Вирджиния Эндрюс - Цветы на чердаке
Конечно, они выглядели странновато, но эти странности делали их еще привлекательнее. Крис раскрашивал животных в духе реализма. Я разрисовывала своих белыми кружочками и украшала аппликациями из шерстяной ткани, а курам-несушкам приделывала карманы на шнурках. В магазине товаров для шитья мама купила нам цветные нитки, пуговицы, фетр, стеклярус и другие мелочи для отделки. Когда она передавала мне коробку, она могла прочесть в моих глазах всю ту любовь, которую я чувствовала к ней в тот момент. Ее забота служила доказательством того, что она действительно думала о нас, не переставая, даже тогда, когда была вне нашего маленького мирка, что ее мысли были заняты не только покупкой новой одежды, косметики и ювелирных украшений.
Однажды, дождливым вечером, Кори подбежал ко мне с улиткой из оранжевой бумаги, над которой он трудился целое утро и полдня. Немного перекусив своих любимых сэндвичей с желе и арахисовым маслом, он с нетерпением продолжал работать, чтобы, как он объяснял, «закончить эти штучки, которые торчат из головы».
Гордо отступив назад, он внимательно следил за малейшим выражением, появлявшимся у меня на лице, пока я рассматривала этот шедевр. По правде говоря, он больше всего напоминал неправильной формы надувной мяч с торчащими из него маленькими дрожащими щупальцами.
— Ну что, хорошая улитка? — спросил он, обеспокоен-но нахмурившись, увидев мое колебание.
— Да, да, — быстро сказала я, — чудесная, прекрасная улитка.
— Она совсем не похожа на апельсин, правда?
— Нет, конечно, нет, у апельсинов не бывает таких спиральных изгибов или кривых щупалец.
Крис подошел поближе, чтобы рассмотреть жалкое создание, которое я держала в руках.
— Называть это щупальцами неправильно, — заметил он. — Улитка относится к семейству моллюсков, отличающихся тем, что у них мягкое тело и нет позвоночника, а эти маленькие приспособления называются антеннами, они связаны с ее мозгом. У улитки трубчатые органы пищеварения, заканчивающиеся ртом, а двигается она при помощи ноги с присоской.
— Кристофер, — холодно отрезала я, — когда мы с Кори захотим побольше узнать о трубчатых внутренностях улитки, мы известим тебя телеграммой, поэтому, пожалуйста, сиди и жди ее где-нибудь в уголке.
— Так вы собираетесь прожить всю жизнь в невежестве?
— Да, — ответила я, — в том, что касается улиток! И мы с Кори направились смотреть, как Кэрри мастерит что-то из ярко-красной бумаги. Она клеила наобум, в отличие от Кори, который предпочитал тщательное планирование и подгонку. Взяв в руку ножницы, она беспощадно проткнула свой пурпурный предмет в одном месте. Рядом с дыркой она приклеила кусок красной бумаги. Когда, наконец, изделие было готово, она назвала его червяком. Червяк напоминал удава, играющего мускулами при сокращении и сверкающего своим единственным, но очень зловещим красным глазом и ресницами, похожими на паучьи ноги.
— Его зовут Чарли, — сказала она, передавая мне своего четырехфутового «червяка». (Когда чему-то нужно было дать имя, мы подбирали его так, чтобы оно начиналось с буквы «к», как и наши, чтобы включить это нечто в наш круг).
На стене чердака, посреди нашего прекрасного сада из бумажных цветов, мы приклеили рядом бьющуюся в эпилептическом припадке улитку и червяка-людоеда. Они были прекрасной парой. Крис написал красными буквами на большом листе бумаги: «ВСЕ ЖИВОТНЫЕ, БОЙТЕСЬ ЗЕМЛЯНОГО ЧЕРВЯ!».
Чувствуя, что улитка Кори находится в затруднительном положении, я добавила свой знак: «НЕТ Л И В ДОМЕ ДОКТОРА?».
Мама оглядела наши достижения со смехом, широко улыбаясь, довольная, что мы весело провели время.
— Конечно в доме есть доктор, — сказала она, склонившись и поцеловав Криса в щеку. — Мой сын всегда знал, как помочь больному животному. Я восхищена твоей улиткой, Кори. Она выглядит так… так чувствительно!
— Тебе нравится мой Чарли? — сгорая от нетерпения, спросила Кэрри. — Я так старалась. Я истратила на него всю красную бумагу, хотела, чтобы он был побольше.
— Да, да, это очень красивый червяк, просто замечательный! —ответила мама, посадив близнецов на колени и осыпая их поцелуями, что она иногда забывала делать.
— Мне особенно нравятся эти черные ресницы вокруг глаза — очень эффектно.
Вся сцена выглядела очень уютной и домашней. Мама с близнецами сидела в кресле, а Крис примостился на подлокотнике, и его лицо почти касалось маминого. Я не могла не проявить своей всегдашней вредности и все испортила.
— Сколько слов в минуту ты теперь печатаешь?
— Уже больше.
— Насколько больше?
— Я стараюсь, как могу, честное слово, Кэти. Я ведь уже говорила, что печатаю вслепую.
— Как насчет стенографии? С какой скоростью ты записываешь?
— Я делаю все, что могу. Вы должны проявить терпение. Нельзя выучиться всему сразу.
Терпение. Я представила терпение серым, как небо, затянутое облаками. Надежда казалась мне желтой, как солнце, которое показывалось в нашем окне на несколько коротких часов по утрам. Потом оно поднималось высоко в небо и исчезало из вида, оставляя нас несчастными и одинокими, безнадежно вглядывающимися я голубое небо.
Когда становишься взрослым, и тебя со всех сторон окружают взрослые дела и заботы, часто забываешь о том, каким долгим кажется день в детстве. Казалось, за семь недель мы прожили четыре года. Наступила очередная пятница — ужасный день, когда нам приходилось вставать на рассвете и в спешке пытаться освободить комнату и ванную от всяких следов своего присутствия. Я снимала с кровати простыни и сворачивала в большой комок вместе с одеялами и наволочками, а потом стелила покрывало прямо поверх матраса, в соответствии с указаниями бабушки. Перед сном Крис разобрал железную дорогу. Мы как сумасшедшие носились по комнате, чтобы не оставить нигде ни пылинки, ни пятнышка. Потом пришла бабушка и принесла корзинку с едой, чтобы мы могли позавтракать на чердаке. Я тщательно стерла отпечатки пальцев с мебели, и красное дерево сияло, как новенькое. Увидев это, она мрачно нахмурилась, и могу поклясться, что она осыпала все пылью, извлеченной из пылесоса, чтобы снова сделать поверхность матовой.В семь часов мы уже были в классной комнате на чердаке и ели овсяные хлопья с изюмом и молоком. Снизу слабо доносились звуки, производимые служанками, убирающимися в комнате. Неслышно, на цыпочках, мы подошли к лестничному колодцу и столпились, прислушиваясь к звукам, боясь, что нас могут обнаружить каждую секунду.
Было очень странно слушать, как горничные ходят взад и вперед, а бабушка отдает им приказы, подпирая своим крупным телом дверь чулана, и заставляет вытирать зеркала лимонным порошком и вытрясать перины. Неужели они не замечали ничего странного, никаких изменений? Неужели не оставалось даже никакого запаха, особенно если учесть, что Кори часто писался в кровати. Все это выглядело так, как будто мы действительно не существовали, не жили, и даже запахи наши были воображаемые, иллюзорные. Мы обхватили друг друга руками, прижавшись крепко-крепко.
Горничные не пытались войти в чулан, даже не приближались к его высокой и узкой двери. Они не видели нас, не слышали нас и не удивлялись, что бабушка ни на секунду не покидает комнату, пока они чистят ванну, унитаз, скребут до блеска кафельный пол ванной.
Эта пятница странно подействовала на нас, потому что в собственных глазах мы как будто съежились и долго не могли сказать друг другу слова. Ничто не доставляло нам удовольствия — ни игры, ни книги. В молчании мы вырезали из бумаги наши тюльпаны и маргаритки и ждали, пока мама придет и принесет с собой новую надежду.
И все-таки, когда ты молод, практически ребенок, надежда глубоко укореняется в тебе, пронизывая все существо от головы до кончиков пальцев. Поэтому, возвратясь на чердак, в наш сад, мы все равно находили в себе силы смеяться и радоваться или делать вид. В конце концов, мы делали, что ощутимо, пытались изменить мир вокруг себя. Мы превращали нечто скучное и безобразное в красивое и интересное.
Близнецы побежали вглубь чердака, сорвавшись с места, как бабочки, порхающие среди колыхающихся бумажных цветов. Посадив их на качели, мы раскачали доски так сильно, что на чердаке поднялась настоящая буря, и головки наших цветов закачались еще сильнее. Мы прятались за картонными деревьями вышиной не больше роста Криса и сидели на грибах из папье-маше, с цветными кружевными подушками на шляпках, которые, по правде говоря, казались мне намного больше настоящих, к которым у меня не было никакого аппетита.
— Как здорово! — кричала Кэрри, поворачиваясь вокруг себя на своих качелях, кокетливо приподнимая свою короткую юбочку с кружевами, показывая свои отделанные шнурками штанишки, подаренные вчера мамой.
Кэрри и Кори всегда ложились спать в новой одежде, по крайней мере в первый день носки. Ужасно было просыпаться с головой, лежащей на чьем-то ботинке.
