Илья Стогов - Русская книга (Тринадцать песен о граде Китеже)
— Да?
— Еще в боку у него есть рана. Здоровенная дыра от зазубренного колющего оружия. Он пытался прикрыться рукой, но оружие пробило и руку и грудь. Скорее всего, это было копье. От этой раны человек и умер. Кроме того, по черепу было восстановлено лицо. Мы смогли выяснить, как конкретно выглядел богатырь.
— Да, я видел реконструкцию. Такой бородатый мужчина с носом-картошкой.
— Нет, бородатым он точно не был. Да и нос у него довольно тоненький.
— Не был бородатый? Но раньше, я так понимаю, все носили бороды.
— А этот не носил. Можете мне поверить, ведь я держал то, что осталось от его головы, вот этими руками. Бороды русские ведь стали носить, лишь оказавшись под властью мусульман. В Древней Руси брились почти все.
Я подумал над тем, что сказал профессор.
— Столько лет прошло. Может, борода просто сгнила?
— Волосы не разлагаются. Если бы борода была, то она бы сохранилась. У Ивана Грозного, например, сохранилась. И у лаврских монахов тоже.
— Мне как-то трудно представить богатыря Илью Муромца с бритвой перед зеркалом.
— Тем не менее так, скорее всего, это и выглядело. Богатырь намыливал щеки и скоблил их бритвой. У меня, кстати, есть его фотографии. Хотите посмотреть?
Профессор вынул из внутреннего кармана пачку старых фото. На карточках был изображен прикрывший глаза богатырь Илья Муромец. Действительно гладковыбритый. Святой русской церкви и герой народных песен. Выглядел он ужасно усталым.
Песнь двенадцатая
1
Лет пять назад, когда я только-только начинал всем этим заниматься, кто-то из экспертов рассказывал мне:
— «Черные» археологи ведь только называются археологами. А по сути это гробокопатели. Уроды без стыда и совести. В заброшенных деревнях, если на кладбище придешь, то шагу ступить невозможно: все кости вытащены из могил и разбросаны. Да и в незаброшенных деревнях тоже. Как можно называть археологами людей, которые плоскогубцами выдирают у покойников золотые коронки? Драгметаллы в переплавку, хорошо сохранившиеся черепа — на сувенирные пепельницы.
Теперь я стоял на Рюриковом городище под Новгородом. Если бы я не был на сто процентов уверен, что передо мной вполне официальная экспедиция во главе с замдиректора главного археологического института страны, то решил бы, будто как раз на лагерь гробокопателей и нарвался. Раскоп начинался в полуметре от современного деревенского кладбища. Здоровенная ямища, забытые с вечера лопаты, а сразу за ними — ажурные оградки и венки «Незабвенной бабушке Марусе».
Я вытащил сигареты и подумал: удивительно, что деревенские до сих пор хорошенько археологам не навешали. За незабвенную-то бабушку Марусю.
Времени было что-то около десяти утра. Но в лагере все еще спали. Я сидел на траве, курил и просто ждал, пока они наконец проснутся. За раскопом и кладбищем торчал деревянный забор, за ним — развалившийся древний собор, а еще дальше — серая река Волхов. Все вместе смотрелось живописно. Прежде чем приехать на раскопки, я несколько раз звонил руководителю экспедиции, но встречаться он отказался. Сперва сказал, что нет времени, а потом вообще перестал подходить к телефону.
Названивать надоело. Вчера вечером я одолжил у знакомых машину, доехал до Новгорода, переночевал в гостинице, с самого утра приехал к археологам в лагерь, но оказалось, что руководителя на месте нет, уехал, а остальные спят. По идее, нужно было возвращаться на шоссе, заводить машину и двигать домой в Петербург. Но сидеть и разглядывать новгородские небо и речку нравилось мне куда больше.
Минут через сорок проснулась повариха. С удивлением посмотрела на меня, но спрашивать ни о чем не стала. Мы в Петербурге все такие: улыбнуться незнакомому человеку и первым начать разговор нам сложнее, чем долотом выбить себе передний зуб. Докурив очередную сигарету, я поднялся с земли, подошел поближе, поздоровался, сказал, что журналист и приехал, типа, по делу. С собой у меня была банка кофе. У поварихи я попросил горячей воды и сахара.
— Это очень хороший сорт кофе. Хотите?
— Нет, спасибо.
— А ваш руководитель экспедиции не сказал, когда вернется?
— Не сказал. Но думаю, не раньше чем послезавтра. Он вам нужен?
— Я хотел попросить его хотя бы в общих чертах рассказать о том, что вы тут находите.
— Поговорите с аспирантом. О находках он может рассказать и без профессора.
Пока аспирант не проснулся, я пил свой кофе, а повариха пыталась сообразить хоть какой-нибудь завтрак. Иногда из палаток вылезали молоденькие археологини. По их рожицам было видно, чем именно они тут занимались в отсутствие руководства. Девушки терли глаза, щелкали застежками лифчиков и глупо хихикали.
— А как у вас отношения с местными?
— Ничего. Нормальные отношения.
— Они не возражают, что вы копаете почти на кладбище?
Повариха повернулась и внимательно на меня посмотрела.
— Официально это кладбище давно закрыто. Хоронить на нем нельзя. Но они все равно хоронят. И тем разрушают уникальный культурный слой Рюрикова городища.
— Понятно.
— Вы хотите писать об этом?
— Да нет. Просто спросил.
Наконец из палатки выбрался и обещанный аспирант. Он сходил на речку умыться, а потом подошел и задал вопрос в лоб:
— Что вам здесь нужно?
Я повторил свою историю. Сказал, что раз уж его шеф уехал, то, может, я мог бы задать пару вопросов ему?
— У вас есть журналистское удостоверение?
— Зачем вам мое удостоверение?
— Значит, удостоверения нет. Ясно.
Парень был таким молоденьким, что на лице у него совсем не росла борода. Глядя мне прямо в глаза, он сказал, что отвечать на мои вопросы не собирается.
— Почему?
— А зачем? И вообще: кто вы такой? Зачем вы сюда приехали?
— Давайте попробуем с самого начала. Я журналист. Приехал поговорить с вашим руководителем, но его нет.
— Я тоже не могу вам ничем помочь. Да и оставаться вам здесь незачем. Всего доброго.
2
Я поблагодарил повариху за кофе и пошагал к реке. За последние несколько лет я повидал огромное количество археологических экспедиций. Но эта была самой странной из всех. Сперва мне два месяца не отвечали по телефону. Теперь еще этот безбородый хам. Что там, на этом городище, может быть такого, что ни руководитель экспедиции, ни его аспирант — вообще ни один человек, имеющий отношение к раскопкам, не желает рассказывать о результатах своей работы?
Река была тихой, неторопливой, северной. Над ней висело такое же неторопливое северное небо. За рекой виднелись стены новгородского детинца и золотой купол Святой Софии, увенчанный крестом. На поперечной перекладине креста сидел неподвижный голубь. Новгородская легенда гласит, что пятьсот лет тому назад птичка присела на крест отдохнуть, но посмотрела вниз, увидела, что творят в Новгороде воины Ивана Грозного, и окаменела от ужаса. Так с тех пор там и сидит.
На тот момент город входил в пятерку крупнейших столиц Европы. Он был величественнее Парижа, богаче Амстердама. Его полным называнием было «Господин Великий Новгород», потому что, обращаясь друг к дружке, новгородцы никогда не забывали добавить слово «господин». Это в Московии жители считались собаками своего хозяина и даже в официальной переписке обязаны были называть себя уничижительно: «Мы, недостойные рабы твои, столбовые бояре Ивашка, Васька да Кузька, челом бьем». В Новгороде рабов не было — только господа.
Новгород был самым русским из всех русских городов. И именно этим был совсем не похож на все, что под «русским» принято понимать сегодня. Правда ли, что русская система правления — чуть ли не самая централизованная в мире? Конечно правда, но не стоит забывать, что в русском Новгороде возникла и древнейшая в Европе парламентская республика. Правда ли, что Россия, как писал Пушкин, всегда была «страной рабов»? Правда, ведь крепостное рабство у нас рассосалось даже позже, чем американцы отменили рабство негров, — вот только на новгородских землях крепостного права не было вообще никогда. Правда ли, что женщины в России по-азиатски сидели дома и носу из терема показать не смели? Правда, — но только не в Новгороде, где посадница Марфа Борецкая правила громадным государством куда успешнее, чем ее младшая современница, английская королева Елизавета. Правда ли, что до самой революции Россия была совершенно безграмотна? И снова правда: в 1913-м читать умел один русский из шести, а по степени владения иностранными языками русские и до сих пор отстают даже от государств Африки. Но вот в Новгороде, судя по тому, что находят археологи, грамотность была почти поголовной, и даже дети малые здесь свободно владели парой-тройкой европейских наречий.
Жители города были набожны: специально приглашенные из Европы монахи-доминиканцы переводили для новгородцев Библию. Именно этим переводом, кстати, до сих пор пользуется Русская православная церковь. Жители города были богаты. Причем не просто богаты, а показательно, назло всем вокруг богаты. Каменных храмов здесь и до сих пор в два раза больше, чем во всей остальной России. Жители города вели себя надменно и независимо. Известен случай, когда двух новгородских купцов живьем сожгли в Прибалтике за то, что они, не соблюдая никаких норм приличия, демонстрировали всем вокруг свои гомосексуальные пристрастия. История этого странного города была закончена жуткой зимой 1570-го. Рождество Новгород встретил еще богатым и процветающим. А сорок дней спустя, к Сретению, это были уже одни дымящиеся руины. И только окаменевший голубь смотрел с креста разоренной Софии на эти руины.
