Анита Мейсон - Иллюзионист
Ему безудержно хотелось знать, что видят его друзья. Он искал их взглядом в полутьме, и его сердце оборвалось. Их не было.
В этот миг он понял, что видение существовало только для него и что, если он этого не поймет, оно будет утеряно безвозвратно. Он должен был как-то подтвердить это словами.
Его язык был тяжел, как камень. Он выталкивал слова силой, они ссыпались в беспорядке в тишину.
Сумерки смыкались, как сеть, которую вытаскивают из воды. Вуаль из света, окутывающая каждую фигуру, колебалась, словно под дуновением ветра. Послышался звук, напоминающий шум моря, потом на какой-то страшный миг исчезло все, кроме этого шума и темноты.
Он открыл глаза и увидел дневной свет. На камне сидел один Иешуа и улыбался. Неподалеку сидели братья Бар-Забдай и терли глаза.
Они стали спускаться вниз с горы, не прерывая молчания, пока не дошли до подножия. Потом, как будто преодолев запрет, заговорили все трое одновременно.
Иешуа, который шел поодаль, сделал знак остановиться.
— Подождите, — сказал он. — Не будем говорить об этом. Никто из вас не знает, когда говорить, а когда молчать.
Скрипнула дверь. Кефа очнулся от своих грез и увидел, что охранники встали из-за стола и набросили на плечи плащи. Они дружно вышли из камеры.
Вошли два новых охранника. Захлопнулась дверь. Новые охранники сняли плащи, устроились за столом и, не взглянув на Кефу, приступили к игре.
Стук, стук, стук, треск.
— Шестерки платят?
Щелк.
— Дупель.
День за днем, ночь за ночью. Во мраке трудно отличить одно от другого. Время отмерялось только выдачей пищи и сменой охраны.
Охранников было четверо. Один из них, молодой сириец, был дружелюбен и иногда даже заговаривал с ним. Он был родом из деревни неподалеку от дома Кефы и попал в царскую армию по мобилизации. Он не был доволен своей солдатской долей и время от времени делился с Кефой неофициальными новостями о беспорядках в городе или сплетнями из караульного помещения насчет последнего проявления безрассудства царя.
Обед Кефы, состоящий из хлеба и бобов, принесли сразу после того, как закончилось дежурство дружелюбного охранника. Кефа предположил, что его кормят один раз в день, и пришел к заключению, что охрана меняется каждые шесть часов. Он высчитал, что находится в темнице около двух недель. Возможно, и больше: он не знал, сколько времени он спал, а также было трудно вести точный счет мискам бобов с хлебом, поскольку обед был всегда один и тот же. Однажды ему дали луковицу, что было мило с их стороны, но привело к расстройству желудка.
Пытаться вести счет дням было ошибкой. Это придавало смысл совершенно бессмысленному отрезку времени. Его протяженность не имела никакого значения: это был просто последний период жизни Кефы.
Было бы лучше, если бы его убили. Иаков Бар-Забдай был убит, Кефу арестовали почти сразу после этого. Царь ждал целых три дня, чтобы посмотреть, как отнесется население к казни. Беспокоиться не стоило. Это было именно то, чего хотели священники.
Как странно, подумал Кефа, что проповедь любви вызывает такую сильную ненависть. Но, конечно, они нажили врагов не тем, что проповедовали, а тем, чего не проповедовали. Сталкиваясь с хорошо организованной системой добропорядочных поступков, милосердными делами и соблюдением законов, за которыми люди скрывали пустоту, они не говорили той вещи, которую от них ожидали: «Вот молодцы-то».
А царь, не понимая, кто его друзья, использовал их смерть, чтобы купить друзей там, где они были ему нужны. Он мог бы убить их всех. И никогда бы не узнал, что этим исполнил бы пророчество. Прежде чем придет Царствие, будет Страдание. Именно Страдание приблизит наступление Царствия.
Поэтому они вправе молиться об избавлении от страданий, но не вправе стремиться избежать их.
Кефа с горечью вспомнил о времени, когда все они надеялись их избежать.
— Я должен взять бремя на себя.
Они были потрясены, они осмелились спорить с ним. Они испугались. Под страхом и горем в глубине пряталось позорное облегчение. От них самих ничего не требовалось. Все будет сделано для них. Крови одного человека, пролитой для Бога, будет достаточно.
Позднее они поняли, что происшедшее не могло быть тем, что он имел в виду. Они поняли его загадочную и невнятную аллюзию с искуплением слишком буквально и недальновидно; недальновидность была проклятием всего их образа мышления в то время, когда они применяли эту аллюзию исключительно к себе. Лишь когда стало ясно, что до наступления Царствия пройдет много времени, они поняли, что он не мог иметь в виду поступок столь ограниченный. Если бы это было так, то какой смысл в его смерти, раз Царствие не наступило? Должен быть более глубокий смысл; и после месяцев дискуссий, и молитв, и чтения Писаний они нашли его. Их спасли не от смерти, а от гнева Господня. Они были прощены.
Сперва Кефа сомневался в этом, хотя другого объяснения не было. Теперь после убийства Иакова Бар-Забдая он уверился. Они не могли быть спасены от смерти, если один из них умер.
Кефа неловко повернулся на своей соломенной подстилке. Ему не нравилась, как и раньше, та неясная область, куда его завели мысли.
Отсутствие ясности угнетало его. Это было подобно поражению. Когда-то все было так ясно, что для сомнения не оставалось места. Но тогда он не мог представить себе, что мир будет существовать так долго, что он, Кефа, снова будет поставлен в тупик.
Было время праздников, пятьдесят дней после смерти Иешуа, сорок восемь дней после первого Явления. Они собрались тесным кругом друзей в комнате, где он явился. Они все надеялись на то, о чем не решались говорить. Вместо этого они молились.
«Да придет Царствие Твое».
Они приступили к вечерне. Проходили часы, и дистанция, разделяющая их, уменьшалась, пока их голоса не зазвучали в унисон и не стали молитвой, пока комната не исчезла и не превратилась в молитву.
«Отче наш, сущий на Небесах. Да святится имя Твое, да придет Царствие Твое. Да будет воля Твоя и на земле, как на небе».
Пространство исчезло. Вскоре исчезнет время.
«Хлеб наш на завтра подай нам сегодня. И прости нас, ибо и мы прощаем всякому должнику нашему. И не испытывай нас в Страдании, но избавь нас от лукавого».
Склонив головы и раскачиваясь, они притягивали будущее на цепях слов.
«Отче наш, да святится имя Твое, да придет Царствие Твое».
С песнопением приближались последние дни, окончательное и страшное очищение.
«Да будет воля Твоя и на земле, как на небе. Хлеб наш на завтра подай нам сегодня…»
Голоса дрогнули и замерли. Раздался грохот; казалось, грохотали сами стены. Порыв ветра сорвал с петель дверь и выдул весь воздух, оставив их задыхаться, словно пойманных рыб. Воздух снова ворвался с такой мощью, что стены содрогнулись, как от удара гигантской силы. Они лежали, придавленные огромной ладонью, не в силах дышать и обливаясь слезами. Внезапно давление ослабло, и комната наполнилась воздухом, который горел. Сквозь слезы они видели, как комнату наполняет огонь. В воздухе в золотом сиянии был Всевышний. Бесконечно бережно они были поставлены на ноги, и огонь касался их голов, но не жег, а мягко обволакивал их, пока не иссяк.
Они растворились в тишине, как в пучине.
Из глубины пучины тонкой нитью пробился звук. Потом, как узелки на нити, появились слова.
Потом стремительным потоком на них обрушилась иноязычная речь. Исступленное бормотание наполнило собой воздух.
Кефа, с уст которого, словно жемчужины, срывались слова Небес, подошел к двери, где собралась толпа зевак.
— Они пьяны, — услышал он чьи-то слова.
Его захлестнула жалость к этим слепцам, и на минуту он лишился дара речи. Потом пришли слова, простые человеческие слова, за неимением лучшего.
— Царствие пришло! — выкрикнул он, и слезы полились из его глаз ручьем. — Слава Господу, Царствие пришло, и это — знамение!
Знамение. Кефа вытянулся на подстилке и расправил занемевшие плечи. Цепи, которые были слишком коротки, чтобы полностью вытянуть руки, впились в запястья. Знамение было тайной, в которой крылся более глубокий смысл. Знамение могло означать все, что угодно. Иногда смысл его познается не сразу, а спустя долгое время. Знаки следует читать в обратном порядке.
Если человек восстает из мертвых, что это за знамение?
Если читать знак в хронологическом порядке, он означает конец. Конец истории, конец естественной череде рождений и смертей. Следствие не будет больше соотноситься с причиной. Человек будет пожинать там, где не сеял. Господь снял неотвратимый запрет, и мертвые населят землю.
Но прошло десять лет, а солнце не померкло.
Если читать знак в обратном порядке, он означает начало. Начало ожидания? Не только. Они получили время. От них ждали, что они используют его.
Как именно они должны были его использовать?
