Адам Хэзлетт - Ты здесь не чужой
— Можешь ты описать, что значит для тебя чтение, что ты при этом чувствуешь, Эл?
— О, это сложно. Главное, я бы сказал, ощущение порядка. Даже если не можешь в данный момент охватить смысл целиком, всю его архитектуру, ты знаешь, что архитектура имеется, ты вроде как попал в руки этому философу, и он тащит тебя за собой, пока все его видение не предстанет целиком — что-то он такое увидел и теперь по крупинке открывает тебе. Ощущение порядка — это замечательно, даже если не знаешь, какой он… Кстати, а тот голландец, который звонил насчет матрасов, когда придет, он сказал?
3. Интервью с другом Дэниэла Маркэма Кайлом Джонсоном
— Да, садись вот тут, отлично. О'кей, у нас тут Кайл, мой друг и одноклассник по школе Брэдфорд, и он поговорит с нами, да-да, расскажи, как для тебя началась вся эта история с философией.
— Дэн!
— А?
— С тобой все в порядке?
— Со мной? Конечно-конечно. Ну же, валяй. Хочешь кофе? Эл, принеси ему кофе.
— Виду тебя ошалелый.
— Все в порядке. Так с чего началось?
— Дэн, я знаю, тебе последнее время нелегко приходилось. Отца снова положили в больницу, я слышал. Я помню, что творилось, когда мы еще детишками были. По правде говоря, мне тоже туго, Дэн. Но чего хочу сказать: если тебе нужно местечко пожить или еще чего…
— Это очень, очень, очень мило с твоей стороны, Кайл. А теперь насчет философии.
— Ты к врачу ходишь?
— Черт, что за допрос?
— Спокойно, Дэн, спокойно!
— Ладно, перейдем к философии.
— Ну, я думаю, все началось в коровнике.
— В коровнике, так, отлично, расскажи нам о коровнике.
— У меня в коровнике была комната. Я там играл. Нет, погоди. Я забежал вперед. Сперва надо рассказать про газету.
— О'кей, про газету, расскажи нам про газету.
— Когда мне было десять, я начал, издавать газету. «Хаммурапи Газетт».
— В честь знаменитого законодателя.
— Нет, в честь моего кота Хаммурапи. Газета посвящалась ему.
— Ты не рассказывал мне, что у тебя был кот.
— Да, был.
— Продолжай.
— Там были статьи о Хаммурапи и его жизни день за днем. С иллюстрациями. Брат ежемесячно сочинял кроссворд из прозвищ, которые мы давали Хаммурапи. Имелась и спортивная страничка. Мы затеяли кошачью мини-олимпиаду, снимали кота, когда он прыгал через низенькие препятствия. Отец делал у себя на работе фотокопии газеты. На нее подписались родственники в Канаде.
— Значит, к философии ты пришел через журналистику?
— Погоди, ты не дослушал до конца.
— О'кей, о'кей.
— В коровнике была комната. Нет, Эл, я же сказал: без молока. Старый коровник, прогнивший. Родителям не нравилось, что я там играю, но я все-таки играл. В полу был люк, он вел в стойла. Когда-то через него бросали сено. Я разозлился на Билли Халлихана. Накануне он проткнул мне шины велосипеда, когда я был в школе, и хохотал, пока я потел, накачивал. Я пригласил Билли в коровник поиграть. Я знал, он придет, никуда не денется: коровник — это клево. Он на куски разваливался. Пока Халлихан не пришел, я открыл люк. Дверца вниз открывалась. Квадратное отверстие я накрыл газетами. Старыми экземплярами «Хаммурапи Газетт», нанизанными на скрепку. План был такой: встану на дальнем конце комнаты, а когда Билли войдет, позову его: «Иди сюда, что тебе покажу». Он побежит через комнату, наступит на газету, провалится одной ногой в дырку. Я прикинул: все тело в люк не пройдет. Он только ушибется и напугается. Я застелил отверстие газетами и пошел покататься на велосипеде, пока Билли не явился. Завидев его во дворе, я кинулся назад в коровник. Газеты исчезли. Я подошел клюку, заглянул вниз. В коровнике ржавела старая газонокосилка, мы с братом разбирали ее на детали. Я ухитрился снять пластмассовую крышечку с рычага управления. На него-то и свалился Хаммурапи. Прямо на острие металлического стержня, с которого я снял колпачок. Провалился в ловушку, которую я замаскировал посвященной ему газетой. Экземпляр «Газетт» упал вниз вместе с ним и тоже нанизался на это копье.
— Господи Иисусе!
— Да, очень похоже. Умер за мои грехи.
— Ты мне никогда не рассказывал, Кайл. И к чему это привело?
— Кант. Ролз [ Джон Ролз (1920-2002) — американский философ, занимавшийся политической теорией и этикой ]. Этика в том или ином виде.
— Ты это изучал в колледже?
— Да.
— А теперь работаешь в булочной?
— Нет, пару недель назад я уволился. Кто-то украл хлеборезку, а свалили на меня.
— Чем же ты занимаешься?
— Работаю на кладбище. Я теперь кладбищенский работник, копаю могилы.
— Да иди ты! Могильщик?
— Нас больше не называют могильщиками. Кассиры теперь тоже «операторы». Но на самом деле я — могильщик.
— Где?
— В Брэдфорде, на том маленьком кладбище у Сент-Мэри.
— Шутишь? И надолго?
— Не знаю. Не знаю, как это узнать. Будущее — загадка для меня.
— Здорово, что ты заглянул к нам. Кайл. Я в процессе, я прокладываю новый путь на карте человеческого знания, это интервью — часть моего исследования. Хочу вывести закономерность, связь между стремлением к умозрительному знанию и определенными типами отчаяния. С этой точки зрения твоя история о кошке весьма поучительна.
— Твоему отцу стало лучше после того, как он выписался?
— Да, замечательно. Просто замечательно.
— У меня никогда не было такой энергии, как у тебя, Дэн.
— Пустяки, пустяки, все это замечательно интересно.
— Странно, что я снова в Брэдфорде. Но там — мир и покой. Приезжай, навести меня как-нибудь, если тебе захочется куда-нибудь поехать.
— Конечно, конечно! Эл! Ты что делаешь?
— Ш-ш! Слышишь? Там кто-то под дверью.
— Кто это, Эл?
— Не знаю. Управляющий, наверное.
4. Интервью с Уэнделлом Липпманом
— Дэниэл Маркэм проводит интервью номер 3, 16 июня 1997 года, «устная социология философского влечения у молодых людей», заявки на грант поданы в Национальный фонд гуманитарных наук, Национальный центр психиатрии, Центр медицинского контроля, Министерство внутренних дел Соединенных Штатов, а также в министерства здравоохранения, социального обслуживания и образования. Кассета номер ЗВ1997. Субъект, Уэнделл О. Липпман, белый, двадцати одного года, проживает на Джамайка-Плэйн, Бостон. Первый вопрос. Мистер Липпман, не могли бы вы назвать свое полное имя для протокола?
— Уэнделл Оливер Липпман.
— Благодарю вас. Итак, мистер Липпман, вы пришли сюда с целью принять участие в новаторском исследовании. То, что вы скажете сегодня, может изменить жизнь миллионов наших сограждан. Надеюсь, это не прозвучит излишне пафосно, но вы должны знать, что занимаете сейчас стратегическую позицию, вы можете сыграть ключевую роль, какой у вас не будет, скорее всего, больше никогда в жизни, имеете шанс повлиять на будущее нации, приоткрыв нам окошко в душу молодого американца. Вы готовы принять на себя такую ответственность?
— Наверное. В смысле я вчера только познакомился с Элом в парке…
— Мистер Липпман, вы должны понять: в данном случае мистер Тюрпин является лишь посредником, связавшим вас со мной. Ваши отношения с ним представляют собой эмпирическую необходимость, но, впрочем, они абсолютно нерелевантны. Данное исследование заинтересовано в вас, qua [ Qua — как (лат.) ] личность, а не qua приятель Эла. Вам ясно?
— Что еще за «ква»?
— Мистер Липпман, как по-вашему, я провожу интервью или, по-вашему, это вы его проводите?
— Вы, полагаю.
— То-то и оно, мистер Липпман, то-то и оно.
— Слушай, парень, я что имею в виду, Эл просто сказал, чтоб я как-нибудь зашел, дескать, поговорим о Боге и все такое, я не против, но вообще-то я зашел насчет травки.
— Для протокола: с данного момента я отмечаю, что субъект настроен враждебно.
— Что?
— Назовите авторов и названия книг, прочитанных вами за последние пять лет.
— Все подряд?
— Да, мистер Липпман, очень вас прошу.
— Очень уж вы настойчивы на хрен!
— Вы закончили с личными замечаниями? — Ну…
— Хорошо. Так что же вы читали?
— Ну, я читал ту книжку насчет войны в Заливе, насчет того, типа, что информации-то было полным-полно, но никакого анализа, это было что-то новенькое.
— Можете ли вы указать для протокола свой уровень образования?
— Хожу в колледж.
— Точно. Оставим вопрос о книгах. Может быть, вы могли бы поведать нам о своем интересе к философии, как он возник. Ведь вы интересуетесь философией, верно?
— Само собой.
— Отлично. Как возник этот интерес?
— Ну, когда я в первый раз обкурился…
5. Интервью с Карлом де Хутеном
— Сегодня мы беседуем с Карлом де Хутеном… ему двадцать семь лет и он проживает в западном Сомервилле. Мистер де Хутен…
— Сойдет и «Карл».
— Хорошо. Карл — как вы себя называете?
