Габриэль Гарсиа Маркес - Двенадцать рассказов-странников
— Свет — все равно что вода, — сказал я, — Открываешь кран — и льется.
Итак, они плавали в среду вечером и учились управляться с секстантом и компасом, а родители, возвратившись из кино, застали их спящими, словно ангелочки, на твердой земле. Дальше — больше, и через несколько месяцев они попросили снаряжение для подводной охоты. Все, что полагается: маски, ласты, баллоны со сжатым воздухом и духовые ружья.
— Скверно, что в кладовке уже стоит лодка с веслами, которая им совершенно ни к чему, — сказал отец. — Но хуже, что теперь они хотят полное снаряжение для подводного плавания.
— А если мы добьемся золотой гардении за первый семестр? — сказал Хоэл.
— Нет уж, — испугалась мать. — Хватит.
Отец упрекнул ее в неуступчивости.
— Ох уж эти дети, что положено не делают, палец о палец не ударят, — сказала мать, — а ради каприза способны завоевать и учительскую кафедру.
Родители не сказали ни да ни нет. Но Тото с Хоэлом, бывшие два года последними в классе, в июле получили по золотой гардении, и их достижения были публично отмечены директором. В тот же день, хотя сыновья больше об этом не напоминали, они обнаружили у себя в спальне полное подводное снаряжение в упаковке. Таким образом в первую же среду, пока родители смотрели «Последнее танго в Париже», они заполнили квартиру светом на глубину в две сажени и плавали, точно домашние акулы, под столами и под кроватями, и на дне света нашли вещи, которые долгие годы были затеряны в потемках.
В конце учебного года братьев привели в пример всей школе и наградили дипломами с отличием. На этот раз им не пришлось ничего просить, родители сами спросили, чего они хотят. Они же проявили рассудительность и попросили всего-навсего устроить им дома праздник, чтобы доставить удовольствие одноклассникам.
Папа, оставшись наедине с женой, просиял.
— Это означает, что они повзрослели, — сказал он.
— Да услышит тебя Бог, — сказала мать.
В следующую среду, в то время как родители смотрели «Битву в Алжире», люди, проходившие по Кастельяне, увидели водопады света, низвергавшиеся из окон прятавшегося за деревьями старого здания. Свет лился с балконов, струился по фасаду и золотистым потоком стекал на проспект, осветив весь город до самой Гуадаррамы.
Срочно вызванные пожарные взломали дверь на пятом этаже и обнаружили, что вся квартира до самого потолка затоплена светом. Диван и кресла с обивкой из леопардовой шкуры заодно с роялем плавали в гостиной на разных уровнях меж бутылок из бара, а манильская шаль колыхалась на воде точно золотая медуза. Домашняя утварь в поэтическом азарте парила на собственных крыльях в кухне под потолком. Духовые инструменты военного оркестра, под которые дети любили танцевать, дрейфовали рядом с разноцветными рыбками, выпущенными из маминого аквариума, единственными живыми и счастливыми в этом просторном светящемся болоте. В ванной плавали зубные щетки всего семейства, папины презервативы, мамины баночки с кремом и запасная искусственная челюсть, а телевизор выплыл из большой спальни на боку, так и не погасив последней сцены из ночного фильма, который детям смотреть не разрешается.
В глубине коридора, между двух вод, плавал Тото: в маске для подводного плавания он восседал на корме, сжимая в руках весла, и высматривал маяк далекого порта, пока еще был воздух в баллоне, а Хоэл на носу при помощи секстанта все еще искал в вышине Полярную звезду, и по всей квартире плавали все тридцать семь их одноклассников, захваченные вечностью в тот момент, когда им приспичило пописать в горшки с геранями, горланить школьный гимн на измененные слова с шуточками в адрес директора или потихоньку хлопнуть стакан бренди из папиной бутылки. Лилось столько света, что он заполнил весь дом и выливался наружу, и весь четвертый класс начальной школы Святого Хулиана Странноприимника затонул на пятом этаже дома номер 47 по проспекту Кастельяна. Дело было в Мадриде, в Испании, в городе, не знающем раскаленного лета и студеных ветров, где нет ни моря, ни реки и сухопутные жители которого никогда не были мастерами в искусстве судовождения по яркому свету.
След твоей крови на снегу
Под вечер, когда они подъехали к границе. Нена Даконте заметила, что ее палец с обручальным кольцом по-прежнему кровоточит. Жандарм в пледе из деревенской шерсти, накинутом поверх лакированной треуголки, проверил их паспорта, светя себе карбидовым фонарем и с трудом удерживаясь на ногах под порывами ветра, дувшего с Пиренеев. Хотя паспорта были дипломатические и находились в полном порядке, жандарм приподнял фонарь, чтобы сличить лица с фотографиями.
Нена Даконте была совсем еще ребенком с глазами беззаботной птички и с кожей цвета патоки, продолжавшей лучиться карибским солнцем даже в мрачные январские сумерки, и куталась в норковую шубу, для покупки которой не хватило бы годового жалованья всего пограничного гарнизона. Билли Санчес де Авила, ее муж, сидевший за рулем и одетый в куртку из шотландки и бейсбольное кепи, был на год младше ее и почти так же красив. В отличие от жены Билли был высокого роста и атлетического сложения. Этакий застенчивый громила с железными челюстями. Но красноречивее всего говорил о социальном положении новобрачных платинированный автомобиль, из нутра которого вырывалось дыхание живого зверя. Автомобиль, подобного которому в жизни не видывали на этой убогой границе. Задние сиденья ломились от новехоньких чемоданов и бесчисленных, до сих пор не открытых, коробок с подарками. А еще там лежал тенор-саксофон, бывший самой сильной страстью в жизни Нены Даконте, пока ее не сразила злосчастная любовь нежного курортного разбойника.
Когда жандарм, поставив отметку в паспортах, вернул их. Билли Санчес спросил, как им проехать к аптеке, — его жена поранила палец, — и жандарм прокричал им, перекрывая ветер, чтобы они спросили в Эндайе, по французскую сторону границы. Но жандармы в Эндайе сидели в одних рубашках в теплой и хорошо освещенной будке, резались в карты и ели хлеб, макая его в кружки с вином, и им совершенно не хотелось высовываться на холод. Увидев огромный, шикарный лимузин Билли Санчеса, они показали жестами, что надо ехать дальше во Францию. Билли несколько раз погудел, но жандармы не поняли, что их подзывают, а один из них открыл окно и проревел еще яростнее ветра:
— Merde! Allez-y, espece de con![18]
Тогда из машины вышла Нена Даконте, плотно закутанная в шубу, и на отличном французском языке спросила у жандарма, где тут аптека. Жандарм ответил, по привычке с набитым ртом, что показывать дорогу — не его дело, а еще пуще в такую бурю, и захлопнул окошко. Но потом вгляделся попристальней в девушку, которая стояла вся в ослепительных мехах и сосала пораненный палец, и, видимо, принял ее за чудесное видение в этой жуткой ночи, потому как вмиг переменился. Он объяснил, что ближайший город — это Биарриц, но в такой мороз, да еще на лютом ветрище они скорее всего найдут открытую аптеку только в Байоне, чуть подальше.
— А что, у вас что-нибудь серьезное? — спросил он.
— Пустяки, — улыбнулась Нена Даконте, показав палец с бриллиантовым перстнем, на подушечке которого виднелся едва заметный укол от шипа розы. — Чуть укололась.
Перед Байоной пошел снег. Было не больше семи вечера, но из-за бушевавшей бури улицы были пустынны, а дома наглухо закрыты, и, покружив по городу, но так и не найдя ни одной аптеки, молодожены решили ехать дальше. Билли Санчеса такое решение обрадовало. У него была ненасытная страсть к редким автомобилям и во всем потакавший ему папаша с избытком воспоминаний и раздутым комплексом вины. Да и потом. Билли в жизни не водил ничего подобного этому «бентли» с открывающимся верхом, который подарили ему на свадьбу. Он был настолько опьянен ездой, что чем дольше ехал, тем меньше ощущал усталость. Он намеревался доехать этой ночью до Бордо, где у них были зарезервированы апартаменты для новобрачных в отеле «Сплендид», и никакие встречные ветры или сильные снегопады не могли этому помешать. Нена Даконте, напротив, совсем обессилела. Ее доконал последний отрезок пути от Мадрида, настоящая козья тропка, по которой хлестал град. Поэтому после Байоны она туго перетянула безымянный палец носовым платком, чтобы остановить непрекращавшееся кровотечение, и заснула глубоким сном. Билли Санчес заметил это лишь около полуночи, когда снегопад прекратился, ветер внезапно застыл меж сосен, и небо над равниной усеялось холодными звездами. Он проехал мимо спящих огней Бордо, остановившись только у придорожной бензоколонки, поскольку у него еще хватало запала доехать без передышки до Парижа. Он был в таком восторге от своей большущей игрушки за 25 тысяч фунтов стерлингов, что даже не задался вопросом: а испытывает ли то же счастье ослепительное создание с набухшей от крови повязкой, спавшее рядом, создание, в отроческих снах которого впервые сверкали молнии неуверенности?
