Свои, – отвечает Смерть простуженным голосом и чихает.
– А что, звонка нет? – возмущаюсь я. – Обязательно надо барабанить как сумасшедшая?
– Мне положено стучать, – оправдывается Смерть. – Все кулаки отбила, предупреждаючи, – жалуется она и снова чихает.
Нагло врет. Совсем недавно Смерть просвистела в сантиметре от меня на розовом «ягуаре». И даже рукой не помахала. Надралась, видимо, с утра пораньше. Пьянь безмозглая. Интересно, в каком отделении полиции ей выдали автомобильные права?
– У тебя грипп? – спрашиваю я, потому что Смерть путается в соплях, как школьник в подтяжках.
– Легкая простуда, – лукавит Смерть. – Вчера с утопленником подо льдом возилась, а погода – сам знаешь какая. Не лето. Мы так и будем разговаривать через дверь или ты все-таки меня пустишь? Чаем угостишь…
Все ясно – у нее грипп. Что же ты дома не сидишь, болезная? Заразу по квартирам разносишь. Ого! Она и косу притащила! За спиною прячет.
– Знаешь чего, – мне, безусловно, не хотелось впускать гриппозную Смерть, – я тебе не доктор Фауст. В шахматы играть не умею…
– Как ты мне надоел, – стонет Смерть, – надоел хуже смерти. Банальный, трусливый, неоригинальный, никчемный, бесталанный…
– Хватит собачиться – заходи.
– …стереотипный, бестолковый, глупый человек, – закончила Смерть, переступая через порог моей квартиры. – У тебя даже вешалки для зонтиков нет, – огляделась она и поставила косу в угол. – Где можно вымыть руки?
Я проводил ее в ванную комнату. Смерть выглядела как уставшая от жизни женщина. То ли блондинка, то ли брюнетка.
– Что у тебя с лицом? – спросил я, подавая Смерти чистое полотенце.
– Маскировочная краска для десантников, – нехотя отвечала она, переминаясь с ноги на ногу. – Может быть, оставишь меня на минутку в покое?
И все-таки Смерть – это женщина. И очень даже хорошенькая. Наверное, маскировочная краска испортила первое впечатление. Или страх. Когда после ванной она зашла в комнату, я сразу же отметил, что Смерть моя недурна собой. Правда, легче от этого ничуть не становится. Мода на том свете со времен доктора Фауста изменилась в лучшую сторону. На Смерти была короткая юбка, облегающий тело свитерок.
– Ты, как всегда, обращаешь внимание на второстепенные детали, – сказала Смерть и плюхнулась рядом со мною на диван. – Кто в юбке, что под юбкой. – Она явно учила меня жизни. – Ты по-прежнему куришь трубку, пьешь текилу и любишь всех подряд?
– Это надо расценивать как предложение? – спросил я.
– Это надо расценивать как вопрос – нету ли у тебя сигаретки и граммов двести целебного бальзама?
У меня случайно оказалось и то, и другое. Мы выпили со Смертью по рюмочке-другой и закурили. Кого же она мне напоминает?
– Всех твоих женщин одновременно, – рассмеялась Смерть.
Щечки у нее раскраснелись, глаза блестели. Тогда я рассказал Смерти один не совсем приличный анекдот и как бы случайно положил ей руку на колено. Кстати, никакой могильной сырости я не почувствовал. А только теплоту и покой.
– Ты неисправим, – заметила Смерть на мои ухаживания. – Только сегодня ничего не получится. – И убрала мою руку со своего колена.
Я сделал вид, что обиделся. А может быть, обиделся по-настоящему.
– Какой ты глупый, – улыбнулась Смерть. – Ведь могут быть у женщины временные трудности? Вдобавок уж лучше пройдемся по девочкам. СПИД, сифилис – это я тебе гарантирую. Вот только отдохну немного…
Впервые я слышал от женщины разумное предложение.
– Ты самая оригинальная Смерть.
– Спасибо, конечно, за комплимент, – ответила она. – Только я разная – и всегда одинаковая. Один идиот занимался любовью на подоконнике с замужней женщиной. Упали в голом виде с десятого этажа. Я едва успела подбежать, чтобы засвидетельствовать свое почтение. Это оригинально?
– Да уж лучше, чем подохнуть от гриппа, – сказал я. – Кстати, как твое здоровье?
– Передумала, – ответила Смерть. – Наверняка ты обидишься, если просто умрешь от инфекции. Я тебя досконально изучила.
А ведь она права. «Никто из женщин не знал меня лучше Смерти». Эпиграф для любого мужчины.
– Не расстраивайся, – сказала Смерть. – Жди. Я что-нибудь придумаю.
Мы просидели довольно долго. Глупо хихикали, как двое влюбленных. Пили текилу, бальзам и кофе. Мне было жутко весело беседовать со Смертью. Она знала немало забавных случаев. Помнится, после четвертой рюмки мы даже включили магнитофон и плясали до упаду. Мои соседи, разбуженные весельем, постучали осторожно в стеночку, но Смерть посмотрела лукаво сквозь стеночку, и они затихли. Мы разошлись далеко за полночь. В тот вечер на земле никто не умирал. Я рад этому.
КРИТ. РАЗВАЛИНЫ ДРЕВНЕГО «ЛАБИРИНТА». НАТУРА
Сцена четырнадцатая
«Легенда об ужасном Минотавре родилась на Крите. В доисторические времена правил на острове могущественный царь Минос. И была у него жена по имени Пасифая. Необычная страсть овладела сердцем этой женщины. Влюбилась Пасифая в белого быка, и не было покоя в ее душе. Тогда хитроумный строитель Дедал, которому открыла Пасифая свою безумную тайну, изготовил для царицы деревянную телку, пустотелую. Забралась в деревянную телку влюбленная Пасифая, подошел белый бык и обладал Пасифаей. Таким образом царица удовлетворила свою страсть. Через определенное время у Пасифаи родился ребенок, Минотавр, – чудовище с бычьей головой и человеческим телом. Чтобы скрыть позор Пасифаи, построил царь Минос дворец, Лабиринт, со сложнейшими переходами, в самом центре которого поселился Минотавр. Никто не мог выбраться из обиталища Минотавра. Мерзкое чудовище настигало людей, заблудившихся в Лабиринте, и пожирало. И только Тесей отыскал Минотавра в таинственном Лабиринте и отрубил придурку его бычью голову. Влюбленная Ариадна подарила герою волшебную нить, благодаря которой…»
– «… Все тайное становится явным, а все явное – тайным», – добавила Карина.
Я отложил в сторону книгу «Мифы Древней Греции», которую читал вслух, для общей, между прочим эрудиции и выгнал Карину со съемочной площадки.
С директором музея Александр договорился заблаговременно. Ранним утром мы приехали в местечко под названием Кносс, чтобы снять на пленку развалины древнего Лабиринта. Без туристов и экскурсий. Не помню, сколько метров пленки мы израсходовали, но я остался весьма доволен. Чудесная кинематографическая страна для натурных съемок. На небе ни тучки. Освещение ровное, как в павильоне. Мы управились за три с половиной часа.
Изгнанница Карина с независимым видом вязала свой свитер в микроавтобусе. Клубок ниток подпрыгивал и разматывался у нее на коленях.
– А ты не могла бы загорать где-нибудь на пляже? – спросил я у Карины.
– Извини, – пробурчала в ответ Карина. – Но ведь я смеялась, а не рыдала.
Не знаю, как там у великих мастеров кинематографа, но у меня на съемках царят безобразие и разгул. Крики, хохот, суета и адюльтер режиссера. Только рыданий не хватает. Красиво и романтично пишут о кино всякие беллетристы. На самом же деле съемки фильма – сплошная и нудная круговерть. Даже говорить об этом не хочется. А хочется взглянуть на паспорт Валерии. Потрогать обложку, понюхать въездную визу, посмотреть на фотографию. С какого года она вдруг брюнетка? Наверное, у меня развивается тяга к бюрократическому реализму. Очень нехарактерно для моего творчества.
