Умберто Эко - Нулевой номер
Я, кстати, умею и не про интим. Вот, чем плохо: «Театральная ассоциация ищет и наймет актеров, статистов, гримировальщиков, режиссера, костюмера на весь будущий сезон». Почему они публику не нанимают, вот чего я не понимаю.
Майю правда жалко было тратить на это дурацкое «Завтра».
– Ты что, это Симеи нести собралась? Ему, может быть, объявления и понадобятся. Но не с твоими, Майя, интерпретациями.
– Знаю, знаю, но мечтать ведь не запрещено.
– И как ты столько лет прозанималась вот-так-сюрпризами…
– Так есть ведь что-то надо. С пасынками судьбы случается.
И она подвинулась ближе.
– Но теперь я уже не пасынок… не пасыница. Я выиграла в лотерею! Что выиграла? Ну как! Тебя.
Что оставалось, услышав такие слова от не пасыницы… Я к ней тоже подвинулся, и мы занялись любовью, и у любви был вкус победы.
В тот вечер телевизор мы не включали. Новость об убийстве прокурора Фальконе дошла до нас на следующий день. Нас это просто оглушило. В понедельник и все прочие в редакции выглядели изрядно подавленными.
Костанца спросил у Симеи, не следует ли выпустить тематический номер.
– Надо обдумать, – произнес с сомнением Симеи. – Начинать о гибели Фальконе – придется и о мафии, и о непрофессиональности силовых структур, о всяком прочем, и неизвестно сколько. Восстановим против себя полицию, карабинеров и Козу Ностру. Как знать, понравится ли это коммендатору… Когда начнем делать ту, настоящую газету, взорвут нового прокурора, деваться будет некуда, напишем на эту тему. А сейчас писать – значит выдвигать свои версии, объяснения. Через несколько дней все окажется наоборот. Риск наговорить глупостей пусть берет на себя настоящая газета, а нам зачем? Даже и в настоящей газете часто осторожничают, бьют на чувства, ходят расспрашивать родственников. Посмотрите внимательно. Посмотрите, как в телевизоре ходят, звонят в двери матери, у которой только что десятилетнего сына растворили в серной кислоте. «Госпожа такая-то, что вы почувствовали, узнав о смерти своего ребенка?» У зрителей увлажняются глаза. Результат достигнут.
Есть одно хорошее немецкое слово, Schadenfreude, радость по поводу чужих бед. Именно это чувство старается пробуждать в любом читателе уважающая себя печать.
До поры до времени, однако, мы можем себе позволить разными неурядицами не заниматься, а возмущенный тон оставим левой прессе, она на этом собаку съела. Да и что, собственно, такого случилось? Мало ли наубивали этих судейских. Еще столько же убьют. Будут еще у нас подходящие оказии. Не стоит так нервозно на это реагировать.
И так, вторично ликвидировав Фальконе, мы занялись вопросами более насущными.
После всего ко мне подкатился Браггадоччо и толкнул локтем в бок:
– Видел? Ну теперь ты понял, что эта новая история подтверждает мою теорию?
– Да с какого боку, черт возьми, подтверждает?
– Сам ты черт возьми. Я еще не знаю с какого. Но обязательно подтвердит. Все всегда подтверждает все! Как только догадаемся, с какого боку. Дай срок. Нужно только присматриваться к кофейной гуще.
Глава XIV
Среда, 27 мая
Проснувшись утром, Майя сказала:
– Но этот хмырь нравится мне все меньше и меньше.
К тому времени я уже умел распознавать ход ее мыслей.
– Браггадоччо нравится меньше…
– Ну да, кто еще.
И тут же, будто бы спохватившись:
– Это как же ты смог понять?
– Радость моя, как сказал бы наш начальник Симеи, мы с тобой знаем вместе шесть человек, я подумал, кто из них тебя обхамил, и у меня получился Браггадоччо.
– Но мог же быть, не знаю, президент Коссига.
– Мог быть, но был Браггадоччо. И вообще, я наконец научился понимать тебя с лету. Чего тебе еще надо?
– Ну да. Ты теперь и впрямь думаешь и знаешь то же, что и я.
Damn, она права.
– Гомики, – так открыл наш Симеи утреннюю пятиминутку. – Гомики, это да, они интересуют всегда и всех.
– Теперь уже не говорят «гомики», – отозвалась Майя. – Говорят «геи», знаете?
– Знаю, знаю, моя радость, – огрызнулся Симеи, – но читатели нашей газеты продолжают говорить «гомики» или, по крайней мере, хотели бы, потому что это слово вызывает у них ярость. Я, конечно, знаю, что не полагается говорить «негр». Что теперь вместо «слепые» говорят «слабовидящие». И тем не менее негр белым не стал, а слепой как ни хрена не видел, так и не видит. Я против гомиков ничего не имею, так же как и против негров, лишь бы они сидели у себя и не лезли.
– Но зачем же нам заниматься геями, если они вызывают у публики ярость?
– Я не всех гомиков имею в виду, моя радость. И вообще я за свободу, только пусть все сидят и не лезут. Но гомиков полно в парламенте и даже в правительстве. Народ-то думает, наивный, будто только писатели и балетные танцовщики… А между тем гомики нами правят, а мы и знать не знаем. А это мафия! Один другого обязательно поддерживает. Вот чем нашего читателя заинтересовать-то можно.
Майя не сдавалась:
– Времена меняются. Примерно через десять лет каждый гей спокойно сможет объявить свою ориентацию, никто и бровью не поведет.
– Вот через десять лет пускай и объявляет. Как всем известно, нравы всегда только портятся, как это ни огорчительно. Но пока что нашему читателю только это и подавай. Лючиди, у вас, по-моему, есть любопытные информанты. Что вы скажете насчет подборки о гомиках в политике? Только осторожнее, без имен. Наша цель – не получить повестку в суд, а тоненько, деликатненько намекнуть, дать идею, заволновать…
Лючиди сказал:
– Я могу сколько угодно имен. А если надо, как вы тут выражаетесь, намекнуть и раззадорить, можно рассказать под видом сплетни о таком одном книжном магазине в Риме, где встречаются гомосексуалисты из верхов, никто не обращает внимания, книжный магазин, нормальные люди. Там можно получить без труда и кокс в пакетике, просто идешь на кассу и пока платишь, в твой кулек, где книга, доложат запросто и такой интересный сверточек. Постоянный посетитель господин… ну бог с ним, с господином, был министром, политик, гомосексуалист и кокаинщик. Это место популярно. Популярно, я имею в виду, среди значительных людей. Конечно, не у уличных проститутов и даже не у балетной шатии. Танцовщики слишком бросаются в глаза, с их жеманными ужимками.
– Вот-вот, на общем уровне, необязательный треп, но с пикантными детальками. Так и пишутся удачные очерки нравов. Можно, кстати, и на имена понамекать, только без четких привязок.
– Как это?
– Ну, когда вы пишете, какой это популярный книжный магазин, дайте семь-восемь имен писателей, журналистов, сенаторов, господ вне всяких подозрений. Что-де они туда ходят. И подмешайте в их ряд двух или трех общеизвестных гомиков. Нас никому не удастся обвинить, что будто мы оклеветали. Мы просто перечислили почтенных и порядочных людей, заодно внесли и общеизвестных бабников туда же, в тот список. Именно так внедряется подсознательная информация.
