Гюнтер Грасс - Кошки-мышки
С той пятницы я знаю, что такое тишина; тишина наступает, когда улетают чайки. Не бывает большей тишины чем тогда, когда работает землечерпалка, лязганье которой относит ветер. Но в еще большей тишине повинен Йоахим Мальке, не ответивший на мой стук и крики.
И я поплыл назад. Однако, прежде чем сесть на весла, я швырнул открывалку в сторону землечерпалки, но не добросил.
И, зашвырнув открывалку, я поплыл назад, вернул рыбаку Крефту позаимствованную лодку, за которую пришлось доплатить еще тридцать пфеннигов, сказал: «Может, загляну вечерком, чтобы снова взять лодку».
И, зашвырнув, приплыв назад, сдав, доплатив, пообещав вернуться, я сел в трамвай и поехал, как говорится, «домой».
И после всего этого я не сразу пошел домой, а сначала наведался на Остерцайле, где позвонил в дверь и, не задавая вопросов, просто попросил фотографию локомотива в рамке; ведь я же обещал Мальке и рыбаку Крефту: «Может, загляну вечерком…»
И вот когда я пришел с фотографией домой, мать как раз накрывала на стол. Вместе с нами обедал начальник охраны вагонного завода. Рыбы не было, зато возле моей тарелки лежала повестка из окружного призывного управления.
И вот я стал читать и перечитывать повестку. Мать расплакалась, чем смутила начальника заводской охраны. «Мне же еще только в воскресенье вечером уезжать, — сказал я и, не обращая внимания на гостя, спросил: — А где папин полевой бинокль?»
И вот с этим полевым биноклем и фотографией я поехал в субботу утром, а не тем же вечером, как договаривались, в Брезен; опустилась дымка, закрыв видимость, да и дождь пошел, я отыскал среди поросших лесом береговых дюн самое высокое место: площадку у памятника павшим воинам. Поднявшись на верхнюю ступеньку пьедестала — надо мной возвышался обелиск с мокрым от дождя золотым навершием, — я полчаса, а то и три четверти часа смотрел в полевой бинокль. Лишь когда перед глазами все поплыло, я опустил бинокль и отвернулся к кустам шиповника.
На посудине ничего не происходило. Отчетливо виднелись два пустых сапога. Правда, над ржавыми надстройками опять парили чайки, садились на них или прыскали сверху пометом на палубу и сапоги; но ведь это ни о чем не говорило. На рейде стояли те же суда, что и вчера. Однако среди них не было шведа и вообще ни одного нейтрала. Землечерпалка почти не продвинулась. Погода обещала проясниться. Я опять поехал, как говорится, «домой». Мать помогла мне уложить мой фибровый чемоданчик.
И вот я собрал вещи; твою фотографию я, вынув из рамки, положил, поскольку ты от нее отказался, в самый низ. На твоего отца, кочегара Лабуду, отцовский локомотив с неразведенными парами легло мое белье, прочие вещи и мой дневник, который позднее пропал под Коттбусом вместе с фотографией и письмами.
Кто напишет мне хороший финал? Ведь то, что началось с кошки и мышки, ныне мучает меня нырком на заросшем камышами пруду. Я избегаю встреч с природой, но тогда документальные фильмы показывают мне этих ловких водных птиц. Или свежий киножурнал демонстрирует репортаж о подъеме затонувших барж на Рейне, подводные работы в гамбургском порту: на Ховальдских верфях взрывают бункеры, обезвреживают авиамины. Водолазы в блестящих, слегка помятых шлемах уходят под воду, поднимаются вновь, к ним тянутся руки, отвинчивают шлем, снимают его; однако никогда Великий Мальке не закуривает сигарету на мерцающем экране, это всегда делают другие.
Когда в наш город приезжает цирк, он всегда неплохо зарабатывает на мне. Я знаком едва ли не со всеми циркачами, обычно приватно беседую с клоуном в его жилом фургоне; но у этих артистов обычно отсутствует чувство юмора, а о клоуне Мальке никто ничего не слышал.
Стоит ли упомянуть, что в октябре пятьдесят девятого я ездил в Регенсбург, где проходил слет тех, кто выжил на войне и вроде тебя удостоился Рыцарского креста? В зал меня не пустили. Там играл или устраивал перерывы оркестр бундесвера. Через лейтенанта, командовавшего охраной, я попросил вызвать тебя во время очередного перерыва объявлением с эстрады: «Унтер-офицер Мальке, вас ожидают у входа!» Но вынырнуть ты не пожелал.
Антигерой и постгероизм
Закончив писать «Жестяной барабан», Гюнтер Грасс сразу же приступил к работе над большим эпическим произведением, действие которого опять происходило в его родном Данциге. По ходу работы первоначальный замысел изменился, от основного массива откололся самостоятельный сюжет, превратившийся в новеллу «Кошки-мышки». Она заняла центральное, промежуточное место в Данцигской трилогии между романами «Жестяной барабан» и «Собачьи годы», связывая все три произведения сквозными мотивами и персонажами, которые фигурируют и в дальнейших книгах Грасса.
Новелла «Кошки-мышки» давно стала для Германии хрестоматийной классикой. Она вошла в школьные программы и стала, пожалуй, наиболее популярной темой на выпускных экзаменах. Для немецких гимназистов чтение этой книги почти так же обязательно, как это было, скажем, с «Молодой гвардией» в советской школе. Только фадеевские молодогвардейцы были безусловно положительными персонажами, на их примере воспитывали новых героев, а новелла Грасса настолько антигероична, что ее не раз объявляли «опасной для молодежи».
Появившись на свет, книга Грасса вызвала литературную полемику и острые общественные дискуссии, она послужила предметом судебных процессов, парламентских дебатов в бундестаге, дело едва не дошло до федерального конституционного суда. Поэтому ныне специальные методические пособия для немецких учителей и школьников, посвященные новелле «Кошки-мышки», содержат помимо текстового анализа и материалы многолетних споров вокруг книги, не затихающих до сих пор и временами разгорающихся с новой силой.
БРЕМЕНСКАЯ ПРЕМИЯГромкому успеху «Жестяного барабана», вышедшего осенью 1959 года, сопутствовал не менее шумный скандал не столько литературного, сколько политического характера.
В конце года жюри Бременской литературной премии единогласно присудило эту награду Гюнтеру Грассу. Однако вслед за этим сенат (правительство) федеральной земли Бремен, формальный учредитель премии, отказался утверждать решение жюри. А ведь недавно избранное бременское правительство возглавляли социал-демократы, слывшие гораздо более либеральными, нежели их консервативные политические оппоненты — христианские демократы. Событие на ту пору было беспрецедентным, что усугубляло скандальность. Оправдывая свою позицию, сенат подчеркивал, что не ставит под сомнение художественные достоинства романа, однако присуждение государственной премии носит характер официального одобрения, которое в данном случае не может быть дано с учетом «внеэстетических факторов»: дескать, некоторые главы «Жестяного барабана» дают основание для включения романа в «перечень произведений, опасных для молодежи», то есть запрещенных к распространению. Возникает недопустимый конфликт. Государственный орган будет вынужден запретить книгу, которую он же удостоил официальной награды.
В западногерманских газетах разразилась острейшая полемика относительно того, вправе ли правительство накладывать вето на решение независимого литературного жюри. Но, так или иначе, мысль о возможном запрете «Жестяного барабана» Федеральным бюро по контролю за изданиями, опасными для молодежи, прозвучала и была поддержана значительной частью публики, хотя и сторонников у писателя оказалось немало, а среди них — члены жюри, дружно ушедшие в отставку.
За Грассом же с этих пор закрепилась устойчивая репутация скандального автора.
ПОЛИТИКА И ЛИТЕРАТУРАНовелла «Кошки-мышки» была опубликована осенью 1961 года, ознаменовавшегося двумя крупными политическими событиями, которые привели Грасса в публичную политику. В августе возникла берлинская Стена, окончательно разделившая не только Берлин и Германию; Европа, даже весь мир раскололись на два противостоящих военно-политических блока, обладающих потенциалом многократного глобального уничтожения. Таков был контекст для состоявшихся в сентябре очередных выборов в бундестаг, на которых кандидатом на пост федерального канцлера от социал-демократов впервые стал правящий бургомистр Западного Берлина Вилли Брандт.
Этот молодой, динамичный политик повел избирательную кампанию совершенно по-новому, на американский манер, не чураясь эффектной публичности и привлекая на свою сторону известных представителей творческой интеллигенции. Гюнтер Грасс был одним из тех, кто откликнулся на призыв, прозвучавший на личной встрече Вилли Брандта с писателями, но не ограничился изъявлениями симпатии, а взялся за конкретную работу, помогая спичрайтерам лидера социал-демократов, который на тогдашних выборах еще не сумел одержать победу над Конрадом Аденауэром, однако лишил христианских демократов абсолютного большинства.
