Елена Толстая - Очарование зла
Веру завезли, однако, не в гостиницу, а за город, в Подмосковье, в один из безликих, огороженных глухим забором пансионатов. Считалось, что это пансионат для отдыха партийного руководства. Среди зданий барачного типа резко выделялась хорошенькая загородная усадьба — бывшее имение князя Юсупова. От имения остался только барский особняк, центральная его часть. Там размещалась разведшкола ОГПУ.
Все вещи Веры уже находились в отведенной для нее комнате. Кто-то потрудился собрать их в гостинице, уложить в чемодан. Она брезгливо поморщилась, вытряхивая содержимое чемодана на кровать.
Комната резко отличалась от номера в отеле. Обстановка самая спартанская: кровать, письменный стол, дощатый шкафчик для одежды. Вера сунула платья в шкаф и там на вешалке обнаружила форму: гимнастерку, узкую юбку, ремень. Внизу стояли сапоги, голенища высокие — будут впиваться под колени.
Вера покачала головой. Поставила туфельки рядом с сапогами, босиком вернулась к кровати. Улеглась. От тишины ломило в ушах. Неожиданно ее охватил порыв бурного веселья. Она несколько раз подпрыгнула на кровати, сбросила остатки вещей на пол. Глухо стукнула об пол книга — альбом с репродукциями Боттичелли. Святополк-Мирский время от времени уверял, что Вера напоминает ему излюбленный у этого художника женский образ.
Потолок был высоким, что указывало на благородное происхождение здания, где находилась Вера. Потолки у домов — все равно что форма рук у людей: всегда расскажет о происхождении. Особенно в России, где можно встретить в комнате вознесенную над полом четвертушку роскошного плафона или фрагмент колонны, вмурованный в стену Она видела даже квартиру, где колонна стояла посреди комнаты, занимая большую часть жилого пространства.
Самое невероятное заключалось в том, что Вере вдруг перестали что-либо объяснять. Она имела весьма смутное представление о своей дальнейшей участи. Чем ей предстоит заниматься? Какие науки она будет изучать? Куда ее в конце концов направят? Ее замужество превратилось в фантастический фарс, не успев начаться: должно быть, это входило в программу «воспитания» будущей шпионки. Но какие задания ее ждут? Неужели для того, чтобы стянуть с отцовского стола папку с надписью «ЗАГОВОР» и передать документы тому же Болевичу, необходимо было выйти замуж за честнейшего Трайла, получить английское гражданство, очутиться в подмосковном особняке, в комнате за перегородкой?..
Вера раскинула крестом руки, еще немного покачалась на кровати. По крайней мере, матрас хороший, а остальное как-нибудь уладится.
* * *На то, чтобы узнать здешний телефонный номер, у Веры ушло несколько дней. Номер не то чтобы сильно скрывали, но все же, чтобы выяснить его, требовалось некоторое умение. Возможно, это был тест. А может — просто традиция. Во всяком случае, Вера его разузнала и тотчас позвонила Трайлу.
Роберт все понимал, но был подавлен сложившимися обстоятельствами. Вера, как могла, утешила его. Напомнила о совместной борьбе. Она почти въяве могла видеть, как он грустно кивает рыжей головой — там, на другом конце провода.
— Я люблю тебя, — сказал он напоследок.
Вера поцеловала трубку, оставив жирный красный след помады.
Ее занятия в школе почти не давали времени для отдыха. Чтение трудов классиков марксизма, изучение книг товарища Сталина, работа шифровальщика, работа радиста… Курсанты валились с ног от усталости. Иногда тренировки тянулись по двенадцать часов кряду. Преподаватели менялись, курсантам же не разрешалось вставать с места.
Изредка звонил Роберт. Обычно его звонки приходились на глубокий вечер, но как-то раз он позвонил прямо посреди занятия. Явился дежурный, доложил, что Гучкову зовут к телефону. Как ни странно, ей разрешили отлучиться. Должно быть, хотели выяснить: с какой целью звонил Трайл. Как будто непременно нужно выяснять, почему молодожен, лишенный не только медового месяца, но даже и законной первой брачной ночи, нуждается в поводе, чтобы позвонить супруге!
— Боб, — сказала Вера в телефон, очень мягко, старательно скрывая досаду, — я ведь очень просила тебя звонить по этому номеру только в экстренных случаях…
— Но ведь ты моя жена, — отчаянно сказал Роберт. — Вот мой экстренный случай! Когда мы увидимся, Вера?
— Не знаю…
— Боже, я так скучаю! Я весь извелся…
— Я тоже скучаю, Боб… — Вера вздохнула, оглянулась на дежурного: вот кто воистину скучал!
— Вера, когда ты сможешь приехать? Что они говорят?
— Они ничего не говорят. Вероятно, так надо. Роберт, у нас занятия каждый день, так что приехать сейчас я точно не смогу.
— А в воскресенье?
Наивный английский аристократ. Впрочем, этого следовало ожидать. Воспитание — такая штука, от которой так запросто не отделаешься. Роберт Трайл привык к тому, что святость воскресений соблюдается даже капиталистическими эксплуататорами.
— Роберт, в воскресенье у нас тоже занятия, — сказала Вера. — Прости, милый, больше говорить сейчас не могу. Нас везут на конференцию Профинтерна. Очень важная конференция. Люблю и целую.
Не позволив ему вставить больше ни слова, она положила трубку.
Оглянулась. Все то же. Коридор, телефон причудливой бородавкой на крашеной стене, в отдалении дежурный. Как только Вера отошла от телефона, он приблизился. Внимательно посмотрел на трубку. Как будто Вера могла что-то не то с аппаратом сделать или утащить из него какую-нибудь деталь.
Вера прошла по направлению к учебным классам несколько шагов, когда увидела, что навстречу ей движется комендант.
— Вот вы где! — раздраженно произнес он. — Почему вы всегда опаздываете, Гучкова? Все уже в автобусе, одной вас нет. Как всегда!
Не отвечая, Вера быстро начала спускаться по лестнице.
Конференция Профинтерна должна была проходить в большом зале клуба НКВД — так теперь называлось преображенное ОГПУ. Курсантов доставили туда на автобусе с наглухо зашторенными окнами.
Зал был заполнен до отказа — ни одного свободного места. Странно, но, несмотря на обилие людей в форме, здесь не пахло ни ремнями, ни сапогами. Было душновато, это правда. Основными составляющими аромата Вера сочла пыль и одеколон.
Курсантов разместили в самых задних рядах, и Вера тотчас принялась рассматривать затылки: тощие и жирные, со складками и без, бритые, прикрытые сальными волосами, курчавые, почти детские — словом, весь ассортимент. Женщин в зале насчитывалось приблизительно в три раза меньше, чем мужчин. Странно, но большинству женщин форма НКВД очень шла, в то время как на многих мужчинах она сидела мешковато. Сделав это наблюдение, Вера успокоенно откинулась на спинку и приготовилась слушать. Жаль, что Роберта здесь нет. Но высматривать его среди сидящих бессмысленно. Если бы он собирался на эту конференцию, он бы с этого начал телефонный разговор и попробовал бы условиться о встрече.
На сцене сидели люди; их лица и плечи виднелись между графинами, папками и стаканами, расставленными на длинном столе (кумачовые скатерти давно ушли в прошлое — на столе лежало добротное сукно темно-красного цвета). К трибуне вышел невысокий человечек, худенький, похожий на подростка-недокормыша, который слишком рано начал курить и оттого не вырос. Веру поразило его миниатюрное личико. Как у куколки. Как-то раз она видела у одной дамы (Боже мой! Тысячу лет назад, еще в той России, в потерянной!) фарфоровую куклу-мальчика. Странная игрушка. Она изображала старообразного мальчонку с не по годам умненькой мордочкой. Фарфоровый этот мальчик напугал девочку Веру, и она весь вечер не отходила от маменькиных юбок, а на предложение «пойти поиграть» отвечала обиженным взглядом. Уж маменька-то могла бы догадаться!
Вот таким умненьким фарфоровым мальчиком выглядел на трибуне нарком внутренних дел СССР Николай Ежов. Он совершенно точно знал, что должен сказать, для чего он должен это сказать и какие последствия вызовет то, что он должен сказать.
Он говорил о преобразованиях в комиссариате внутренних дел. О причинах, которые вызвали эти глобальные преобразования. В конце концов, эта речь должна была оправдывать само существование товарища Ежова — как на посту наркома, так и вообще, в качестве живого человека.
— Я могу доказать, — говорил Ежов, — что все руководство бывшего ОГПУ. преобразованного решением ЦК партии в НКВД, все без исключения, во главе с Ягодой, были шпионами! Да, шпионами, завербованными различными разведками капиталистических стран. Все бывшие руководители отделов, все!..
В зале затихли. Было очень тихо. Так тихо, что слышно было, как Ежов осторожно переводит дыхание. Вера вдруг поняла, что многие из собравшихся испытывают сейчас острое чувство благодарности. Благодарности к Ежову — за доверие! За то, что их-то он не счел шпионами. Их он по-прежнему считает своими верными товарищами и в знак этого доверия излагает сейчас перед ними свои самые сокровенные мысли, развертывает перед их взором картины ужасающего заговора. Заговора, который едва было не погубил и их самих, и всю страну!
