Карл-Йоганн Вальгрен - Ясновидец:
Высокий и невероятно худой господин, чье уродство заключалось в большом волосатом родимом пятне, наполовину закрывавшем лицо, со скромным поклоном занял место рядом с Барнабю Вильсоном на крошечной сцене, откуда директор цирка произносил свое обращение к публике. В руке у него была стеклянная банка с живыми пчелами. Он аккуратно отвинтил крышку, поднес банку к лицу, разинул огромную пасть — говорили, что он может глотать пушечные ядра, — и все увидели, как насекомые влетают ему в рот.
Всеядный лигуриец сжал губы, аккуратно закрыл банку и совершенно невозмутимо, как будто речь шла о пилюлях аптекаря Ибрагима от беспричинной печали, начал глотать пчел, звучно, одну за одной.
По знаку Барнабю Вильсона он снова разинул свою невероятную пасть, и публика могла собственными глазами видеть, что пчел во рту нет. Потом, снова поклонившись, он, к неописуемому восторгу аудитории, прокашлялся, и пчелы одна за одной начали вылетать у него изо рта. Маленькие крылатые комочки под оглушительные аплодисменты полетели, подгоняемые горным ветром, к заливу, где в багровом свете заходящего вечернего солнца раскинулся город Ницца.
Через неплотную ткань маски Барнабю Вильсон с удовольствием следил своим единственным глазом за публикой. Вокруг него полукругом собралось уже несколько сотен человек — женщины, мужчины, старики, дети.
Справа неподалеку он, к своему удовольствию, обнаружил пожилого господина в сюртуке с забавной гривой седых волос, локонами ниспадающих на покатые женские плечи.
— Не угодно ли господину сделать шаг вперед, в качестве одолжения за бесплатный билет, — сказал он медовым голосом, — и позволить мне продемонстрировать еще один сенсационный номер; речь идет о последней китайской забаве, королеве китайских забав — текучем магнетизме на расстоянии!
Господин был очевидно польщен, что именно его выбрали для эксперимента с королевой китайских забав, и пока он гордо, хотя и с некоторой неуверенностью, приближался к сцене, Барнабю Вильсон вытащил из кармана своего необъятного рыбацкого жилета лейденскую банку и, попросив седого господина задержаться на ступеньке, прикоснулся к его голове и сюртуку.
— Текучий магнетизм, тайна тайн! — отпрянув, воскликнул он с театральной дрожью в своем детском голосе, потихоньку натирая за спиной стеклянную палочку о кусочек замши. И, не успел господин в сюртуке прийти в себя, директор цирка снова оказался рядом с ним, и мистическим жестом, позаимствованным у средневековых факиров, бормоча формулы на никому не понятном языке (на самом-то деле это был валлийский, язык, на котором говорят на островах бухты Кардиган), мистическим жестом простер он руки над головой господина в сюртуке и с удовольствием услышал восторженный вздох публики. К сюртуку господина немедленно начали прилипать всевозможные легкие предметы, носившиеся в воздухе, — сухие листья, кусочки бумаги, пыль и даже парочка пчел, только что спасшихся из пасти всеядного лигурийца. Сюртук то и дело посверкивал крошечными молниями, а парик господина парил в дециметре над его головой, как седой нимб, потрескивая электричеством.
— Одиннадцатое чудо света! — победительно воскликнул Вильсон, — Магнетический поток, называющийся электричеством, — последняя новость императорского двора в Китае! Эта непревзойденная сила вскоре осветит наши города, превращая ночь в день, лошади исчезнут, потому что появятся электрические повозки, можно будет за одну секунду послать сообщение на тысячу километров, и лицо Господа нашего осветится на небесах, потому что с удивлением и восторгом будет смотреть он на изобретательность и творческую силу существа, скатанного им когда-то на бедре из куска глины!
Красный, как свекла, господин в сюртуке схватил свой летающий парик и почти бегом скрылся на рыночной площади. Публика ликовала, а тем временем в портале ближайшего шатра Лукреций III уже налаживал волшебный фонарь для своих фантасмагорий.
По сигналу в сумеречном пространстве шатра, прямо рядом с кассой, материализовался, к искреннему у публики и притворному у Барнабю Вильсона ужасу, так называемый Жираф, недавно так ярко описанное директором пятнистое чудище на тридцати ногах, плюющееся огнем под аккомпанемент сомнительного духового оркестра варьете.
Публика в испуге отпрянула, но в тот момент, когда уже вот-вот могла разразиться паника, жираф исчез. Очередная фантасмагория изображала мрачную купальню, где в сидячей эмалированной ванне покачивался труп знаменитого революционера Марата.
— Господа! — восклицал Барнабю Вильсон. — Всего за два чентизимо вы увидите воскресение из мертвых и материализацию архангелов…
В публике вновь прокатился вздох изумления, когда Лукрециус представил еще одну картину. На этот раз это был Робеспьер с мертвенно-бледным лицом. С кремневым пистолетом в руке он сделал несколько шагов по направлению к директору цирка, намереваясь, судя по всему, выстрелить ему в спину Но по знаку Барнабю Робеспьер превратился в кентавра, который тут же устремился в глубину шатра под аккомпанемент двух резких взрывов из перепачканной пороховой копотью палатки флогистониста Бруно фон Зальца.
— Только спокойствие, господа, только спокойствие, — улыбаясь, продолжал Вильсон. — За ваши два чентизимо мы гарантируем полную безопасность. Привидения, которых вы видите, не причинят вам никого вреда!
Остался только один номер, прежде чем откроется билетная касса и сотни заинтригованных горожан заполнят в этот вечер, как, впрочем, и во все предыдущие вечера, шатер варьете в пригороде Ниццы. В портале шатра, где только что исчез кентавр, стояло еще одно странное существо — ростом чуть больше метра и с огромной бесформенной головой, изуродованной напоминающими серый камень наростами. Торс его был обнажен, и публике были видна его поросшая шерстью спина, руки, напоминающие маленькие корни какого-то растения, кости и позвонки, торчащие тут и там, словно они томились в плену в этом уродливом теле и жаждали поскорее выбраться на свободу. Одежду его составляли чулки до колен и шотландская юбка, а лицо было закрыто яркой венецианской кошачьей маской.
— Позвольте представить наш последний аттракцион! — выкрикнул Вильсон, не скрывая гордости сенсационным номером, привлекавшим рекордное количество публики на лигурийском берегу. — Сэр Эркюль из широко известного клана Бэйрфутов, монстр шотландского высокогорья, известный ясновидец! Он может так же легко, как священник, цитировать Библию, читать ваши самые затаенные мысли!
Не зная, что люди кардинала идут по его следу, шотландский ясновидец Бэйрфут стал главным аттракционом цирка за последний год. Он угадывал цвет нижнего белья у дам, без труда доставал нужную карту из колоды таро, показывал мнемонические фокусы, не имеющие иного объяснения, кроме как наличие сомнительных связей иллюзиониста с потусторонними силами, раскрывал самые интимные тайны публики и описывал в подробностях их жилища, хотя никогда там не бывал.
Кроме того, на французских клавикордах он исполнял мелодии из оперетт по заказу публики, причем зрителя просили напеть эту мелодию не вслух, а мысленно, про себя, и все это он проделывал, несмотря на то что, по клятвенным заверениям Вильсона, был глухонемым от рождения; мало того, что ему втыкали в слуховые проходы затычки, его еще и помещали в пивную бочку, закрываемую крышкой, — чтобы рассеять все подозрения в жульничестве.
Сенсацией было и то, что он играл на клавикордах ногами, да еще и с таким чувством, что публика чувствовала, как все ее неясное томление материализуется в нотах, прежде чем разразиться в тремоло, полное такой неизбывной тоски, что звуки обрушивались на публику ливнем слез — никто их не видел, но ощущали все. На афише цирка он был изображен в карнавальной маске, с волшебной палочкой, зажатой между пальцами ног, и шатер варьете, к великому удовольствию директора Вильсона, каждый вечер был битком, до последнего стоячего места, набит публикой.
Шотландский телепат Бэйрфут обычно выступал последним, после якобинских фантасмагорий Лукреция III, головокружительного номера на трапеции дикого человека Леопольда, поразительных рассказов о давно минувших временах Леона Монтебьянко и турецкого поэта, который с колдовским пренебрежением к боли позволял кому-нибудь из публики прикурить сигару от его раскаленной ноги.
После этого на манеж выходил Барнабю Вильсон. В своей факирской мантии со знаками зодиака он читал короткую лекцию о внутреннем мире глухих, об их зрении, намного более остром, чем у слышащих, об их невероятной способности читать по губам и о том, что сэр Бэйрфут мечтает основать штат глухонемых в Америке. И в самом деле, именно туда Эркюль Бэйрфут собирался направить стопы свои, когда Вильсон совершенно случайно встретил его в одной из ливерпульских таверн, с билетом в Америку в кармане брюк, занятого чтением тайных мыслей приказчика швейной лавки — четыре пенса за мысль, и ему стоило немалых усилий и несколько часов времени уговорить чтеца мыслей отложить свое путешествие, а вместо этого поступить к ним в цирк, дабы дать дорогу своим выдающимся дарованиям.
