Лариса Райт - Исповедь старого дома
Она подумала над его словами. Сопереживать Марусе из «Цветов запоздалых» было легко: прекрасная, но несчастная, умирающая от чахотки девушка, слишком поздно нашедшая свою любовь и почти не имеющая времени насладиться наконец обретенным счастьем. Что может быть проще сочувствия такой героине и понимания всех горестей ее бытия? Но понять и принять зло гораздо сложнее.
— А как полюбить отрицательного персонажа? Как научиться сочувствовать его зависти и склонности к интригам? Как отстаивать его право на плохие поступки?
— А ты не начинай с персонажей. Начни с людей.
— Как это?
— Обрати внимание на нечто априори неблаговидное и попробуй это принять, понять, а потом и полюбить.
— Маньяка? Вора? Убийцу?
— Не лезь в бутылку. Кроме откровенного зла, в мире полным-полно недостойного материала. Ищи!
Легко сказать. А где искать? Кого? Как? Об этом он не сказал. Видите ли, его задача «только направить на путь, а идти по дороге надо ей самой». А куда идти? Об этом он сказать не удосужился. И где найти прекрасное в ужасном? В этом нищем, что ли?
Аня замерла как вкопанная. Мужчина сосредоточенно копался в помойке, не обращая на нее никакого внимания. Время от времени он удовлетворенно крякал, вынимал из железных баков какие-то видавшие виды деревяшки, складывал на землю и снова углублялся в пристальное изучение мусора. «Найти прекрасное!» — приказала себе Аня и тут же обозлилась на себя за доверчивость к несостоявшемуся режиссеру и за собственную глупость. Что прекрасного можно найти в грязнуле, копающемся в помойке? Она собиралась двинуться дальше, как вдруг:
— Подержи-ка! — От ящика ей протягивали нечто, бывшее когда-то стулом. — Боюсь, если поставлю его на землю, развалится, а мне не хотелось бы. Раскрошится не под тем углом, потом не соберешь.
Человек, которого она окрестила нищим, настойчиво тыкал в нее шаткой конструкцией и смущенно улыбался. Лицо его, морщинистое и худощавое, было чисто выбрито, черное, драповое пальто — не новое и не модное, но явно не с чужого плеча — сидело аккуратно, ботинки, ношенные, судя по всему, не один сезон, все же не выглядели явно стоптанными, а руки, крепко державшие шаткие ножки стула, источали сильный, заглушающий «ароматы» помойки запах ацетона. «Не нищий», — догадалась Аня и, отбросив колебания, приняла у него добычу.
«Не нищий» благодарно кивнул, собрал с земли кучу деревянных обломков и пошел прочь от мусорных баков, коротко бросив:
— Пойдем!
— Куда? Я не собираюсь никуда с вами идти!
— Я тебя и не зову. Мне стул нужен. Будь добра, донеси, а потом иди, куда шла.
Пораженная бесцеремонностью странного человека, Аня хотела шваркнуть этот дурацкий стул о землю так, чтобы он превратился в щепки, но неожиданно вспомнила завет «Принять, понять и полюбить» и, выставив перед собой деревяшку, словно щит, отправилась следом.
Он подошел к ступенькам в один из таких подвалов, в которые в те времена спускались только сантехники и крысы, и Аня снова заколебалась: перспектива спускаться туда с незнакомым мужчиной казалась верхом безрассудства. Но разве она когда-то отличалась послушанием и благоразумием? Вряд ли маньяки поджидают своих жертв у помойки в надежде заманить их к себе выуженным из мусора шедевром, да и на шедевр зажатый в ее руках стул никак не тянул.
Аня спустилась с лестницы и шагнула за скрипучую дверь. За ней не пахло ни сыростью, ни плесенью, ни затхлостью — ничем таким, чем должно пахнуть в нежилом помещении, где часто прорывает трубы. Зато пахло другим, знакомым каждому человеку, — краской, лаком и деревом. К этим запахам едва уловимыми оттенками примешивались еще несколько. Особенно ярко чувствовался один — неприятный и резкий. Аня не сдержалась, втянула носом, закашлялась.
— Морилка, — сказал мужчина, нащупывая выключатель.
— Что? — Девушка зажмурилась от яркого света.
— Морилка, говорю, воняет. Я в нее нашатырь добавляю, чтобы к дереву лучше прилипала, а нашатырь, он, собака, злой. Зато в обморок не хлопнешься, — он весело хохотнул, аккуратно опуская куски дерева на матрас в углу. — Вот так-то лучше. — Он обернулся к Ане, протянул руки за стулом: — Давай его сюда. Ну, чего замерла?
А замереть было от чего. Просторный подвал оказался заставлен антиквариатом. Шкафы, комоды, буфеты, столы на резных ножках и стулья с царственно выгнутыми спинками не стояли чинно, как в дворцах и особняках, а беспорядочно загромождали пространство обыкновенного подвала современного девятиэтажного панельного дома.
Девушка оторвала взгляд от мебели и посмотрела на стены, увидела зеркало, увитое тонким, аккуратно изготовленным деревянным плющом, среди листьев которого виднелась голова маленькой деревянной птицы.
— Малиновка, — коротко объяснил мужчина, поймав Анин взгляд. — Ох, и намучился же я с ней, никак не хотела получаться, зараза! Да отдай же мне стул! Зачем так в него вцепилась, непутевая? Того и гляди сломаешь!
Аня разжала пальцы, не сводя глаз с пташки. Наконец обрела дар речи и спросила:
— Это все вы делаете?
— Нет, покупаю, — снова хохотнул он. — Ладно, топай, мне работать надо. Спасибо за услугу. Будет время, я тебе гребешок смастерю.
— А можно остаться? — вырвалось у нее как-то само. Она даже подумать не успела, зачем просит, а уже сказала. Желание опередило мысль.
— Зачем это? — Он нахмурился, но посмотрел с интересом.
— Просто, я просто… — Девушка никак не могла найти объяснения.
— Ишь, какая простая, — поддел он ее. — Просто мне ни к чему. Те, кто просто, они только мешают, а мне помощь нужна. Будешь помогать?
На этот раз ей действительно не понадобилось долго думать.
— Буду.
Следующие два часа она копалась в деревяшках и инструментах, выискивая требуемые и выслушивая довольное ворчание:
— Я же сказал — тонкую, а ты мне целый брусок даешь.
— Ну, что это за кисточка, а? Это же кисть! Почти валик. Ты сама видишь, что тут тонкая работа? Как я могу сюда кистью ткнуть? Говорю ведь: кисточку принеси!
— Цвет морской волны — это цвет морской волны, а это, как ни крути, бирюзовый, и не спорь, пожалуйста!
Аня и не думала спорить. Баночек с красками на стеллажах было едва ли не больше, чем песчинок на пляже, и каждая, по уверениям мастера, имела неповторимый оттенок, поди разбери, где бирюза, а где морская волна. Кроме красок, стеллажи были уставлены и другими разнообразными по калибру банками, склянками, коробками и целыми ящиками.
— Вам все это нужно? — не удержалась она от вопроса.
— Да кто разберет-то за сорок лет?
— Сорок? Вы здесь живете сорок лет?
