Антуан Володин - Малые ангелы
Старуха подняла на него свои лишенные выражения глаза. Зубы у Шероке Баярлага застучали. Старуха колебалась, начать ли ей говорить в нашем присутствии. Я пробурчал погребальную песнь над телами, затем мы ушли. Старуха уже шептала предсказания Шероку Баярлагу, который часто дышал и дрожал.
И в то время как мы готовились снова спускаться по лестнице, Шероке Баярлаг отошел в сторону от контейнера и позвал нас. По-видимому, старуха сказала ему, что сегодня также был не его день. Он издал второе бесформенное восклицание. Можно было понять, что мысль о том, что сейчас мы оставим его одного за бортом корабля, приводит его в ужас. Он крикнул еще раз, и, поскольку мы не ответили, он засеменил нам вдогонку, чтобы догнать нас.
35. РАШЕЛЬ КАРИССИМИ
В квартале, расположенном в самой западной части, за улицей Прерий, есть подвалы, в которых люди прячутся вместе с собаками и едят их. В квартале, который примыкает к нему на северо-востоке, воровская шайка контролирует дом, где можно научиться убивать людей молотком или отравленной стрелой. Еще дальше на северо-запад пустынные улицы скрещиваются на квадратных километрах, но ни одной бредущей по ним живой души вы не увидите там. В следующем квартале, когда сворачиваешь к юго-востоку, можно встретить восемь английских беженцев и одного перемещенного китайца, а также двух удмуртов. Когда поворачиваешь на юг, то попадаешь в зону, где некогда рабочий кооператив пытался продавать туристам высушенный яд и резные кости, на которых были вырезаны портреты коммунистов и лозунги. От этой деятельности ничего не осталось, кроме складного железного стола, на котором раскладываются сувениры, и туриста, который окончил там свои бесконечные странничества и не шевелится вот уже более двухсот одиннадцати лет со статуэткой Дзержинского из искусственной слоновой кости на шее. Еще южнее простирается озеро, вода которого горяча и зимой и летом и нездорова. Некоторые ее потребляют, все еще сожалея, что она не остывает, даже если оставить на земле в течение многих часов бак, в котором она содержится. Во рту она омерзительно пенится. На восточном крутом берегу озера нужно пересечь заброшенную, лишенную растительности зону, чтобы попасть в квартал, где живет шаман, известный тем, что он изготовляет мазь, которой он возвращает к жизни мертвых белок и воскрешает выдр. Как только он их воскрешает, он съедает их. На южном берегу находится то, что осталось от завода, атомный реактор которого горит вот уже триста шестьдесят два года. Если продолжить путь на юго-восток, то попадешь на участок, который в прошлом занимал большой пассажирский вокзал и множество железнодорожных путей. В подвале, который был обустроен позже, можно действительно увидеть одиннадцать или двенадцать метров шпал, идущих от стены к стене. Он представляет собой сводчатый зал, в котором собираются газы, нарушающие психику. Когда бродяги находят себе там на ночь пристанище, нередко им приходит в голову шальная мысль начинать соитие уже с вечера, даже еще не познакомившись. Затем они друг друга пожирают. Дальше расположены цистерны, где гниет жидкость, которую некоторые старухи используют как шампунь. Как только этот квартал остается позади, возникает улица Убеленных Небес. Если пройти ее по всей длине, то попадаешь в квартал, где живут сыновья Штерн, которые откармливают свою мать, чтобы ее съесть. За улицей Убеленных Небес, если пройти мост, который часто называют Буффало, находится тигровая ферма, попасть в которую можно только в снах. Тигры эти белые, красоты немыслимой. Они находятся под стеклом в земле. Они ходят взад и вперед, задрав головы, в то время как своими хвостами они нервно хлещут себе бока. Они ждут, пока стекло не провалится под тяжестью прогуливающегося. Посещение фермы при этих обстоятельствах привлекает немногих, и редкие посетители, принимая все сказанное во внимание, отваживаются на это. Еще более к северу можно заметить рощицу. Две ивы, софора, три осины, один вяз. За полукилометровой зоной песка начинается район, где нувориши, всего за два доллара в год, нанимают женщину, которая вместо них подметает им комнаты и стирает рубашки. Эта женщина, Рашель Кариссими, уже убила нескольких капиталистов, но она их не съела. Неподалеку начинается изрытый рытвинами бульвар, вдоль который идет ряд домов, в которых никто не живет. Тем не менее в третьем из этих домов, с непарной стороны улицы, проживает человек, что помнит все речи Варвалии Лоденко и может рассказать их, если его попросят. На самой северной точке проспекта попадаешь в новые зоны, абсолютно опустевшие. Когда я говорю попадаешь, то я имею в виду скорее Untermensch’a, например Улана Раффа, то есть меня. На тысячах гектаров царит чернота, окрашенная в синеватый цвет, окалина и ветер, и сразу же после этого, на юго-западе, начинается пространство серой тундры. Если идти по направлению восток-юг-восток в течение приблизительно трех тысяч семисот километров, то можно попасть в место, которое называется «Крапчатое зерно», где когда-то ветеринары держали взаперти старых женщин, которые не умирали, не изменялись и которых невозможно было съесть. Дом для престарелых находился вдали от всего, даже от лагерей. Рассказывают, что эти бессмертные совершили страшную ошибку, которую они никогда не переставали желать исправить впоследствии. Говорят, что они извлекли из небытия тряпичного человека, который восстановил обращение долларов и мафию на земле. Но если, вместо того чтобы выбрать этот длинный путь, решишь вернуться к Буффало, то надо вначале войти во двор, где заунывно, день и ночь скрипит ветряное колесо, ни к чему не прикрепленное. Там живет Улан Рафф.
36. АДЗМУНД МОЙШЕЛЬ
Неустанно забывали мы наши поражения и снова отправлялись в те места, которые на картах уже обозначены белым цветом; нам хотелось узнать, существуют ли все еще где-то вдалеке мужчины и женщины, юрубы, кечуа, орочи, и уцелело ли что-нибудь над впадинами Оклахомы, и может ли быть еще оказана помощь населению, которое бежало в дельту реки Меконг, или на берега реки Перл, или в Уссурийский край.
В одно прекрасное утро при солнечном бризе наша шхуна пустилась в путь. Маленькие морские валы пели, ударяясь о корпус судна, хрипела фок-мачта, и вдруг затем раздался шум пощечин и бранных слов. Мухи кишели на борту, докучая управлявшим судном морякам. Присутствие насекомых объяснялось тем, что мы погрузили на судно буйволицу, желая, чтобы она снабжала нас молоком, а потом снабдила и мясом. В трюме было набито всего дополна, как это обычно делается, когда отправляются в кругосветное путешествие. Помимо печенья, мы загрузили огромные запасы питьевой воды, а также пластинки гидрокроназона, на случай, если миазмы отравят наши запасы.
До наступления вечера мы плыли вблизи берега, не оплакав при том ни одну потерю человеческой жизни, и, окрыленные этим итогом, показавшимся нам добрым предзнаменованием, мы отказались от мысли искать место, чтобы бросить там на ночь якорь, решив еще более последовательно держать курс на юго-запад. Второй командир приказал поднять дополнительный парус, когда корпус судна напоролся на мину и, мгновенно развалившись, пошел ко дну. В морские глубины тут же утекла вся провизия, корова и дюжина человек. Судьба хотела, чтобы кораблекрушение произошло на небольшом расстоянии от берега; выжившие добрались до него вброд, счастливые от того, что уцелели, но вновь атакуемые мухами, которые не решились сопровождать животное в его потоплении.
Оказавшись на земле, восемь матросов потребовали, чтобы их разрекрутировали; и они вернулись к себе домой через поля. Нас оставалось только девять. И мы не знали, как сложится завтрашний день, и с нетерпением ожидали ночи, чтобы она принесла нам утешение. Мы разделись, подвесили наши вещи на шестах, чтобы они просохли, и попытались заснуть. Между тем, до самого рассвета нас мучили насекомые. Уже начали проглядывать лучи солнца, а никто из нас еще не сомкнул глаз. В то время как в полном изнеможении мы натягивали на себя одежду, остатки экипажа жаловались на антисанитарию и несоблюдение правил безопасности, и после энергичной критики, высказанной такелажным мастером по имени Адзмунд Мойшель, экипаж взбунтовался. Командир был избит дубинками, а разум его, после того как он пришел в сознание, помутился. Почти все дезертировали; нас оставалось только двое, включая и его. Не лишая его звания, мы освободили его от всех обязанностей, которые он больше не мог исполнять, поскольку стал пророчествовать без остановки. Когда я говорю мы, я имею в виду себя, того, кто с вами говорит, а также мух, которые нахально участвовали в голосовании.
К полудню мы собрались с силами и взяли направление на юго-запад, оказавшееся роковым при нашем отплытии. Вдоль берега шел откос. Мы взобрались на него и обнаружили там перекладины и шпалы. Мы пошли по ним. Дорога была построена в двух метрах над уровнем моря, она шла вдоль побережья, изрезанного большим количеством расщелин, и часто она шла по воздуху, поддерживаемая одними бетонными сваями, погруженными в ил. Эти проходы над пустотой не предназначались для прогулок; они заставляли нас подпрыгивать так, что это нас сильно утомляло.
