Олег Рой - Эдельвейсы для Евы
Я закрыл шкафчик под мойкой, открыл, сам не зная зачем, холодильник, и увидел там полбатона хлеба, уже совершенно засохший бутерброд с колбасой и несколько кастрюль. Они все до единой были пустыми и стерильно-чистыми.
Теряясь в догадках, я перешел в соседнюю комнату, оказавшуюся спальней. Здесь тоже повсюду виднелись следы торопливых сборов – начиная с забытого впопыхах на спинке кресла шелкового шарфика и заканчивая неубранной широкой кроватью, на которой явно спали вдвоем. На одной из смятых подушек даже остался длинный медный волос.
Машинально поднимая небрежно брошенную посреди комнаты упаковку от колготок, я заметил, что за креслом виднеется что-то ярко-голубое. Сердце замерло от нехорошего предчувствия. Я отодвинул тяжелое старинное кресло и ахнул. На полу валялось Светкино матросское платьице.
Сомнений быть не могло: это была Светкина, и только Светкина одежонка. Я не мог ошибиться. Это платье Юлька сама сшила дочке за пару недель до своего отъезда. Сшила из своего любимого наряда, безнадежно испорченного слишком горячим утюгом, оставившим черный горелый след на самом видном месте. Юлька тогда так расстроилась, что чуть не заплакала от отчаяния: уж больно оно ей нравилось, это платье в морских тонах.
– А ты сшей из него что-нибудь Светке и любуйся потом своим платьем на дочке. Заодно и отомстишь горелой дырке, – пошутил я, чтобы немного отвлечь Дельфиненка от ее горя.
И Юлька сразу же как-то воспряла, схватилась за ножницы и принялась за работу – это действительно было похоже на скоропалительную месть.
Платьице получилось очень оригинальным: из полосатых рукавов вышел роскошный воротничок-капюшон, а вместо помпона Юля приделала на него маленький колокольчик, прятавшийся в ворохе голубых и белых шнурочков. Таким же полосатым был и низ платья – узкая полоска по всему подолу.
– Ну что, бескозырка белая, в полоску воротник, – пропел я, увидев дочку в новом наряде, – это платье надо срочно выгулять.
И мы всей семьей отправились в ближайшую кафешку, где подавали взбитые сливки с черносливом и замечательный кофе по-турецки.
Каким образом Светкино платье могло оказаться в этой квартире? Вывод напрашивался только один – дочка была здесь. Ее переодели во что-то другое, а платьице осталось, завалилось за кресло и было второпях забыто… Но что же это получается – рыжая Регина причастна к похищению Светки?.. Получается, все было подстроено! Вот хитрая тварь, как ловко она обвела меня вокруг пальца!
Я кое-как сложил платьице и быстро спрятал его в свою сумку. В ожидании соседки, которая что-то задерживалась, я продолжал осматриваться – теперь уже, разумеется, с повышенным вниманием – но больше ничего важного не находил. Наконец, послышались шаркающие старческие шаги.
– Прошу прощения, что заставила пана ждать. Звонила старшая дочь из Кракова, мы теперь так редко с ней видимся. Когда она разошлась со вторым мужем, то…
Но у меня не было никакого желания вникать в их фамильную историю, меня слишком занимали собственные семейные дела. Я набросился на женщину с расспросами:
– Скажите, вы что-нибудь знаете о людях, которые жили тут несколько дней назад? Кто они? Откуда? Когда и куда уехали?
– Понятия не имею! – отвечала та. – С ними имел дело только Петр, я как раз хворала. Вроде бы семейная пара… Я их даже не видела, они и пробыли-то тут неделю, если не меньше. А до них квартира долго пустовала, желающих снять не находилось – больно дорого. Но Петр не хочет сдавать дешевле, хотя я ему сто раз говорила, чтобы сбросил цену. Лучше ведь сдать подешевле и иметь хоть что-то, чем вообще ничего, правда? Но он меня и слушать не хочет…
Я понял, что придется применить хитрость.
– Знаете, мне понравилась эта квартира, – сказал я, – и высокая цена меня не смущает. Я бы хотел поговорить с хозяином, как вы сказали его зовут, Петр?
– Да, Петр, Петро Григорьевич Нос. Записывайте адрес и номер телефона.
Чтобы занести координаты Петра в свою записную книжку, я пристроился за столиком в холле и обратил внимание на цветную бумажку около телефона. Это была рекламная листовка нашего автопарка.
– Можно я позвоню Петру Григорьевичу прямо отсюда?
– Попробуйте, но, боюсь, вы его не застанете. Они с женой до шести часов на службе.
Она оказалась права – телефон хозяина квартиры не отвечал. Ну что же, придется ждать до вечера.
Во дворе, под сенью каштана, меня вдруг осенило. А что, если?.. Во всяком случае, проверить надо обязательно. Я спешно вынул мобильный и набрал знакомый номер нашей диспетчерской.
– Девочки, алло, кто там?
– Та це ж я, Герман Валерьянович, Гала!
– Здравствуй, Галочка! У меня к тебе будет очень важное дело! Посмотри, пожалуйста, не было ли у нас за последнюю неделю вызовов на Двирцеву площадь, дом шесть, квартира пятнадцать? Поняла?
– Зрозумила, чай, не дурная! Зараз пошукаем… Двирцева два, Двирцева семь… Ось, е! Двирцева площадь, шесть, квартира пятнадцать! Осемнадцатого травни, девятнадцать годын.
– Восемнадцатого мая в семь вечера? А кто вез?
– Та ж мий Остап Миколаич!
– Остап? Он на месте?
– Ни, нэмаэ.
– Галя, он мне срочно нужен! Разыщи, из-под земли достань, слышишь! Я через пятнадцать минут буду в парке, пусть он тоже подъедет, это очень важно!
– Зараз, Герман Валерианович!
Галя Черемешко была женщиной толковой. Вскоре ее муж Остап стоял передо мной, нервно поигрывая ключами от машины. Он был немного встревожен срочным вызовом, и я торопливо объяснил ему, что все в порядке, ничего не случилось и он ни в чем не виноват. Просто мне нужно кое-что узнать.
– Ведь это ты забирал пассажиров с Двирцевой площади шесть, квартира пятнадцать, вечером восемнадцатого мая?
– Памъятаю, йыздыв.[5]
– А кого ты вез?
– Сим’ю виз. Прыйижджи, судячи з вымовы – точни москали. Панночка молодэька – ох и красуня… Я б йийи и сам з задоволенням… Руденька, з ногамы вид вух. А чоловъяга з нэю – дывытыся нэма на шо. Товстый, лысый, в литах – рокив мабуть з пъятдесят йому. Протэ, бач, багатенький. Пъятдесят гривень жбурнув мэни и рэшту нэ взяв. Ще дытынка з нымы була…[6]
– Ребенок? – только что не заорал я.
– Самэ так, дытынка! – подтвердил явно озадаченный моей реакцией Остап. (На работе ведь никто не знал о моем несчастье.) – Дивчынка, зовсим манэнька – рочкив из тры, нэ бильше.[7]
– Немедленно расскажи мне о девочке! – потребовал я.
– Та нэма що розповидаты. Я йийи и нэ роздэвывся як слид вона увэсь щлях спала. Вона спала вже як воны до машины сидалы, мужик йийи на руках трымав. Дивча як дивча… Здаэться билявка. Я на нэйи взагали нэ дывывся – все бильше на йийи мамашу споглядав.[8]
