Антоний Либера - Мадам
— Ce ne sont pas de traits[62] поэтического дара? — она продолжала иронизировать.
— Возможно, — ответил я. — Хотя мне они кажутся слишком недостаточными. Во всяком случае, — и тут мне в голову пришла удачная формулировка, — si je vous ai blessée, pardonnez-le-moi c'était sans intention[63].
— Blessé?! — ее ответ последовал незамедлительно. — Tu voulais dire «offensée»…[64]
— Est ce qu'une offense n'est pas une blessure?[65]
— Mais finis-en avec ces subtilités[66], — с раздражением сказала она, — и говори, что хотел сказать.
— Я хотел задать один вопрос автору сочинения.
— Ну, задавай, s'il te plaît, только по теме, — она не давала мне ни мгновения передышки.
— Je ferai de mon mieux[67], — ответил я с холодной вежливостью, после чего обратился к Агнешке Вонсик: — Как ты понимаешь латинское изречение, которое использовала как эпиграф для своего сочинения?
— D'accord, ça peut aller[68]. — Мадам признала мой вопрос обоснованным и подключила Агнешку: — Пожалуйста, объясни ему.
— Par les aspirations… par les espérances aux étoiles[69], — без запинки продекламировала Агнешка, поднимаясь с места.
— Bon, — как обычно оценила ее ответ Мадам и повернулась ко мне: — Ну, ты доволен?
— Qui, сç confirme bien[70], — иронично заметил я, — правильность моих предположений, — и собрался уже сесть на место.
— Attends![71] — остановила она меня. — Что ты хочешь этим сказать? Какие у тебя там предположения?
— Она просто не знает, что значит это изречение. «Aspera» не переводится с латыни как «стремление» et encore moins «espérances», mais…[72] — я вдруг запнулся, будто не мог вспомнить, как по-французски будет слово «тернии».
— Mais quoi?[73] — спросила она с притворным участием, за которым явно проглядывала насмешка, что в решающий момент у меня не хватило слов. Причем сказано это было так, что я несколько растерялся и уже не совсем понимал, притворяюсь ли, что не знаю, как это будет по-французски, или действительно не знаю.
— Э-э-э… — я никак не мог выбраться из черной дыры памяти, — alors… се qui nous blesse parfois[74].
— Tu veux dire «offense»?..[75] — она делала вид, что пытается мне помочь.
— К чему эта ирония? — отбил я ее удар. — Les roses en ont… les roses… quand elles sont mûres et belles…[76]
— Ah, tu veux dire «épines»![77] — в уголках губ затаилась насмешка.
— Да, да! Именно так! — примирительно сказал я. — Мне хотелось перевести слово «колючки» или «шипы», но я чувствовал, что это не то.
— Что скажешь ты, Агнешка? — Мадам опять обратилась к бледной Вонсике.
— Oh, je ne sais pas encore[78], — холодно отозвалась первая ученица, не обращая на меня ни малейшего внимания, — сначала я должна проверить по словарю.
— Се n'est pas nécessaire[79], — напомнил я ей о собственном существовании, — это каждый ребенок знает. А впрочем, — вдохновение меня не оставляло, — пусть подтвердит пани учительница. Уж кому-кому, а пани учительнице ты, надеюсь, доверяешь…
«Ну, что ты на это скажешь?» — я мысленно потирал руки, глядя прямо в черные глаза Мадам. Уж теперь-то пани не выкрутится.
Однако ей это удалось — хотя и не самым удачным образом.
— D'accord, — сказала она мне, придав голосу интонации условного наклонения, — ты, скажем так, прав. «Aspera» значит «тернии», а не «стремление». Но какое это имеет значение для данного сочинения?
— Oh, tout a fait essentielle![80] — возмутился я. — Если «aspera» означает «тернии», то имеются в виду препятствия, тяжкий труд, неудачи. А разве о чем-нибудь таком говорится в этом сочинении? — драматическим тоном вопрошал я, стараясь не называть имени невзрачной первой ученицы. — Ничего! Ни единого слова! Наоборот! Приведенные примеры — это какая-то цепь сплошных успехов и побед.
Боковым зрением я заметил, что Рожек Гольтц, спрятав руки под парту, беззвучно мне аплодирует. Не поворачиваясь в его сторону, я незаметно кивнул, дав ему понять, что заметил и оценил его участие, и — будто под действием допинга — продолжат:
— Quand j'ai entendu cette phrase dans le litre[81], to надеялся услышать хотя бы упоминание о процессе Коперника, на котором был вынесен приговор его системе; я надеялся услышать о какой-нибудь авиакатастрофе или хотя бы об Икаре, этом символе опасности, которая поджидает человека, покоряющего небо. Но о чем я говорю! Если она не знает, что значит «aspera», то что она может знать об Икаре!
Да, получилось резковато. Меня слишком занесло в обличительном угаре. Но результат оказался неплох. Разъяренная Агнешка Вонсик, почти посинев от злости, воскликнула писклявым голоском:
— Представь себе, я знаю, кто такой Икар! И получше, чем ты! На конкурсе по мифологии я получила первую премию.
Изобразив на лице возмущение, я с шутовской настойчивостью воззвал к Мадам:
— Mais elle parle polonais! C'est inadmissible![82]
Это было уже слишком. Агнешка разрыдалась, а Мадам резко обратилась ко мне:
— C'est moi qui déside de ce qui est admissible ou non![83] Так что, будь любезен, не поучай меня.
— У меня и в мыслях этого не было, — попытался я отступить, поняв, что перегнул палку. Но слишком поздно.
— Assez! — оборвала она меня. — Я устала от твоего умничанья! И мне очень любопытно, что ты сам написал, коли такой умный. Давай наконец выясним, что кроется за столь бурным красноречием. Надеюсь, не какая-нибудь глупость.
«Merde! — мысленно выругался я с разгона по-французски. — Ну, что, доигрался? Как сам теперь будешь выкручиваться?»
Я взглянул на настенные часы. До звонка оставалось не больше десяти минут. Ничего, где наша не пропадала! За это время, если читать медленно, я доберусь лишь до четвертой-пятой страницы, где пока нет никакой отсебятины.
— Как скажете, пани учительница, — вежливо сказал я и начал читать.
— Le litre! — сразу прервала она меня. — Какое заглавие «произведения»? Каждый ребенок знает, — она с насмешкой вернула мне мои слова, — что начинать следует с заглавия.
Я попал в дурацкое положение. У сочинения не было названия. Я даже не подумал об этом, а теперь в ошибке нельзя было признаться. Обстоятельства не позволяли долго раздумывать. Вновь обратившись к тексту, я сделал вид, что читаю заглавие:
— «L'astrologie: magie ou science?»[84] — И тут меня будто подтолкнуло. В уверенности, что я не успею прочитать сочинение до конца, да что там! даже до половины или того меньше, я после короткой паузы добавил интригующий подзаголовок: — «Le mystère du 27 janvier»[85].
После чего поднял глаза на Мадам. Ее лицо оставалось невозмутимым.
— Lis, vas-y, on t'écoute[86], — она села боком за стол и оперлась головой на руку.
Я начал еще раз. Читал я громко и с выражением, следя за тем, чтобы произношение было правильным, и выдерживая нейтральный тон ученого трактата. Глаз от текста, чтобы мимолетным взглядом обежать аудиторию и проверить реакцию слушателей, я не поднимал. Держался серьезно и скромно; весь сосредоточился на чтении текста. Единственно, что нарушало цельность образа, это взгляды украдкой на часы, но проверка времени происходила незаметно для аудитории. Тетрадь я держал в руках, и циферблат часов находился почти перед самыми глазами.
Когда я добрался до первых цитат из «Фауста», до конца урока оставалось более пяти минут. Плохо дело. Слишком много времени. Я сделал короткую паузу, после чего, начиная со слов «Что касается меня, то я долгое время…», замедлил темп чтения.
После фразы «Я родился в сентябре, точнее, десятого числа, а значит, под знаком Девы», Мадам не выдержала и с досадой поторопила меня:
— Ne pourrais-tu pas faire un peu plus vite?![87]
Да уж, таких роскошных подарков я не ожидал в самых смелых мечтах, когда раздумывал, как бы заставить ее произнести нечто такое, что прозвучало бы двусмысленно. Теперь, когда эти слова были сказаны, меня как громом поразило.
— Plus vite? — тихо переспросил я, будто в растерянности, чтобы еще раз услышать ее слова.
— Oui, plus vite, bien plus vite! — настойчиво повторила. — Если не хочешь, чтобы я уснула через минуту.
«А если я скажу, что хочу?» — провоцировала меня мелькнувшая в голове мысль. Но я отбросил ее и сделал более серьезный ход.
— Bon, j'essaierai[88], — вежливо сказал я и добавил для пикантности: — Хотя это рискованно…
— Ох, да перестань ты наконец дурака валять и, будь любезен, читай дальше, — она побарабанила пальцами о край стола и встала.
До конца урока оставалось две, может, три минуты. Выполняя пожелание Мадам, я стал читать быстрее. Таким образом я покончил с очередными шестью абзацами. Спасительный звонок прозвучал на фразе: «Начать нужно с мифа о Водолее и Деве».
