Пэн Буйокас - Человек, который хотел выпить море
– К нему ходят сразу две бабы? – воскликнули головы. – А к нам даже священника не допускают.
– Да, начни с губ, Жозефина.
– Тише, – шикнул кто-то, и все навострили уши, чтобы слушать продолжение.
– А почему мы не слышим, что говорят девчонки? – прошептал кто-то.
Другой ответил:
– Жозефина целует ту, другую, и они переплелись языками, дурачок!
– А теперь очередь за ее прелестными ушками… – продолжал Лукас. – Ей это понравилось! Теперь вниз по шейке, к этой впадинке на горле. Теперь под мышками… Теперь складки под ее полными крепкими грудками… Вот так, а теперь соски. Они у нее такие упругие. И такие чувствительные! Подуй на них осторожно и лизни каждый язычком. Вот так, подуй и лизни. Подуй и лизни.
Со всех грядок теперь раздавались стоны и вздохи, и наконец кто-то крикнул:
– Пожалуйста, пускай они выйдут вперед. Я тоже хочу посмотреть!
И его тут же поддержали остальные.
– А теперь подними ей юбку, – продолжал невозмутимо Лукас. – Ах эти великолепные ягодицы, словно спелые персики. Теперь посади ее на землю, Жозефина, так, осторожнее. А теперь раздвинь ее длинные изящные ножки… Не стесняйся, любовь моя. Никто не видит. Позволь Жозефине оттянуть тебе трусики. Вот так.
К этому времени Лукас до такой степени разжег в мужчинах любопытство и вожделение, что они уже кричали дикими голосами и грозились, что никогда не станут с ним разговаривать, если он не велит девчонкам выйти вперед.
– Мы хотим посмотреть, как Жозефина станет трахать ее пальцем! Хотим посмотреть, как она станет лизать ей клитор!
Даже санитар приостановил свою работу, чтоб по – слушать пьесу, которая разыгрывалась в фантазии Лукаса.
– Поосторожнее, Жозефина, с этими розовыми лепесточками… Жозефина! Боже мой! Она лижет ее сок, словно голодный щенок. Так и работает языком сверху вниз и кругом. Да Жозефина же, ради всего святого. Перестань сосать ее бутончик, ты же его откусишь.
Теперь мужчины кричали без остановки, и непристойности, которые они выкрикивали, были настолько вопиющими, что санитар включил оросительную установку и заорал, пытаясь пересилить шум:
– Тихо, вы, идиоты! Нету здесь никаких девчонок!
Но головы ему не верили.
– Пускай они выйдут вперед! – кричали все хором. – Хотим видеть, как эта сучка показывает свою киску!
Некоторые уже молили о пощаде.
– Я больше не выдержу! – крикнул кто-то санитару. – Разбей мне голову лопатой, ради всего святого.
Водные струи кое-кого остудили. Другие получили лопатой по затылку, но это было только профилактическое средство, чтобы заставить их на время замолчать. Однако голов было слишком много, и, пока санитар глушил одних, другие успевали прийти в себя и снова принимались выть и молить о более сильном ударе. Внезапно общий шум перекрыл голос Зефиры:
– Дайте этому сутенеру его чертову корзину и гоните его в шею. Я больше не желаю его видеть.
Рядом с Зефирой стояли Алекс и Джуди с зашитыми ранами.
42
Алекс и Джуди вывели его за дверь и направились по темной лестнице вниз. Лукас продолжал прижимать к груди корзинку, уверенный, что Зефира выпустила его, желая посмотреть, как он станет вести себя с этими двумя. Иначе зачем ей отпускать заложников, рискуя окончательно потерять над ним власть.
Когда они спустились вниз, то оказались перед стальной дверью. Джуди отодвинула щеколду, и дверь отворилась в узкий коридор без дверей и окон, который привел их к другой стальной двери. Джуди снова отодвинула щеколду, дверь открылась, и они оказались на тускло освещенной платформе станции метро.
В тот же миг зазвучала сладостная мелодия, под которую много лет назад Лукас танцевал с Зефирой во время их последней встречи.
Разверни свой парус и правь на Лерос!..
Стосковалось сердце по родным горам,
Как губы по любимым губам.
Алекс и Джуди сразу же повернулись к Лукасу, чтобы посмотреть, узнал ли он эту песню, которая всегда трогала его до слез.
– Цветы миндаля, – сказал им он. – Где же они? Моя любимая ждет!
Джуди покачала головой:
– И зачем я только говорила с ним о снах.
– Вы тут ни при чем, – возразил Алекс. – Вы рассказываете об этом вашим студентам из года в год. Разве хоть один из них решился на такое путешествие? – Он сумрачно глянул на Лукаса. – Вот старый осел!
К станции как раз подходил поезд. Джуди взяла Лукаса за руку и сказала ласково:
– Пойдем поищем цветы миндаля.
Лукас вымученно улыбнулся. Все трое сели в поезд и, оказавшись в пустом и полутемном вагоне, заняли места. Поезд отошел от станции, въехал в темный туннель, а когда вынырнул из него, кругом расстилалась покрытая снегом равнина. Было все еще темно, но снегопад прекратился. И слава богу. Лукасу вовсе не улыбалось устраивать сейчас новый спектакль и пытаться выскочить из поезда, чтобы собирать снежинки в корзину. Он теперь думал только о том, как спасти своих товарищей.
Удобно устроившиеся на сиденьях и убаюканные покачиванием вагона, Алекс и Джуди вскоре уступили желанию отдохнуть и задремали. Как и Лукас, они были одеты совсем легко, но, судя по всему, не чувствовали холода. У него же зуб на зуб не попадал. Оттого ли, что близился его последний час? В таком случае неплохо было бы предпринять что-нибудь, прежде чем усталость возьмет свое, и он заснет, чтобы не проснуться никогда. Если бы только знать, что Зефира не спряталась в поезде, чтобы за ним шпионить.
Он решил притвориться спящим и вскоре из-под полуопущенных век увидел, как в запотевшее окошко двери на другом конце вагона на него пристально смотрят чьи-то глаза.
Он тихо встал, чтобы не потревожить своих спутников, и, сжимая проклятую корзинку, подошел к двери.
Глаза исчезли. Он открыл дверь. И тамбур был пуст. Он открыл следующую дверь и по переходу прошел в соседний спальный вагон с широкими окнами по одну сторону коридора и купе по другую. Все двери были закрыты. Он постучал в первую дверь, решив делать вид, что ищет цветущий миндаль, и из-за двери тут же откликнулся женский голос:
– Входи, милый!
Это был голос Иоланды!
Может быть, открыть дверь? Ему так хотелось сказать жене, что он по-прежнему принадлежит только ей. Но что, если это ловушка?
Он постучал в следующую дверь. И снова голос Иоланды позвал:
– Входи, милый!
Он принялся стучать во все двери подряд, и из-за каждой раздавался голос Иоланды:
– Входи, милый!
Лукас перешел в следующий вагон, тоже спальный. И здесь он тоже не встретил ни души, и все двери были закрыты, как и в предыдущем вагоне. И каждый раз, стуча в очередную дверь, он неизменно слышал голос жены:
– Входи, милый!
Что это – снова Зефирины штучки или вместе с жизнью его в самом деле покидает рассудок?
Он перешел в следующий вагон, дверь за ним захлопнулась, и он оказался в кромешной темноте. Свободной рукой Лукас пошарил вокруг себя и нащупал вместо дверей столы и стулья с обеих сторон. Это был вагон-ресторан.
Придерживаясь для устойчивости за спинки стульев и края столов, Лукас двинулся вперед и вскоре заметил полоску света. Может быть, свет пробивается из-под противоположной двери? Он направился к ней и, подойдя, попытался нашарить ручку. И едва он за нее взялся, как дверь распахнулась, и он увидел, что дальше ничего нет – пустота. Вскрикнув от неожиданности, Лукас уже хотел было в испуге отскочить назад, но в мгновение ока передумал. Он рисковал только собой одним, жизни Алекса и Джуди в этот момент представлялись ему куда более драгоценными.
– Цветущий миндаль! – крикнул он с восторгом и прыгнул с поезда вниз на заснеженные рельсы.
43
Здесь царила полная тишина. Лед сковал все кругом. Единственным живым в этой пустыне были быстро удалявшиеся красные огоньки уходящего поезда. Лукас рассудил, что Зефира не может находиться одновременно и в поезде, и вне его. Она последует за ним, значит, Алекс и Джуди будут спасены. С другой стороны, если глаза, следившие за ним из окна, и голос Иоланды за каждой дверью были галлюцинациями гаснущего рассудка, он обречен замерзнуть в этой пустыне, и некому будет закрыть ему глаза. Так же как Зефире.
Лукас поднялся на ноги и отряхнулся от снега, забившегося в каждую складку его одежды, как отряхивается, выходя из воды, собака. И тут появилась она. Она шла к нему не спеша своей горделивой походкой.
– Наполняй свою корзину, – сказала она. – Твоя любимая ждет.
Она наклонилась, зачерпнула ладонями снег и медленно, словно священнодействуя, раскрыла ладо – ни над корзинкой. Позволив снегу ссыпаться туда, сказала:
– След ноги на снегах вечности. Завтра снег пойдет снова, и он исчезнет. Ты сейчас об этом подумал?
Продрогший до костей Лукас растер тело ладонями и бросил быстрый взгляд поверх ее плеча. Огоньки поезда были еще видны.
– Той ночью, – продолжала она, снова зачерпывая снег, – я готова была вырвать из груди сердце, если бы ты только попросил. А что сделал ты? – Она снова занесла над корзинкой ладони, и снежные хлопья посыпались сквозь ее пальцы. – Если бы ты только мог понять, как сильно меня ранил! – Она снова подняла на него глаза. – Очень трудно, Лукас, оказаться забытой, а самой быть не в силах забыть. Земля так сильно давит. Ох, как она давит, даже если ты сумел стать терпеливым, как камень.
