Дэймон Гэлгут - В незнакомой комнате
В этот момент похожий на доброго дядюшку мужчина, который сидит напротив с самого начала пути, заговаривает с ними. Он мистер Харирамамурти и, вероятно, сможет оказаться полезным. Ему надо выходить на станции, не доезжая Бангалора, но он доедет с ними до конца и поговорит с представителями железнодорожной полиции, он уверен, что те смогут помочь.
Наверняка это всего лишь вежливые слова, и, когда мы приедем на конечную станцию, мистер Харирамамурти исчезнет. Однако на следующее утро, по прибытии в Бангалор, он стоит рядом, готовый помогать. Как беспомощные дети, мы таскаемся за ним, пока он мечется из одного кабинета в другой, ведет сложные переговоры с разными чиновниками. Ни одному из них нет дела до нашей проблемы. Но мистер Харирамамурти не обескуражен.
— На верхнем этаже вокзала есть гостиничные комнаты, снимите одну из них и позвоните мне через два часа по этому номеру.
Он вручает свою визитку.
Нам удается получить комнату. Это представляется разумным решением, все равно следующий поезд до Мадурая будет только вечером, если до того времени ничего не решится, придется ехать. Когда же я в назначенный срок звоню мистеру Харирамамурти, он говорит, что у него хорошие новости. Его кузен работает в каком-то качестве на железной дороге, и ему удалось разыскать наши лекарства. Их отправят сегодня с ночным поездом, так что нам остается лишь ждать в своей комнате, лекарства доставят прямо до порога.
Кажется, это слишком хорошо, чтобы быть правдой, и меня переполняют недостойные сомнения: не водят ли нас за нос? Однако другого выбора, кроме как ждать, нет. Мы будем бдительны, какое бы жульничество против нас ни затевалось, мы не поддадимся, в худшем случае потеряем день.
А пока они отправляются в Бангалор и бродят по улицам. Анна пребывает в состоянии эйфории, какой он у нее еще не видел, она лопочет и жестикулирует без остановки, ее речь перескакивает с одного предмета на другой, она еще не готова вернуться в Южную Африку, она почти уверена, что ее связь там, дома, закончена, все теперь зависит от Жана, если она попросит его, может быть, он снова приедет в Гоа, чтобы встретиться с ней до ее возвращения домой.
— Анна, это безумие, он ведь только что вернулся во Францию!
Она смотрит на меня широко открытыми непонимающими глазами, и по ее взгляду я догадываюсь, что она потеряла всякое представление о времени.
В какой-то момент этого долгого дня, то ли на улице, то ли по возвращении в их комнату, она произносит это. Произносит словно бы между прочим, без особого смысла и значения, но это откровение сметает прочь весь окружающий мир.
— Знаешь, там, в поезде, я собиралась убить себя.
— Что?
— Именно для этого я искала таблетки. Собиралась проглотить их все разом, а потом лечь и заснуть.
— Ты шутишь.
— Нет, не шучу.
Мы смотрим друг на друга, и я понимаю, насколько она серьезна. Но в следующее мгновение она пожимает плечами и смеется.
Когда разразился этот кризис, к ним отчасти вернулась прежняя близость, они безудержно хохочут над объявлениями о прибытии и отправлении поездов, транслируемыми внизу через динамики, и вообще все происходящее кажется им слишком абсурдным, чтобы принимать его всерьез. Утром в городе она купила ему книгу, написала на ней «Я очень люблю тебя, мой друг», и слова эти показались обновленными и искренними. Все, что давило на них, словно отступило, в их товариществе, которому уже много лет, снова появилась легкость. Поэтому признание, которое она только что сделала, ошеломило их обоих.
— Я не знаю, — отвечает она озадаченно. — Мне вдруг захотелось умереть.
— Но почему? Почему?
Он не может с ходу ответить на это, вероятно, не сможет никогда. С тех пор как они познакомились, всегда были слова о том, что когда-нибудь она себя убьет. В них не было никакого драматизма, они были, скорее, побочной репликой в разговоре. Например, однажды он спросил, какой она представляет себя в старости, а она, не задумываясь, ответила, что никогда не будет старой. Она вечно планирует свои похороны, говорит друзьям, какая должна звучать музыка или в какой именно церкви проводить отпевание, но тон, каким это произносится, словно предполагает, что она сама будет присутствовать на церемонии в качестве зрителя. Трудно не поддаться легкости ее интонации, когда она так говорит, да и вечно пугаться угрозы, которую столько раз слышал, тоже трудно. А кроме того, с чего бы это такой женщине, как Анна, физически идеально здоровой, любимой, желанной и вызывающей восхищение у стольких людей, хотеть смерти. Нет никакой разумной причины. Поэтому даже теперь, когда он понимает, что она действительно имеет это в виду, он не может до конца поверить. Тем более что она уже переключилась на какое-то новое несчастье — то ли разбитую лампу, то ли потерянный ключ от комнаты, — и все это сливается в один непрерывно развивающийся кризис, который он пытается сдерживать. С Анной всегда так, сейчас смерть, в следующий момент фарс, и порой трудно отделить одно от другого.
Проходит дня два, прежде чем он находит в себе силы заговорить об этом, но даже теперь делает это чрезвычайно осторожно, кругами подбираясь к сути.
— А ты подумала, каково это было бы по отношению ко мне? — спрашивает он. — Подумала ли ты, как я буду чувствовать себя, оставшись в Индии один, с твоим мертвым телом на руках?
Она некоторое время серьезно размышляет над вопросом, потом кивает:
— Принято во внимание.
Невероятно, но утром действительно приносят лекарства. Раздается стук в дверь, и человек, стоящий на пороге, протягивает маленький черный мешочек. Анна выхватывает его, облегчение, которое она испытывает, похоже на радость. Сегодня средства, которые вчера должны были принести ей смерть, означают для нее жизнь.
Теперь можно продолжить путешествие и, оставив исполненную пылких выражений признательности записку мистеру Харирамамурти, они отправляются в Хампи. От него один день пути до их исходного пункта в Гоа, куда они все еще намереваются вернуться, но перед тем хотят ненадолго остановиться в этом выдающемся месте.
Развалины древней индусской империи рассеяны на обширном пространстве, покрытом валунами и причудливыми скалами, которые сами по себе напоминают руины. Здесь можно бродить много дней, но почти сразу же недавнее спокойствие начинает исчезать. На Анну плохо действует окружающий пейзаж, его изолированность каким-то образом отзывается в ней, и вскоре она ведет себя уже по-прежнему. Не успевают они прийти в одно место, как ей хочется мчаться в другое, ничто не может ее удержать на месте, ничто не может удержать ее в себе.
— Это место дерьмо, — говорит она ему, — я хочу обратно в Гоа.
Ничего не остается, как прервать их пребывание здесь. Он резервирует железнодорожные билеты на следующий день. Выходить им нужно в девять утра, но уже в пять она на ногах и громыхает дверью, пытаясь ее открыть. Он теряет терпение:
— Ради Бога, почему ты не выпила на ночь снотворное?
— Потому что оно мне не нужно.
— Но видно же, что нужно.
Поезд тихоходный, останавливается на каждой станции, долгие знойные часы в основном проходят в молчании, но это больше не дружеское молчание, а молчание от изнуренности, от того, что иссяк некогда глубокий резерв. Анне остается пробыть в Индии еще две недели, и он решает, что они проведут их здесь, на побережье, где, как ему кажется, она чувствует себя спокойнее, чем в любом другом месте. После этого он освободится и в течение следующих четырех месяцев будет путешествовать в одиночестве.
В деревню они приезжают затемно. В нижнем ресторане царит праздничная атмосфера, и они заражаются весельем. Ужинают в обществе других гостей, им кажется, что они никуда не уезжали. В ту ночь они спят в одной комнате наверху, в одной кровати, и большая петля, по которой они совершили путешествие, становится всего лишь еще одним завершенным кругом, приведшим их точно туда откуда они начинали.
На следующее утро, бродя в темноте и натыкаясь на вещи, она снова будит его до рассвета. Это повторение предыдущего дня, хотя помнит об этом только он.
— А чего ты хочешь от меня! — кричит она. — Если я проснулась, значит, проснулась.
— Я хочу, чтобы ты принимала снотворное, — отвечает он. — А для чего тогда мы так старались получить твои таблетки обратно?
Он слишком сердит, чтобы снова заснуть, поэтому встает, злой от усталости, и отправляется на долгую прогулку по пляжу. Когда он возвращается, она сидит внизу и завтракает, но он не присоединяется к ней, почему, он и сам не может сказать. Изменило ли бы это что-либо в последующих событиях? Может быть. Вероятно, именно молчание стало последней каплей. Он завтракает за отдельным столом, как незнакомец, а покончив с едой, подходит к ней:
— Я собираюсь в Маргао. Надо кое-что купить.
