Екатерина Вильмонт - Бред сивого кобеля
Спектакль начался.
К концу первого акта Туся пришла в смятение. Ее сосед не сказал ни слова, не сделал ни одного жеста, который бы свидетельствовал о его заинтересованности в ней, но тем не менее она точно знала, без всяких слов и жестов, что он захвачен ею и спектакль интересует его очень мало, как, впрочем, и ее. Между ними словно натянулась какая-то невидимая нить, вернее, провод, и при малейшем движении обоих может тряхнуть током. Но он же профессионал, он ходит в театры один, а уходит с женщинами… Меня для того сюда и прислали. Мне никогда не нравились мужчины этого типа – черные волосы, отливающие синевой, хоть и прекрасно выбритые щеки. Он, видимо, грузин или армянин, а может, грек или итальянец… А впрочем, какая разница! Я хочу, чтобы он пригласил меня куда-нибудь после спектакля, и хочу не только по долгу службы. Он преступник? А ведь назвать человека преступником может только суд! Но как я понимаю, до суда никто доводить дело не собирается, у него просто хотят выкрасть что-то. Изъять. Мне сказали, что компромат. Может, и Трунова обманули. Откуда он знает, компромат у этого человека хранится или что-то совсем другое? Может, он, наоборот, честный и благородный? А компромат поможет вывести на чистую воду настоящих преступников? Ведь нанять детектива может кто угодно! А Трунов – бывший мент. Он, конечно, симпатяга, но это еще ничего не значит. В душе поднялась неприязнь к начальнику. Он рвач… вон сам рассказывал, что не хотел следить за чьей-то женой, лень ему, видите ли, а как посулили большие деньги… Ну, впрочем, это естественно. Для профессионала с Петровки, наверное, унизительно следить за какой-то бабенкой, вся вина которой заключается лишь в предполагаемой неверности какому-то жирному борову с тугим кошельком… Да при чем тут Трунов? Меня тянет к этому человеку. А разве не так же меня тянуло к Кириллу? Господи, Кирилл… Нет, о нем нельзя думать. Это было и прошло. Но тут же перед глазами возникла картина, которую она нарисовала себе в те несколько часов, что отделяли их последнюю встречу от жуткого Алькиного открытия. Большой одноэтажный дом в далеком, незнакомом, но таком романтическом Провансе. Что я о нем знаю, о Провансе? Прованское масло – значит, там растут оливы… Капуста «провансаль» – терпеть ее не могу, а еще был какой-то поэт, кажется, даже лауреат Нобелевской премии, как его звали… что-то такое, связанное с ветром… Ах да, Мистраль… Прованс… Сад с цветущими деревьями, много-много воздуха… и любви…
Ее сосед мгновенно уловил, что эта восхитительная женщина перестала думать о нем, что нить, нет, провод между ними вдруг провис. Ах, это нечасто бывает – ни звука, ни жеста, ни даже взгляда, а ток идет…
Но тут раздались не слишком бурные аплодисменты, и зажегся свет в зале. Женщина словно очнулась, хлопнула два раза в ладоши и встала.
– Вам понравилось? – спросил он.
Она подняла на него глаза.
– Нет, я ничего не поняла.
– Признаться, я тоже. Меня только жутко раздражал голос этой актрисы…
– Да? Меня тоже. Я просто не отдавала себе в этом отчета…
– Вы о чем-то своем думали, да? – улыбнулся он. Черт возьми, у нее какие-то странные глаза. Несчастные, что ли? Она одинока? Почему?
– Простите, это, возможно, прозвучит достаточно пошло, но вы… Почему вы одна в театре?
– А не с кем… – пожала она плечами. Сейчас он пойдет в атаку, подумала она. Ей и хотелось этого, и было страшно. Я могу, наверное, в него влюбиться. Вернее, могла бы, если бы не Кирилл. А что Кирилл? Где он, а где я? Он, скорее всего, уже в Провансе, а я тут, в театре, выполняю задание… Я агент… Я Мурка. Маруся Климова, прости любимого… Я не хочу, чтобы у Трунова все получилось. Мне жаль этого человека. Он, наверное, одинокий и неприкаянный, как я… И никакой он не преступник, он просто грешник, так же как и я. Я совершила смертный грех. И он, возможно, тоже. Мой грех, прелюбодеяние, в наше время и грехом-то не считается, тем более смертным… А в чем его грех? Хотелось бы узнать?
– Послушайте, а давайте познакомимся! Меня зовут Грант. А фамилия…
– Не надо фамилии. Просто капитан Грант! А я… Маруся… (И про себя не без горечи добавила: Климова.)
– Маруся, какое чудное имя… Вам идет. Послушайте, Маруся, а давайте сбежим отсюда, а?
– Сбежим? – растерялась она. – Куда?
– А куда хотите! На волю, в пампасы! Или в ресторан?
– А как же премьера?
– Плевать на премьеру!
– Плевать?
– Да! Со спокойной душой! Такая тягомотина… вы же весь первый акт думали о чем-то своем.
– Откуда вы знаете?
– А я наблюдал за вами. И тоже думал… о вас.
Она вспыхнула.
– И что вы обо мне думали? – Она вдруг посмотрела ему прямо в глаза. Глаза были черные, непроницаемые, ей даже стало страшновато, но лишь на мгновение, потому что он вдруг улыбнулся, глаза ожили и обласкали ее.
– Знаете, я думал, что, наверное, с вами страшно жить рядом.
– Страшно? Почему?
– Можно легко превратиться в этого дурацкого шекспировского героя.
– Ну, для Джульетты я старовата уже.
– Я имел в виду Отелло. Ох, извините, пошлость какая-то получилась. Простите. Ну так что, Маруся, сбежим?
– Сбежим, капитан Грант!
Глава третья
Можно было жить красиво
Можно было просто жить.
Из песен Б.АбароваСнег падал медленно, крупными красивыми хлопьями, как в «Пиковой даме». Когда-то, будучи ученицей Хореографического училища, она участвовала в сцене бала. «Мой миленький дружок, прелестный пастушок…», а молодая Елена Образцова гениально играла старуху-графиню. Германна пел Атлантов… Боже, какая я старая! Что я помню! Правда, тогда я была еще совсем ребенком, и все-таки…
Какая странная, она все время уходит куда-то. Может, у нее горе? Зачем мне это? Я не хочу, у меня и своих неприятностей хватает. Может, изобразить телефонный звонок, извиниться, подвезти ее до дома, и пусть себе думает о чем угодно без меня? У него в кармане всегда лежало два телефона, разной конфигурации. И стоило нажать на кнопку одного, как второй аппарат начинал звонить. Это было весьма удобно. Он уже сунул руку в карман, но тут она вдруг встряхнула волосами, улыбнулась виновато…
– Маруся, вы всегда такая грустная?
– Грустная? Да нет…
Ей тут же вспомнилось, как она нагишом отплясывала чардаш в номере Кирилла…
– А хотите я вас рассмешу?
– Хочу! Очень хочу!
– Знаете, когда-то давным-давно в одном провинциальном театре оперетты собирались ставить спектакль, где моя… бабушка должна была петь такую арию: «На паровозе-возе-возе-возе-возе я улечу в сияющую даль…
Он вдруг схватил ее за руку и допел:
– Жила я раньше в родном колхозе, а нынче прошлого ни чуточки не жаль!
