Татьяна Алексеева - Выход где вход
— Вер, ну хватит дуться, — попытался найти подход Кит. — Со всеми с нами бывает. Порой кажется, что вся жизнь — впустую. А потом снова солнышко выглядывает.
— Дело не в конкретных неудачах, не в этой сделке! — всхлипнула Вера, растроганная неловкой попыткой Кита её утешить. — Из моей жизни — одна за другой — убираются все опоры. Все, что я в ней ценила, за что держалась…
— Тебе тоскливо, что денег не заработалось? Ну, ни эта сделка, так другая, — по-матерински поддержал Веру Кит.
— Да причем тут деньги! — опять обозлилась Вера. — Деньги, конечно, тоже при чём… Но я не об этом. У меня всё, понимаешь, абсолютно всё рассыпалось. Наукой, которую люблю, я не могу заниматься. Квалификация давно потеряна, да и денег это совсем не приносит. Муж от нас с сыном ушел. Теперь вот ещё и подруга… Подруга у меня лучшая… Самая близкая. Ну, такая — что…
— Знаю, знаю, — утешительно дотронулся Кит до Вериной руки. — Ты же мне про неё рассказывала. Мариной, кажется, зовут? И вы когда-то вместе учились?
— Ну, да… Марина, — сглотнула невидимый комок Вера. — Так вот через несколько месяцев она уезжает. Совсем. Заграницу.
Ей казалось, что стены рухнут или что-то немедленно взорвется вслед за её признанием. Но Кит, отхлебнув простывшего чая, лишь завистливо присвистнул:
— Везёт же людям! Я на её месте поступил бы так же! Жаль, что нет возможности. Мне всегда казалось, что мы в этой стране словно тюремный срок отбываем. Будто нас всех сюда сослали за какую-то неведомую провинность. Кошмарное местечко!
Вера едва не поперхнулась, шокированная его чёрствостью. Недоуменно уставилась на Кита. Помучавшись немотой, растолковала как могла:
— Никит, я не о стране говорю, а о наших с ней отношениях. Но раз уж ты про политику… Она не из-за этого. У неё муж хочет уехать! Мечтал об эмиграции со школьной скамьи. Много лет к этому готовился. Нашел там хорошую работу. И мама его — тоже очень 'за'.
— Ну, вот видишь как все прекрасно! — окончательно воодушевился Кит. — Едут всей семьей. И работа для мужа заранее нашлась. Обзавидуешься! Счастливчики! За них радоваться надо, а не носом хлюпать. Я и сам часто думаю, что надо отсюда сваливать…
— Ты? — от удивления Вера даже вышла на минуту из своей подавленности. — Да кому ты там нужен? Без языка, без образования. А хотя бы и с образованием? Что за чушь! Уж тебе-то точно…
Спохватившись, что её реплика может звучать обидно, она попыталась смягчить:
— Это я — к тому, что у них вся семья ориентирована на западный образ жизни. Они отлично владеют языком. Костя даже двумя. А ты по складу — человек местный, здешний.
— Догадываюсь, что ты имеешь в виду, — насупился Кит, уловив невысказанную критику. — Академиев не кончал, уж извини. Но корни у меня польские! Прапрадед владел в Варшаве меховым магазинчиком. Так что тяга к торговле — в генах. Равно как и ощущение себя здесь — чужаком, пришельцем.
— Ну, 'пришельцем' — это не только здесь, — речитативом пропела Вера. — Это мы все на земле… Все мы в мире — странники и пришельцы! Но я совсем не то имела в виду. Я не к тому сказала, что тебе бессмысленно уезжать.
— Знаю я, к чему ты сказала. Рылом не вышел! — обиженно прогудел Кит. — Образования мне, видишь ли, не хватает.
— Да не об этом я! — Вера снова начала злиться. — Ну, как тебе объяснить? Порыв к эмиграции — просто дань моде, многовековой традиции: рваться отсюда прочь, якобы на свободу.
— Что значит 'якобы'? — удивился Кит. — Конечно же, на свободу. Куда же еще? Там — возможности, перспективы. А здесь — сплошное рабство, холопская психология. Многовековая инертность. Грубость, грязь… Непроходимая тупость.
— Ты что — радио наслушался? Или газет начитался? — задохнулась от ярости Вера.
Она перестала замечать, что их голоса звучат слишком громко, и на них с опаской поглядывают служащие чайной. Смешно было надеяться найти у Кита какое-то понимание. А уж его высокомерие по отношению к родной земле потрясло Веру до основания. Оно в корне порушило её теорию, что таким высокомерием страдают исключительно интеллигенты.
— От свободы здесь все как раз и бегут! — ярилась Вера. — Её тут такое море разливанное, что не знаешь, куда деться. Тяжело очень выдержать. Никто никому по-настоящему — не указ. Нет ни границ, ни законов, которые бы не нарушались.
— Какая ж это свобода? — негодующе возразил Кит. — Это — беспредел.
— Нет, свобода, которой мы не научились пользоваться! — упиралась Вера. — Она у нас прямо из воздуха льется. Слишком много в России не обработанного пространства. Леса, поля. Безбрежье незастроенных земель. Океан тайги. А промежутки между городами такие…
Она принялась увлеченно водить по воздуху руками, штрихуя пустоту, как учитель — классную доску:
— Понимаешь, наше устройство за столетия не сильно изменилось. Леса, пустоши да дороги. Обжитого, освоенного места все еще мало. Все ж в Москву рванули — делать деньги. Сбились в кучку, только тут и тусуются. А брошенная земля пустует. И от этого сохраняется чувство такой… э-э-э… безразмерности, необъятности… как будто тебя ничто по-настоящему не ограничивает.
— Что же в пустоте хорошего? Не удивительно, что люди тянутся отсюда в страны, где есть нормы, законы и границы, — перебил еёё Кит. — Туда, где условия игры — четкие и понятные. У нас же вся жизнь — как на болоте. Не знаешь, в какой момент земля из-под ног уйдет! Но уйдет она обязательно. Где понадеешься, увидев твердую кочку, там и засасывает. Чем сегодняшняя сделка — не пример?
— Да уж, надежности тут не жди, — поникла Вера.
Стоило ли говорить о стране, если в её собственной жизни все ходуном ходило. Они ведь с мужем неплохо ладили. Лет шесть семья выглядела вполне нерушимой. А уж дружбе с Мариной, мнилось, и вовсе не будет конца. Но то, что из всей этой незыблемости вышло, даже на болотную кочку не тянет.
Пузатый прозрачный чайник на плоском столике, опустев, лишился всякого обаяния. Невозможно поверить, что час назад Вера с Китом, не отрывая глаз, следили за тем, как закипала в нем вода. Молчали, покоренные волшебством переплетения жемчужных пузырьков в крепкой утробе. Очарованные, боялись к нему прикоснуться. Теперь же пустой и остывший чайник был никому не интересен. Он походил на растерявшего энтузиазм и увлечённость человека.
Вере представилось, что душа полна, только пока растит в своём лоне вдохновляющий её образ. Он в ней восходит над бытовой мелкотой как солнце над долиной. Следуя за своим внутренним источником, душа распускается как чашечка цветка. А без него выглядит как сжатый кулачок. Исчезнет изнутри путеводный образ — и жизнь рассыпается.
Киту было лень спорить об эмиграции. Тихая и сосредоточенная обстановка чайной не располагала к активности. А мягкие поверхности гасили все звуки. Он согласно промолчал. Даже, кажется, начал клевать носом, засыпая. Вера откинулась на подушку и мечтательно произнесла:
— Какая заграница, если здесь есть возможности для одной из самых важных вещей на свете…
Кит взглянул удивленно.
— Влиять на окружающих, — отозвалась на безмолвный вопрос Вера. — Ну, понимаешь, оставить свой след, воздействовать на других! Здесь это возможно. Люди в России ещё очень открыты… Подвижны как пластилин…
Кит с юмором скосил на нее глаза, но позы не изменил.
— У нас в людских головах по-прежнему — каша. И оттого жива сильная заинтересованность в чужом мнении! — продолжала витийствовать Вера. — А за границей что? Их мир — это камень, отшлифованный веками, как морская скала. Там всё давно застыло.
— Эх, наивная, — шмыгнул носом Кит. — О каком влиянии ты говоришь? К жизни можно лишь приспособиться. Использовать с выгодой для себя некоторые шансы… Думаю, так повсюду. Только здесь тебя ещё и унизят сто раз.
— А там как будто не унизят? — возмутилась Вера. — Да одно только положение эмигранта — это такое унижение!
Она подскочила как Ванька-встанька. Отшвырнула подушку, словно позабыв о дарах древней цивилизации, поделившейся с жадной до впечатлений страной своими чайными традициями.
— Госсспа-а-ади… Да наша риелторская работа столько примеров даёт! — напустилась она на Кита. — Сам знаешь: чтобы переезд состоялся, человек должен что-то в собственной голове подвинуть, от каких-то иллюзий отказаться. Или не получится обмена. Все обвалится, как сегодня.
Кит прикрыл глаза. По лицу гуляла насмешливая улыбка. Если бы не аскетическая атмосфера чайной, ответил бы жестче. Он еле терпел, когда Вера принималась самоуверенно читать лекции по его профессии. Уж кто-кто, а он-то был настоящим риелтором, в отличие от неё, которая занималась недвижимостью случайно. И все ещё ностальгировала по оставленной в прошлом жизни.
