Лиана Мориарти - Что забыла Алиса
— Да, конечно, открой.
Элизабет прошла в холл, Алиса положила голову на спинку дивана и закрыла глаза. Она старалась представить себе, как завтра вечером Ник привезет ей детей. Повинуясь естественному порыву, она должна была бы обнять его, как делала всегда, когда он приезжал после долгой отлучки. У нее было совершенно четкое ощущение, что они не виделись давным-давно, как будто он уезжал на несколько недель. Но что, если он будет стоять столбом и ничем ей не ответит? Или хуже того — мягко отстранит от себя? Или вообще оттолкнет? Нет, он ничего такого не сделает. И как только ей в голову это пришло?
И все дети будут здесь. Будут носиться кругами. Беситься, как самые обыкновенные дети.
Алиса шепотом назвала их по именам.
Мадисон…
Том…
Оливия…
А красивое имя — Оливия.
Нужно ли говорить им? «Извини, я помню твое лицо, вот только никак не соображу, кто ты». Но она, конечно, ничего такого не скажет. Для ребенка должно быть страшно узнать, что мать его совсем не помнит. Придется притворяться до тех пор, пока не вернется память, а она, конечно, вернется. И совсем скоро.
Надо говорить с ними как можно естественнее. Не тем наигранно-веселым голосом, каким обычно говорят с детьми. Дети ведь не дураки. Они всех насквозь видят. Ох… О чем с ними говорить? Оказалось, что это даже труднее, чем придумывать темы для разговоров на страшных для нее вечеринках в компании, где работал Ник.
В холле послышались голоса.
Вошли Элизабет и мужчина, который толкал перед собой тележку с тремя картонными коробками.
— Стаканы, похоже, — сказала Элизабет. — Для сегодняшнего вечера.
— Куда ставить будем? — буркнул мужчина.
— Э-э… — протянула Алиса. Для сегодняшнего вечера?
— Здесь оставляйте, в кухне, — скомандовала Элизабет.
— Распишитесь тут. — Мужчина поставил ящики на столешницу.
Элизабет вздохнула. Он оторвал листок, передал ей, быстрым взглядом окинул кухню и заметил:
— Неплохо.
— Спасибо! — лучезарно улыбнулась Алиса.
— Доставка алкоголя! — крикнули из холла.
— Алиса, — произнесла Элизабет, — ты, по-моему, не помнишь, что сегодня у тебя вечер.
13
В месте они начали рыться в ежедневнике Алисы.
— «Коктейль, детский сад, — прочла вслух Алиса. — Семь часов». Что это значит?
— Я бы сказала, это значит: все родители из группы Оливии.
— И у меня? Но почему у меня?
— Думаю, потому, что это уже много раз у тебя было.
— Думаешь? Ты что, не знаешь? Ты, значит, на них не ходишь?
— Нет, конечно. Это же школьные дела. Матери приедут. А я не мать.
— Не мать? — Алиса подняла глаза от ежедневника.
Ей показалось, что Элизабет вздрогнула.
— Нет. В этом мне не повезло. Ну, так что же ты будешь делать с этим вечером?
Но Алису вечер совершенно не волновал. Никаких коктейлей для детского сада она не собиралась организовывать.
— Расскажи же мне, что случилось? — обратилась она к сестре. — Расскажи, пожалуйста! После того выкидыша ты еще пробовала забеременеть?
Элизабет отвела глаза.
Клевые заметки классной прабабушки!
Комментарий ДорисизДалласа о том, что не нужно писать слова «дочь» и «внучка» в кавычках, заставил меня задуматься.
Она во многом права. Барб — это моя дочь. Элизабет с Алисой — внучки.
Когда у Барб умер муж, это изменило и мою судьбу. При его жизни это была приятная молодая пара, жившая по соседству. Отец был симпатичный человек в очках, по профессии электрик. Он часто помогал мне выносить мусор. Дочери от него были просто без ума. Как сейчас помню: они бегут по дорожке встречать отца с работы и на голове у них подпрыгивают хвостики.
Я была одинокой женщиной. Это ответ на вопрос Фрэнка Нири. (Не знаю, настоящий вы Фрэнк, тот, кого я учила много лет назад, или какой-нибудь любитель розыгрышей!) Я никогда не выходила замуж. Наверное, как говорят, я разочаровалась в любви.
Но при этом я не чувствовала себя ни одинокой, ни нереализованной. У меня была любимая работа, друзья и «интересы». Я не горела желанием заводить семью. И вот я услышала, что мой приятный молодой сосед умер от сердечного приступа. Это был удар. Никогда не забуду, как девочки появляются из двери в день похорон отца. У них были совершенно бледные, потерянные лица.
Как-то раз я принесла им кастрюлю жаркого, и мне стало понятно, что Барб опустила руки. Она прямо сдалась. Своих родителей она потеряла еще в отрочестве, и, я думаю, эта смерть ее подкосила.
Я стала заходить к ним каждый вечер. Поначалу мной двигало просто чувство долга. Мне казалось, я поступаю правильно. А потом я влюбилась в этих маленьких девочек.
Обе, казалось, решили, что теперь им срочно нужно взрослеть.
Алисе хотелось научиться готовить. Я показала ей, как жарить отбивные на гриле. Несколько недель она экспериментировала, добавляла специи, прямо колдовала! Элизабет больше интересовалась тем, как устроен внешний мир. «Как искать работу? — приставала она ко мне. — Как открыть счет в банке?»
Я старалась как могла, но и сейчас порой удивляюсь, как сильно то время повлияло на девочек. Обе они всегда горячо желали создать «идеальную семью». Я все время думаю: не хотят ли они таким способом вернуться в то безмятежное время, когда еще был жив их отец? И потом, нам всем нравится, когда все идеально.
Никогда не забуду, как Алиса попросила меня пойти с ней в школу на праздник дедушек и бабушек.
— Это Фрэнни. Она наша соседка и моя бабушка, — сказала она учительнице и посмотрела на меня, как будто спрашивая: «Правильно?» Помню, что я молчала и старалась не расплакаться.
Вот моя фотография с Алисой и Элизабет. Она сделана на Рождество в год смерти их отца. (А платье у меня «психоделическое», точно по моде 1970-х годов!) Они очень старались сделать то Рождество радостным для своей матери.
Такие дочери — это счастье.
КОММЕНТАРИИ
ДорисизДалласа
Спасибо за ваш рассказ. Такие милые маленькие девочки. Им повезло, что вы оказались рядом. Да вы и сами были тогда очень и очень привлекательны!
P. S. Простите мое любопытство. Как случилось, что вы разочаровались в любви?
Домашняя работа, написанная Элизабет для доктора Ходжеса
Когда Алиса, округлив глаза, осторожно спросила, не пробовала ли я еще раз забеременеть, меня охватило ощущение нереальности. Я чуть не расхохоталась и подумала, уж не нарочно ли она.
Уже давным-давно я как следует обдумала все эти ранние «потери», как вы их называете, твердо сжимая при этом губы, как будто у вас запор. Доктор Ходжес, я терпеть не могу это выражение вашего лица. Готова поспорить, что и жена ваша тоже. Это выражение всегда провоцирует меня на мысли о том, что еще я могла бы сделать со ста пятьюдесятью долларами, которые я на вас трачу. Помните ту сессию, когда вы хотели заставить меня рассказать о «ранних потерях» (лицо, лицо!), я драматически вздохнула и ответила, что не могу? А на самом деле меня просто бесило выражение вашего лица.
Теперь в основном я думаю о своих «потерях» как о главных этапах своей истории болезни. Если мне случится заговорить с каким-нибудь врачом, я расскажу ему о любой процедуре, о любом анализе и о страшном разочаровании без всякой дрожи в голосе, как будто все это для меня ничего не значит, как будто все это случилось не со мной.
Поэтому я могу произнести «второй выкидыш в первом триместре», не смаргивая слезы и не думая о том, что это такое и как я себя тогда чувствовала.
Хочу, чтобы вы знали: я прилежный зритель «Анатомии страсти». Я старательно занимаюсь этой терапией. Я хотела бы, чтобы вы ставили мне оценки. Вам следует оценивать своих пациентов, жаждущих одобрения.
Помню, как счастливы мы были, когда я забеременела во второй раз, потому что в тот раз нам почему-то удалось сделать это естественным способом.
Мой ребенок должен был появиться на свет в январе, семнадцатого числа — сразу после дня рождения Бена. Представляете, если бы он родился в один день с отцом! Но тсссс… не будем об этом вслух. В этот раз мы держали беременность в секрете. Нам казалось, что в первый раз мы ошиблись, когда раззвонили об этом на весь свет. Я воображала, что после окончания первого триместра объявлю о своей второй беременности со спокойным достоинством замужней женщины. Казалось, что так взрослее, рассудительнее. Я бы непринужденно бросала: «Нет, это вовсе не ЭКО, а естественная беременность». В этот раз мы даже не говорили об именах и Бен не похлопывал меня по животу, когда утром целовал на прощание. Мы выражались примерно так: «Если я еще буду беременна на Рождество», шепотом произносили слово «маленький», будто могли обмануть богов, чтобы они не заметили, как рьяно мы стараемся завести ребенка.
