Михаил Старицкий - Рассказы
Новое семейное гнездышко, новый упоительный чад наслаждений погрузили душу счастливца в поэтическую истому и возбудили у него зуд к писательству; результатом всего этого вышел роман, о котором теперь и сообщала жена — Нюнчик.
"Конец-то переделаю сейчас же, вдруг, — решил в уме Короп, закуривая вторую папиросу, — поженю их — да и шабаш! Только вот в чем затруднение: полиция будет преследовать… Разве покаяться, принести повинную, отговориться соблазном, подкупами, чрезвычайными обстоятельствами?.. Впрочем, придумаем, — успокоился он и закурил третью папиросу. — А гонорар там, вероятно, платят порядочный, — копеек пять, а может быть, и десять… Что, если десять? — отдался уже совершенно фантазии Короп. — Ведь сколько-то деньжищ загребу! За фельетон до пятидесяти рублей, а фельетонов выйдет в моем романе штук шестьдесят… итого тысячи три! Недурно! Сейчас же кандидатуру по боку и квартиру переменю — эта маловата… Кабинета нет, спальня да гостиная!.. А для писателя нужна отдельная комната, уставленная шкафами, бюстами, с большим письменным столом… Нюнчик все это отлично устроит — у нее много вкуса… Ну, и ей нужно будет соорудить шикарный гардероб… А потом перешагнем мы из газеты в пузатый журнал и перелетим в столицу… Устроимся там, назначим журфиксы: все лучшие литераторы у нас… Меня обнимают, поздравляют… Слава растет, гремит… Я захлебываюсь… и творю, творю и захлебываюсь!.."
В это время скрипнула дверь и оборвала Коропу грезы.
— Живы ли вы, пане, или померли уже, не доведи боже? — раздался вслед за скрипом старческий голос.
— Что ты, Матрена? — засмеялся Андрей Степанович. — С чего бы мне помирать?
— Да что-то вы долго спите! — проворчала с укором старуха, исправлявшая должность и кухарки и горничной. — Добро бы с паней, а то сам вылежуется: ведь я уже и узвар, и кутью вон под образами поставила, и три раза самовар грела…
— Что-о?! — вскрикнул от изумления Андрей Степанович и потянулся к часам: стрелки показывали два часа дня!
— Чего ж ты меня не разбудила? — заволновался Короп. — Занавеси спущены, в спальне темно… мне и невдомек, что поздно… даже лежать надоело, — оправдывался он, надевая носки и туфли.
Кухарка между тем не торопясь раскрыла занавеси, подняла стору в окне и проговорила спокойным голосом:
— Чего не будила? Жалко было; думала: промарновал где-то ночь, так пусть уже дрыхнет… Вон и меня разбудили удосвита… телеграмму принесли… тоже недоспала…
— Телеграмму, говоришь? Кому? Мне? — встрепенулся Короп.
— А то кому ж?
— Да где ж она?
— Вот… в кармане… — и Матрена достала из него засаленный пакетик.
Андрей Степанович вырвал депешу из ее рук и от тревожной торопливости даже разорвал ее в двух местах. Депеша была от жены и гласила следующее: "Снабди паспортами Сару и Яся; пусть скроются немедленно в Швейцарии. Помни, что сегодня должно быть все покончено, выслано; завтра будет поздно. Нюнчик"
Короп, прочитав ее, расхохотался весело и сделал какое-то танцевальное па.
— Нюнчик мой, родненький! — воскликнул, целуя депешу. — А какая она у меня умница, старушенция, — ударил он ласково по плечу выпучившую на него глаза кухарку, — видишь ли, и конец романа придумала… Я вот ломал голову, как бы это и от полиции их укрыть, и привести к благополучию, а она сразу придумала, и ловко так… Теперь-то наш роман… ого-го!!
— Какой такой Роман? Знакомый, что ли? — развела старуха руками.
— Э, что с тобой толковать! — махнул рукой Короп. — Ты подай лучше мне сейчас пообедать.
— Что вы, пане, в такой день обедать? Креста на вас нет, что ли? Да сегодня до звезды ничего и не едят… Сегодня ведь голодная кутья… Чайку, пожалуй, напейтесь, да пирожков два принесу вам, а то — обедать!!
— Что ни давай, то давай, только мгновенно, потому что каждая минута дорога… и без того запоздал, проспал…
— Зараз, зараз, — заторопилась старуха, — только вот сбегаю к соседям за святой водой…
— Брось ты эти пустяки, — крикнул раздражительно Короп, — а тащи сию минуту сюда чай и пироги.
— Ой, поплатишься, пане, за такие речи, — проворчала старуха и хлопнула дверью.
Теперь Короп сообразил, что осталось очень мало времени, а работы масса, — и заволновался.
Когда старуха внесла самовар и пироги в комнату, то он объявил ей строго:
— Поставь все это здесь и не входи больше ни за чем… хотя бы горело здесь — не смей! Да слушай еще, — добавил он раздражительно, — кто бы ни пришел ко мне — не пускай! Всем говори, что меня дома нет, что я умер, издох… и гони просто в шею! Если кого впустишь — убью! Вот револьвер положу на столе и буду стрелять всякого, кто подвернется…
— Что вы, паночку, белены объелись, что ли? И слушать-то вас страшно! — перекрестилась старуха. — Напейтесь святой воды, а то — не при хате згадуючи…
— Молчать! — рявкнул вне себя Короп.
— Тьху! — плюнула только старуха и молча удалилась в свою кухню.
Андрей Степаныч набросился на пироги и, налив стакан чаю с ромом для вдохновения, принялся за работу.
Чем больше он торопился и волновался, тем меньше ему давалась работа: фраза не клеилась, слова повторялись, местоимение "который" совалось в каждую строку… Приходилось рвать четвертушки, перекрещивать их, делать приписки, перемещать фразы… а время как нарочно шло быстро, неудержимо. Короп прихлебывал постоянно и чай с ромом, и ром с чаем, не выпуская папироски изо рта… и все писал да писал… Пот выступил у него на лбу, глаза потускнели, строки стали путаться и слова вертеться, а он все писал; но, к ужасу его, увеличивалась лишь куча изорванной бумаги, а годных листиков на столе все было мало; полфельетона, не больше! А нужно было не только докончить фельетон, но просмотреть и подогнать предыдущее, а главное — все переписать.
Андрей Степаныч взглянул на часы и обомлел: было уже шесть, а и трети работы не сделано!
— Пропало, погибло все! — простонал он. — Очевидно, не успею! И вот через пьяную болтовню и глупый сон лопнула карьера! Это нечто фатальное!
Он вскочил с кресла и начал в исступлении ходить быстро по комнате.
— Да что же, неужели спасенья нет? — завопил он, ломая руки. — Вздор, вздор! Я малодушничаю, как баба, и теряю лишь время: кончить фельетон, как-нибудь кончить и переписать, а остальное после, — солгу, что забыл упаковать, что ли… — и Короп с новой энергией принялся за работу.
Наконец он поставил точку и взглянул на часы: было без пяти минут восемь.
— Фу, устал! — вздохнул он облегченно. — За три часа перепишу… и — на вокзал!
Короп сбросил для большей свободы движений халат, приготовил бумагу, подтасовал черновые шпаргалы и прилег на кушетке расправить усталые члены; но только что он, потянувшись сладостно, направился было к письменному столу, как у парадной двери раздался резкий звонок.
— Не пускать никого! — крикнул Короп вышедшей из кухни старухе. — Меня дома нет, слышишь? Пропал без вести! — и он принялся быстро писать.
Но усиленные звонки и дерзкий стук в дверь оторвали снова от работы. Перепуганная кухарка появилась и объявила, что это ломится полиция.
— По-ли-ция?! — вскочил Короп и окаменел. — Отвори! — прошептал он коснеющим языком, натягивая машинально халат.
В гостиную вошли с шумом нежданные гости: его мосць пан Иван — адъютант, знакомый Коропу по деловым столкновениям, пан Николай — полисмен, Циркула, еще больше знакомый, жандарм, два полицейских, два дворника в качестве понятых и два сотрудника.
Андрей Степанович стоял ни жив ни мертв и переводил испуганные глаза от адъютанта к приставу и к понятым, но пан Иван был непроницаем, пан Николай пожимал лишь плечами в знак того, что "не его в том вина", а дворники почесывались совершенно безучастно.
Длилась тягостная минута молчания.
— Простите, пане, — прервал наконец молчание адъютант, и его лицо выразило сожаление и непоколебимость, — простите, что потревожили, но прежде всего долг службы.
— Да, прежде всего, конечно, долг… — повторил растерявшийся Короп, улыбнулся глупо и еще больше смутился.
— Совершенно верно, — протянул его мосць, пронизывая испытывающим взглядом хозяина. — Так не будемте терять золотого времени, — обратился он к сотоварищам, — и приступим к исполнению печальных обязанностей… Позвольте ваши ключи, пане, от шкафов, ящиков, шкатулок и прочего… Не мешает осмотреть и чердак, — мигнул он околоточному.
Теперь только понял Короп весь ужас своего положения и почувствовал, что под его ногами разверзается бездна… Молнией пронеслись в его голове вчерашние безумные речи и представилась въявь сидорова коза…
— За что же? По какому поводу? — запротестовал было он дрогнувшим голосом.
— Узнаете своевременно, — ответил ему сухо блюститель и подчеркнул строго: — Прошу ключи!
