Николай Дежнев - Дорога на Мачу-Пикчу
Я соображал. Я вообще очень неплохо соображаю, только вдруг отчетливо услышал, как мои зубы отстукивают морзянку. По телу волнами пробежала крупная дрожь, какой дрожат лошади, отгоняя кровососущих. Не желая слушать о чем говорит Кро, я уже все знал. Так, бывает, прозревают люди свое будущее, но намеренно продолжают жить в неведении. Их можно понять: определенность судьбы убивает надежды, а без них нет сил вынести эту жизнь, потому что нечем разукрасить человеческое одиночество. Мне вдруг начало мерещиться, что о чем-то подобном я смутно догадывался и раньше, от чего стало совсем худо и картинка перед глазами пошла рябью.
— Что, Глебаня, плохо тебе? — сочувственно поинтересовался крокодил. — Оно и понятно! Дрожишь, как осиновый лист. Ложись, присыплю теплым песочком…
Я послушно лег. Что-то во мне еще сопротивлялось, еще кричало, что так быть не может, но шестым чувством я знал, дядюшка Кро говорит правду. Сам он, энергично работая хвостом, соорудил надо мной нечто вроде могильного холмика, что было не только символично, но и очень своевременно. Обнявшее тело сухое тепло прогнало озноб, но мне не полегчало.
— Ты это зря, ты не думай, — говорил между тем добрейший дядюшка Кро, пытаясь подсластить мне пилюлю, — обычным киллером дядя твой не был, ему поручали лишь самые тонкие и деликатные дела. Обретаясь во все времена при власть предержащих, — продолжал он, заботливо подгребая мне под бок песок, — старик умудрился не только выжить, но и всех первых лиц страны пережить. Его ценили за уникальные возможности, но и сам он был достаточно мудр, чтобы держаться в тени и заслуг своих не выпячивать. Рассказывали мне, что как-то перед войной на него, как теперь говорят, наехали, но Бучер нашел способ дать об этом знать «хозяину». Шустрые ребята потом долго жалели, что сунули нос не в свое дело, а заодно уж и о том, что мать их родила. Ты знаешь… — аллигатор подвигал из стороны в сторону челюстями, — любить старика я никогда не любил, но убеждения, надо отдать должное, у него были! Слово это теперь вышло из употребления и приводится в словарях как анахронизм, но за приверженность принципам человека уважать можно…
Такое невольное отступление от темы заставило дядюшку Кро задуматься, нашлось о чем подумать и мне. Старик был человеком замкнутым, никогда и ничего о себе не рассказывал, но представить его в обрисованной крокодилом роли для меня было непросто. Впрочем, близость к вершителям судеб откладывает на людей отпечаток, выхолащивает из них что-то человеческое, и в этом смысле дядя вполне мог оказаться той фигурой, которой манипулировали. Только уж больно не хотелось мне в это верить.
— В отличии от семинариста Джугашвили, Солдатов был рабочей косточкой, из питерских, к тому же, русской национальности, — продолжил свой рассказ дядюшка Кро. — Начинал мальчишкой на заводе в кузнечном цехе, потом вступил в партию, принадлежал к непосредственному окружению Ленина. Наравне с Троцким и многими другими участвовал в революции, стал членом ЦК партии, вошел в Политбюро. Одно время возглавлял политическое управление Красной армии, но в оппозиции к Сталину никогда не состоял и с оппозиционерами не якшался. Где-то в середине двадцатых ушел с головой в хозяйственные проблемы, но всегда был на виду. Народ любил своего Пафнутича, его так многие звали, и рябой Иосиф это прекрасно понимал, как знал и то, что оклеветать такого человека или просто убить, как он расправился с Фрунзе, а позже с Кировым, без последствий для него самого не получится. Солдатов единственный стоял на пути Сталина к абсолютной власти и, оттеснив того на вторые роли, мог занять место Генерального секретаря партии. К чему все в общем-то и шло… — крокодил улегся рядом со мной и с удовольствием потянулся длинным телом. — А теперь представь, как стояли они, Иван Пафнутьевич и твой дядя, у кромки воды и курили! Молча. Прекрасно понимая, что должно произойти. Не могу сказать, о чем тогда думал Солдатов, но подозреваю, что о судьбе страны. Не мог он не предвидеть, как все обернется. В общем, Глебаня, одно слово — трагедия!
Дядюшка Кро тяжело вздохнул и перешел к изображению разговора в лицах. У него был явный актерский талант. Я поймал себя на том, что буквально вижу замершие у воды фигуры, слышу малейшие интонации балансировавшего на грани забвения человека:
— Ты хоть отдаешь себе отчет в том, что делаешь? — спросил Солдатов, не поворачивая большой, лобастой головы и не глядя на парня. — Мой доклад о работе ЦК ВКПб стоит на съезде первым! Сталин, Куйбышев и Киров выступают за мной. Тебе это ничего не говорит?..
Тот не ответил, но напряжен был до крайности. Руки мужчине освободил, но боялся, как бы чего не вышло. Над водой стелился рыжеватый туман, другого берега реки видно не было.
— Тебе скажу, — продолжал Солдатов, глядя все так же прямо перед собой, — я работал бок о бок с Ильичом, делал революцию, за моей спиной каторга и ссылки. Не на того ставку делаешь, парень! Если даже я уйду, не быть Сталину Генеральным секретарем, товарищи по Центральному комитету не дадут. Того же мнения и руководство армии…
Дядя продолжал упорно молчать, только еще сильнее сжимал кулаки. Лицо окаменело, будто это был сфинкс, а не человек.
Солдатов усмехнулся, в его голосе появились новые нотки:
— Пойми, чудило, всем же хуже сделаешь! Он тебя первого уберет. Ты ж еще молодой, тебе жить да жить. Проведем съезд, расставим все по местам, назначу тебя заместителем Наркома внутренних дел, а потом и наркомом. Ягоду надо гнать в три шеи и отдавать под суд. Если Иосифа оставить у руля, начнется такое, что мало никому не покажется…
Стоявший несколько сзади парень подошел к Солдатову и защелкнул на его руках наручники. Подталкивая перед собой, повел к мосткам…
Аллигатор мотнул головой в сторону лежавшего низко над водой настила, который я раньше не заметил.
Солдатов коротко выругался.
— Да, говорили мне, что есть на север от Москвы такое место, и о тебе, Бучер, я тоже слышал, но, дурак, не поверил! Знал бы, что так все обернется, ты бы у меня давно кормил червей…
Тяжело шагая по песку, он побрел к мосткам, но вдруг остановился, обернулся:
— Об одном прошу, семью не трогайте, детей, они ни в чем не виноваты!
Вступил на деревянный настил, дошел до края…
8
Дядюшка Кро сделал драматическую паузу и повторил:
— Солдатов вступил на деревянный настил, дошел до края и, не дожидаясь пинка, шагнул в Лету. Канул! Даже круги по воде не пошли. Был человек со всеми его делами и надеждами, и нет его! Как и не жил. И памяти о нем не осталось. Никто из живущих никогда ничего об Иване Пафнутьевиче не слышал и уже не услышит… — помолчал. — Вот так, Глебаня, все и было — на удивление буднично и просто! История штука незамысловатая, чтобы придать себе значимости, люди специально ее усложняют. Ну, а старик… старик вернулся на берег, опустился на песок и трясущимися руками закурил. Тогда я впервые и заметил, что голова-то у него почти совсем седая, коротко стриженый волос отливает серебром. Ты, должно быть, сам такое испытал, бывают в жизни моменты, когда жажда немедленной справедливости берет тебя за горло. Метнулся я к нему, разинул сколько мог пасть, только и он не оплошал. Выхватил из кобуры наган и разрядил его в меня не целясь. Что с него было взять, с молодого! Выплюнул я эти семь пулек ему под ноги и говорю: Что же ты, сукин сын, делаешь? Ну и еще кое-что, не жалея красок, добавил, лагерников на берегу Леты тогда уже хватало, было у кого поучиться образности русского языка…
Выпростав из под песка руки, я закинул их за голову и принялся смотреть в подернутое пеленой облаков низкое небо. Диск солнца на его сером фоне проступал размытым пятном. Не верить дядюшке Кро у меня не было оснований. При всей своей болтливости придумать такое он вряд ли мог, да и никакой нужды в том у него не было…
Если принять рассказанное за правду, — соображал я, — заботясь, как каждый нормальный человек, в первую очередь о себе, то приходится признать, что по возвращении в Москву меня ждут сразу две проблемы: преследование де Барбаро и весьма возможный интерес ко мне со стороны государства, а точнее тех, кто, блюдя свою корысть, действует от его имени. В неразберихе девяностых, когда спецслужбы разваливал всяк, кому приходила в голову такая блажь, дядя выпал из поля зрения властных структур, теперь же, поделив страну и обзаведясь деньгами, кое-кто о нем вспомнил. И действительно, плохо ли, вдобавок к награбленному получить доступ к водам забвения! Тут и ленивый захочет поиграть в политику. Неясным оставалось лишь одно: мне-то в создавшейся ситуации что делать?..
Занятый этими невеселыми мыслями, я совсем забыл где нахожусь. Вздрогнул, когда аллигатор открыл свою говорливую пасть.
— А ведь Солдатов оказался прав, хотя и не во всем! — произнес дядюшка Кро, с явным намерением продолжить начатое повествование. — Семнадцатый съезд ВКПб, или съезд победителей, на котором Иван Пафнутьевич должен был делать основной доклад, стал, вопреки его ожиданиям, триумфом Сталина, а вот самих «победителей», как он и предсказывал, я скоро стал встречать на берегу Леты. Из тысячи двухсот делегатов тысяча сто были поставлены к стенке и замучены, но никто из них, кого бы я ни спрашивал, не смог вспомнить человека по фамилии Солдатов. О Кирове говорили, говорили об Орджоникидзе, а об Иване Пафнутьевиче даже и не слышали. И те, кто пришел к водам забвения из застенков НКВД и лагерей ГУЛАГА о нем тоже ничего не знали, Лета смывает в вечность все следы. Ну а потом началась мировая бойня и счет новопреставленных пошел уже не на сотни тысяч, а на миллионы. Этих я и спрашивать не стал, у них были совсем другие заботы. Старик же появлялся здесь еще не раз, но так никогда слова со мной и не сказал…
