Тарас Бурмистров - Курортный Детектив
— Я бы не хотел комментировать ход расследования, — сказал Лунин. — Так или иначе, оно продвигается.
— Бог вам в помощь, — пробасил один из генегоалов. — Я был на войне и ничего не боюсь, но сейчас стал оглядывать дом перед тем, как лечь спать. На всякий случай.
— Это что, я чуть не начала тумбочкой подпирать дверь в спальню, — проговорила стройная и молодая дама рядом с Луниным. — Очень хотелось, очень, но меня отговорили. Сказали, что убийца может ворваться и в окно, а тумбочка его только разозлит.
В зале раздался шум, все говорили одновременно. Тема вызвала явный интерес.
— Я бы сказал, здесь идеальное место для убийства, — говорил кто-то из гостей неподалеку. — Можно например, подсыпать яду в одно из блюд.
— Убийца использует только тяжелые предметы, — ответили ему. — И хоть это и грубо, но у него есть стиль. Вы слышали про эти записки, которые находят рядом с трупами?
— Да, Михаил, — громко сказала Авдотья Федоровна. — Что вы думаете об этих записках?
— Я изучил их с интересом, — ответил Лунин, по возможности шутливым тоном. — Оказалось приятное и увлекательное чтение.
— Но нет ли в них ключа к убийствам? — спросила она. — Этот маньяк ведь о чем-то думал, когда их оставлял.
— Разумеется, это нам тоже пришло в голову, — сказал Лунин.
— И вы не прочитали ключ?
— Я прочитал четыре или пять ключей, — ответил Лунин. — И один правдоподобнее другого.
— Может быть, эти записки вовсе ничего не значат, — заметил кто-то. — И убийца как раз и оставляет их, чтобы сбить с толку и заставить поломать голову.
— Так или иначе, поймать его надо, с записками или без записок, — сказал Лунин.
— Вы наша единственная надежда, Михаил, — сообщила ему стройная дама. — Если не вы, то убийца так и будет нас убирать по одному до скончания века.
— Надеюсь, до этого не дойдет, — своим густым басом сказал генерал, осматривающий дом перед сном. — Война без противника, с противником, который прячется и оставляет глупые записки — это подло. А всякая подлость должна понести наказание.
— Да, это удар в спину, — сказал кто-то еще. — Вы должны остановить это, Михаил.
Лунин сдержанно поклонился и не стал больше высказываться на эту тему. Почему-то он чувствовал легкую неловкость, как будто ему доверили что-то важное, и он никак не может оправдать ожиданий.
Время было уже позднее, и понемногу гости начали расходиться. Лунин почувствовал, что и ему пора домой. Вряд ли здесь его ожидало еще что-то важное.
У выхода из зала он столкнулся с человеком, упомянувшим, что Славик начал собственное расследование, и подумал, что можно попробовать еще что-нибудь об этом узнать. Эти сведения могли бы оказаться ценными.
— Простите… — обратился он к нему, ожидая, что тот назовет себя. Но тот этого не сделал и просто сказал:
— Да, Михаил? Я вас слушаю.
— Вы сказали, что Шмелев пытался найти убийцу. Нельзя ли об этом чуть поподробнее?
— Но я ничего конкретного не знаю, — сказал тот. — До меня просто донеслись слухи, что он высказывал некие соображения об этом.
— А какие соображения? — жадно спросил Лунин.
— К сожалению, мне трудновато вспомнить. Разговоров об этом было множество, сами понимаете… Я даже не помню, кто из моих приятелей об этом говорил. Но как-то в этом разговоре выражалась надежда, что Славик, с его светлым умом, быстро тут во всем разберется. Хотя никто вроде бы это ему и не поручал.
— Спасибо, — сказал Лунин, чуть разочарованный. Его собеседник, наверное, просто хотел произвести некое впечатление за столом своей осведомленностью. Выглядело это не больше чем обыниная сплетня, которую любят пересказывать, когда нет более интересной темы для разговора.
— Я уверен, что у вас получится довести это дело до конца, — сказал его собеседник, протягивая ему руку. — Прошу прощения, но мне пора.
Проводив его взглядом, Лунин еще немного помедлил, чтобы не встретиться с ним еще раз на лестнице, и покинул дворец. На улице было совсем темно. Зябко ежась от холода, он прошел по пустынной главной улице и подошел к своему дому.
Вспомнив об оставленной с утра записке — опять ему приходилось выяснять отношения с убийцей один на один — Лунин осторожно повернул ручку на входной двери. Она не поддалась — дом как будто был заперт. Это привело Лунина в волнение, но когда он попробовал еще раз, дверь открылась. Все это опять было не более чем воображение.
Дома все было так, как он оставил. На столе лежала его собственная записка, на том же месте и вроде бы нетронутая. Лунин взял ее и прочитал тот же текст: «И увидел чистые воды светлой реки жизни». Внезапно он вспомнил правильный текст из Откровения, который он безбожно переврал с утра: «И показал мне чистую реку воды жизни, светлую, как кристалл». Разница между двумя текстами была значима и показательна — или у него сейчас было такое впечатление.
Только теперь Лунин почувствовал, как он устал. Есть уже не хотелось, так что он не стал готовить ужин, только взял бутылку из бара, под которой на этот раз ничего не оказалось, и налил стакан красного вина. Неторопливо отхлебывая его, он думал о Славике, о его жизни, странно протекшей и так нелепо закончившейся.
На улице послышался выстрел. Лунин поднял голову. В окне ничего не видно было, но выстрел был не похож на пистолетный, скорее стреляло крупнокалиберное орудие. Вслед за первым выстрелом последовали еще и еще, это уже напоминало канонаду. В городе явно в очередной раз что-то происходило. И как всегда, у Лунина не было тут ключа к пониманию.
Слегка поразмыслив, он решил, что в любом случае, что бы там ни было, все обойдутся прекрасно и без него. Надо было ложиться спать. Грохот не мешал ему, скорее даже добавлял уютности.
Будем надеяться, подумал Лунин, засыпая, что снаряд прямой наводкой не попадет в его утлый домик. А если попадет, так может быть, это и к лучшему. Никто не знает, где лучше, здесь или там.
23
Утром он проснулся в полной тишине, хотя время от времени ночью его будили тяжелые удары орудий — пальба, похоже, продолжалась всю ночь. Небо за окном снова было серым и скучным.
Скорее всего, это и было обещанное Эрнестом наступление. Путь к выборам расчищен, все противники повержены. Оставалось только надеяться, что неведомый убийца был накрыт этой ночью каким-нибудь шальным снарядом, и убийства прекратятся теперь сами собой.
За завтраком Лунин невольно поглядывал в окно, но военные действия не возобновлялись. Все это была как ночная гроза, прошелестевшая и побившая город крупным ледяным градом.
Выйдя на улицу, он понял, однако, что сравнение с градом было не очень уместным. Несколько зданий лежало в руинах, среди них прелестный маленький голубой дворец позапрошлого века, которым всегда любовался Лунин, проходя мимо. Людей совсем не было, все как будто попрятались. В полном одиночестве под сумрачным небом Лунин прошествовал к себе на работу. Надо было с кем-то встретиться и узнать, что это было.
Подходя к зданию, он думал, что наверняка этой ночью в городе добавилось немало трупов, и никого это не волновало — во всяком случае, не так, как те убийства, в которых он должен был разобраться. Гибель на войне, даже очень маленькой, имела другой статус, чем смерть в результате чьей-то капризной прихоти.
Удивительным чувством свободы и безопасности почему-то веяло от этого утра. Лунину казалось, что какое-то напряжение, которое накапливалось последние дни, теперь разрешилось. Гроза очистила воздух, если не тяжелый городской смог, то по крайней мере, политический. Хотя людей, конечно, было жалко, особенно тех, кто не участвовал тут в сложных играх, и просто попал под этот удар слепой сокрушающей силы.
В хорошем настроении он поднялся по лестнице, прошел по пустому коридору и хотел было открыть уже дверь в свой кабинет ключом — но она открылась сама. На пороге стоял один из его сотрудников, Егор Басманов, как припомнил Лунин с некоторым трудом. Изнутри доносились какие-то звуки, вызывавшие безотчетную тревогу — как будто шумное дыхание.
Увидев начальника, Басманов посторонился и впустил его в кабинет, не говоря ни слова. Чуть дальше рядом с ним стоял еще один подчиненный, Артем Полозов. А дальше, и как раз в директорском кресле, было что-то ужасное.
Лунин не любил литературные темы двойников и двойничества, и никогда не допустил бы в своих произведениях чего-то похожего. Но здесь срабатывала некая психологическая инерция: при нормальном развитии событий он вошел бы сейчас в эту комнату и сел бы как раз в это кресло. Но оно было занято.
В кресле сидел человек, которого Лунин никогда раньше не видел. Лицо его было искажено судорогой, по подбородку стекала кровь. Присмотревшись, Лунин увидел, что горло его надрезано. Человек, впившись руками в подлокотники, подергивался, будто хотел встать и не мог.
