Ксения Кривошеина - Недоумок
Уже за огромным обеденным столом он рассказывал об отце — только хорошее, о бабке — только положительное, о своей творческой судьбе — только несчастное. Мирочка прибавила к рассказам ужасы выезда из СССР, отравление, унижения, рабский труд и прозябание в низших эмигрантских кругах Германии и… Израиля. Старички всему удивлялись, особенно когда услышали рассказы о бедности, они в этих странах бывали, ездили на вагнеровские оперы в Германию, а совсем недавно посетили Израиль и с восторгом вспоминали о поездке. Мира-Шура пучили глаза и не могли понять, как можно восхищаться немчурой и государством Израиль.
Потом, уже за десертом, выясняли родословную, каким боком-припеком Шурина семья связана с графом Б. По фотографиям из альбома это было трудно понять, фамилия отца подходила к одному из дальних родственников, который остался в России, не успел эмигрировать, был арестован (по доносу) и расстрелян. Шура смутно помнил разговоры в семье о том, как его бабка от страха и партийности донесла на своего мужа. Отца иногда совесть мучила, но он старался об этой истории особенно не распространяться, так что подробностей Шура не знал, а сейчас о таком позоре лучше было не вспоминать. Нужно поднести его семью как героически знаменитую и абсолютно лояльную, но Шура не знал, как это сделать, а потому, рассматривая альбомы с пожелтевшими фотографиями, мучительно соображал, как произвести хорошее впечатление на стариков. Мирочка тоже старалась изо всех сил — мурлыкала, шептала, скромно опускала глаза, нежно гладила по руке графа, улыбалась Ирэн и помогала убирать со стола прислуге.
— Ты видел их глаза? — вопрос Ирэн к Сержу, поздно вечером, когда Мира-Шура были отогреты, накормлены и уложены в комнате для гостей. — Мне их так жалко! Они так достойно держатся, не жалуются, а по всему видно, что им плохо. Бедные детки.
— Да уж… — Граф досматривал последнюю страницу «Фигаро» и очень хотел спать.
— Нет, ты не понимаешь, что они пережили. Ты слышал рассказ этой девочки? Как им тяжело пришлось выезжать, они окружены людьми не их круга…
— Хм, да уж… — Прогноз погоды на завтра предвещал солнце, а поэтому, подумал Серж, ранний обед с друзьями можно будет провести на открытой террасе ресторана.
— Ты бесчувственный человек, ты эгоист, — Ирэн терпеть не могла безразличного барского тона мужа. — Помнишь рассказ Александра о том, как за ними следил КГБ? А что пережили родители Мирочки? Бедные старики. Вот ты все свои газеты читаешь, в них много разного пишут о России, о диссидентах тоже много писали, а когда непосредственно с такими людьми сталкиваешься, сразу понимаешь, как им тяжело. Ведь они иностранцами будут всегда и везде! Они теперь навсегда без родины, без семьи.
— Неужели? — Граф зевнул и отложил газету. Он не очень хорошо понимал, кто такие диссиденты, а кто просто эмигранты. Но ребята на него произвели приятное впечатление, и он даже решил пригласить их в ресторан. Хорошо бы показать Париж, сводить в музей… Он поцеловал жену и выключил свет: — Спокойной ночи дорогая. Утро вечера мудренее.
Ирэн с Сержем прожили счастливую жизнь, без особенных болезней, окруженные людьми своего круга, приличными и богатыми, и единственный их грех заключался в том, что они никогда никого ни о чем не просили, а давали и дарили с удовольствием. Благородное сердце старого графа всегда было настроено на волну сострадания. Когда он видел по телевизору истории о стихийных бедствиях или катастрофах, то на глаза Сергея Сергеевича набегали слезы, он доставал чековую книжку, проставлял трехзначную цифру и оправлял чек по адресу благотворительной организации. Так что Ирэн была не права, упрекая его в черствости.
Она еще долго не могла сомкнуть глаз. В ее головке крутились сценарии, мысли множились, душа и сердце взывали к деятельности. Помощь требовалась немедленно. Сострадание росло в Ирэн, как гриб-дождевик, оно влилось в ее квартиру в виде двух несчастных родственников. Они были рядом, в досягаемости нескольких метров (не то что голодные дети в Африке), дыхание бедности, исходившей от Шуры-Миры, витало в ее квартире, и пьеса «Пигмалион» уже переписывалась в фантазиях Ирэн на другой лад.
Лежа в темноте, она рассматривала таинственные тени, двигающиеся по потолку спальни, и выстраивала планы. Главное, нужно уговорить ребят уехать из Берлина. Необходимо, чтобы они преодолели свою застенчивость и приняли предложение жить у них. Ах, как она чувствовала, что нельзя унижать бедность, нужно делиться, быть щедрой. Ее этому учили с детства, а православие (которое она обожала) развило в ней чувство вины перед всем миром. Да, да, она частенько плакала и стыдилась своего богатства, но все до копейки раздать голодным арабам и неграм так и не решалась.
Счастье ее заключалось в том, что она не догадывалась о планах, зарождающихся в головках Шуры-Миры. Знала бы Ирэн, о чем в гостевой комнате, на огромной кровати под балдахином, шепталась эта парочка?! Какие планы вынашивались в синих сумерках ночника, о чем грезилось этой парочке; им казалось, что стоит только руку протянуть и из рога изобилия польется золотой дождь!
Как часто бывает в жизни, счастье падает на тебя кирпичом в самый неожиданный момент. Все прошлое, уже давно позабытое, вспучилось пивной пеной в душе Шурочки. Проступили детали: находка пистолета, смерть деда, обретение отца. До сих пор в дальних закоулках сердца он хранил ненависть к деду, многое не мог ему простить и сейчас. Матери своей он все простил и жалел ее, а воспоминания о Ланочке и Надежде щекотали ласковым тополиным пухом и возбуждали желания.
Мира уже давно сопела рядом, а он, широко раскрытыми глазами глядя в черную пустоту потолка, строил воздушные замки. Когда-то от сильного умственного напряжения он уставал, потом под влиянием Миры перестал особенно мудрствовать, все перепоручил ей, но теперь ситуация настолько была необычной, что в его голове вдруг сами по себе стали строиться грандиозные планы. Они собирались в его подкорке, словно стаи черного воронья, идея претворения в жизнь этих планов пьянила почище французского шампанского. После семейного ужина и ванны, в крахмальной белизне простыней, до глубокой ночи они, как два заговорщика, обсуждали ситуацию: «Я хочу здесь жить, мы будем их любить, ухаживать за ними, а потом они нам все завещают. Ладно, положим на это лет пять, но зато потом…» Мирочка от радости зажмурилась и зачмокала губками, как ребенок, она была слишком добра, потому что предлагала постепенный план внедрения в «рай». Она даже думала развестись с Шуриком и женить на себе графа. Она видела, как он посматривал на ее декольте. Или можно наоборот, сделать так, что старикашка неожиданно помрет, а Шурик женится на старушке. Еще можно подумать и подключить ее папу-маму из Израиля. Но все это требовало времени, переселения в Париж, нахождения работы и с огромными трудностями переоформления вида на жительство. И потом, каким-то сверхчувством они сознавали, что комедию с нежностью, семейственностью и полным растворением в этом высшем свете долго ломать им не придется. Не удастся сыграть Мире второй раз Снегурку, а Шурику доброго Деда Мороза. Вот почему они предпочитали действовать стремительно. Ведь пока никто из окружения благородных родственников не знал об их существовании, и следы замести будет легко.
Шуре было чудно слушать сегодня разговоры о вечной России, вере, царе, отечестве. Он не представлял, что есть русские эмигранты, которые сохраняют любовь к этой мудацкой стране. А может быть, они все завербованы КГБ и потому пропаганду жахают? Ясно, они агенты влияния. Он слышал от разных русских (особенно от тех, кто на радио «Свобода» работал), что среди эмиграции полно кагэбэшников. Как могло получиться, что этот Сергей Сергеевич воевал, в плену был, в международных организациях состоял, в политике разбирается, знает все об СССР, а в будущее России верит? Хрен знает, какую лапшу он весь вечер на уши вешал, плакался, что перед смертью хочет посетить Москву! Шамкал о какой-то вине перед страной, долге, православии. Видел я в гробу это православие. Глупость все это.
Наверное, именно таких наивных идиотов и расстреливали. Вот отец Шурика таким простачком никогда не был, он всегда знал, как своей стране и партии услужить и что взамен просить. Он все и получил, что хотел. Молодец. Нужно быть гибким, ловким, лбом стенку не прошибешь. Шурик никогда не задавался вопросами о «великой России», а в кругах его эмиграции об этом никто вообще не думал, в основном проклинали, так жить было проще и на душе легче. «А тут какой-то странный феномен — патриот России», — мелькнуло в голове у засыпающего Шурочки.
Сегодня в центре Парижа произошло знаменательное событие, которое все расставило на свои места: невостребованное материнство Ирэн в эту ночь обрело цель, а мечты Миры-Шуры стали обретать реальные очертания.
![Ноэль Шатле - Дама в синем. Бабушка-маков цвет. Девочка и подсолнухи [Авторский сборник]](/uploads/posts/books/122361/122361.jpg)
