Елена Черникова - Вожделение бездны
Пора было стукнуть его по заднице, но мы беседовали по телефону. Точно зная, что истерика жаждущего правды радиослушателя никогда не прекращается даже ввиду естественной усталости материала, а только возрастает ввиду кажущейся близости микрофона, - ведь он разговаривает с радиоведущей! осталось только довложить в её мозги чуточку истин, и всё! - я положила трубку.
Глава 30
Кутузов очнулся: рядом стояла женщина в белом халате.
- Что с вами? Плохо? - спросила она тоном, по которому профессор определил врача. Халата недостаточно; тон!
- А что случилось? - не понял он и огляделся. - О, я заснул? Который час?
- Вы уверены, что вам не плохо? - переспросила женщина. - Может, позвонить кому-то?
- Я забыл мобильник… - Он встал, предъявляя врачу здоровье. - Просто устал. А вы откуда?
- Мы были на вызове, иду - вы, ничком… Ваша сумка? - задала она не вполне медицинский вопрос, и Кутузов удивился.
- Моя. - Он уверенно подхватил свою древнюю суму и вдруг понял: она пустая. Третий томик исчез!
Кутузов, побелев, распахнул сумку, плюхнулся на лавку, стал копаться на дне, вывернул наизнанку, потряс одержимо, но внутри действительно ничего не было.
- Вас ограбили? - почему-то успокоилась женщина, очевидно, профилактируя терроризм. В рамках борьбы вся Москва давно приглядывала за бесхозными сумками, но Кутузов этого не знал.
- О Господи… - вырвалось у него. - Там была одна книга!.. И теперь я не знаю, у кого она!
- У вора, наверное, - сказала женщина, поворачиваясь к ожидавшей поодаль карете "скорой помощи". - Но воры - не наш профиль, обратитесь в милицию.
Подавленный разворотом сюжета, опустелый, Кутузов тупо глядел на развороченную
сумку и не мог понять, как он ухитрился проспать самое дорогое. Он вспомнил, как болели ноги, а потом перестали болеть, а он, видимо, так устал, что действительно заснул. Надолго?
Скатав праздную ёмкость, он пошёл узнавать время, поскольку и часы тоже остались
на даче. Собственно, его часы всегда где-нибудь оставались: то на кафедре, то на кухне. И всегда возвращались. Студенты просто не покидали аудиторию, не пройдя мимо его стола, чтобы в очередной раз убедиться: профессор забыл свою "Славу".
Улица гуляла и кипела, но теперь Кутузову было скучно. Посреднический купон, личная валюта, предмет разговора с миром - пошло украден, и ему нечем обратить на себя внимание москвичей, да и гостей столицы. Невероятно. Офонаренно, как
выражались его студенты. Всё утро совал кому попало, уговаривал, в аптеку бегал, думал, чувствовал и страдал, и вот - на тебе. Стоило вздремнуть на грязной скамейке - вопрос решился сам собой.
От изумления Кутузов проголодался. Денег нет, Аня - вечером. Когда это будет? Опаздывать он не мог. Он вообще, кстати, никогда не опаздывал, несмотря на странное обращение со своим хронометром.
"Ах ты, зараза! - в сердцах подумал о воре Кутузов. - Что такое вор? Как он выглядит? Какой у меня сегодня вор?"
Сложив эту глубокую мысль, неплохо, правда? - вроде какое тысячелетье на дворе,
- он приободрился и смело спросил у прохожего, который час.
Прохожий оказался неветхим старичком с медалями, - очевидно, подготовился к
завтрашнему юбилею. Симпатичный старичок среднего росточка, чисто бритые складки хитроватого лица, серебро на висках, и, что особенно понравилось Кутузову, незначительная растительность на темени и макушке была смело отчёсана строго назад, безо всяких уловок заёма с боку на бок. Темя загорелое: видать, участок роет и клубнику выращивает.
Ветеран не остался в долгу и тщательно разглядел Кутузова. На это ушло некоторое время, поскольку за своими часами ветеран полез в карман - и вынул брегет. Вот те на! Не зря Кутузов провёл годы в антикварных лавках: часы были настоящие, те самые, вечные. "Уважаю!" - подумал он.
Дед, естественно, ждал эффекта и, получив, отомлелся по полной программе: кнопочка, крышечка, стрелочки, всё было как бы мимоходом продемонстрировано с медлительностью и чувством.
- Шестнадцать часов шестнадцать минут, - объявил он наконец.
- Сколько же я спал… - проговорил Кутузов, а дед не удивился.
- Пойдём, сынок, наркомовские примем, душа просит! - пригласил ветеран.
Встреча развивалась успешно. До Ани почти два часа. Голод усилился.
- Я, правда, не пью… - неловко согласился Кутузов, но ветерану эта прихоть случайного знакомца была безразлична. Праздник - завтра, но и сегодня праздник, подписание капитуляции, так чего уж там, и сколько еще таких дней осталось на Земле…
Как по волшебству, в трёх шагах обнаружилась вполне приличная кафешка, в которой
уже гудели. В атмосфере и обстановке было всё необходимое для праздника. Дед сам указал подлетевшей девице, что делать, и пока недопроснувшийся Кутузов озирался среди новизны, пиджаков, рассыпанной по столам соли, плотного дыма, полупустых бутылок и смеха, дед и девица сплочённо режиссировали поляну.
- За Родину! - сказал ветеран, поднимая стопку, и чуть погромче: - За Сталина!
Кутузов никогда не пил водки. Поэтому, и не только поэтому, Кутузов никогда не пил за Сталина. Но в мизансцене, втянувшей и принявшей профессора, не было ни одного квадратного миллиметра площади, куда можно было бы поставить свой отказ выпить. Он взял стопку, посмотрел на ветерана, солнечно улыбавшегося миру, городу и Кутузову, - и махнул не глядя.
Сложите вышеописанный день с одной, но первой в жизни пятидесятилетнего человека, рюмкой водки. Да, обжигающе тепло, и непонятно, как её пьют беспартийные, - он откуда-то знал эту присказку, и она прозвучала в самом сердце.
Кутузов увидел на столе закуски, то есть именно сейчас он их увидел, а стояли они там ещё до дебюта. Нечеловеческий голод после рюмки немного притих, но оставался человеческий. Профессор осторожно тюкнул в селёдку самые кончики
вилочных острий, но понятливый ветеран, приподнявшись, быстро и красиво наполнил тарелку недотёпы всем понемногу и на своём примере показал.
Кутузов не знал, что даже первые сто граммов действуют лишь через час, и когда
закуска затёрла, приглушила сивушные фракции, высказал удивление - чтой-то водка
некрепкая какая-то? Очевидно, профессор ожидал быстрых тектонических сдвигов, но всё не так в этом мире, как мы думаем, эх, братец Кант Иммануил, драть тебя некому…
- Знаете, - наконец открыл опустевший рот Кутузов, - что агностицизм - это философское учение, отрицающее возможность… ой… достижения человеком достоверного познания объективного мира, знаете?
- Закуси ещё, - согласился дед. - Мы этих немцев знаешь как тогда учили, в мае, уже и ярость устала, а всё поднимается что-то с самого дна, и всё больше… и объективно.
- Вы думаете, Кант ошибался? Мир познаваем? - искренне заинтересовался профессор.
- Ещё как познаваем, - утвердительно кивнул дед. - Накатим? По второй?
- Давайте.
- Да что ты как неродной? Давай!
- Давайте.
- Ну ладно, давайте… - улыбнулся дед и накатил по второй.
Как всем известно, вторая рюмка водки высекает абсолютно иные чувства. Они разительно не похожи на чувства, рождаемые, вздымаемые первой рюмкой водки. Вторая поднимает ввысь, и даже непьющий профессор начинает сомневаться, правильно ли жил доселе.
Бездна, куда и профессора бросает вторая рюмка водки, есть блазнящая, прелестная, коловоротная и ослепительная бездна, токмо пребывает она в вышине, а не в подвалах, под образующими литосферу плитами, на пути к не виданной человеками магме, про которую все слышали. Говорят, есть уверенная в магме секта, а ещё есть гриб, израстающий из-под плит, и - тьфу, совсем вы меня запутали!
Кутузов не подозревал, что пить водку так весело и приятно. Влюблённо
разглядывая медали, он всё-таки спросил у ветерана, так, спокойно, между прочим, верит ли воин победоносной армии в Бога или в какую-нибудь ещё инстанцию, которая выше человека. Честно сказать, лично ему в этот сладостный миг ветеранова вера была без разницы.
Но у нас не забалуешь! Ветераны - ребята конкретные. Задача поставлена -
выполняй. Положив нож на вилку, боец прищурился и объявил, что Бог есть и в этом не может быть никаких сомнений.
- Но мир-то познаваем? Ты же сам только что Канта застыдил! - напомнил ветерану
Кутузов, неожиданно переходя на ты. - А если познаваем, то как ты познаешь того, кого не видно ниоткуда?
Профессор, конечно, не ведал, что подобные вихри, враждебные логике, веют исключительно в специально отведённых местах, на кафедрах и в диссертациях, а в мире живых людей вопросы познания решаются быстрее, проще и радикальнее.
Дедок, тоже не промах, мигом сообразил, что у сынка с головой проблема, и не
