Лия Флеминг - Забытые письма
Гай хотел улизнуть сразу после ужина – обратно в деревню, повидаться с Сельмой. У него в походном рюкзаке и небольшой подарочек для нее – изящный флакончик французских духов.
Но Энгус не отходил от него ни на шаг, беспрерывно сыпал вопросами и донимал рассуждениями о войне. Он так отчаянно рвался узнать все подробности! Гаю же совершенно не хотелось делиться фронтовыми переживаниями. Ему казалось, он должен уберечь близких, не рассказывать им правды, как же кошмарна эта война, особенно для рядового состава. Брат ловил каждое его слово, будто он пророк, и Гай с грустью отметил, какая пропасть их теперь разделяет – словно каждый день разлуки вбивал меж них новый клинышек. Он теперь смотрит на мир, чувствуя себя древним, как эти холмы. А Энгус по-прежнему тот же мальчишка, вчерашний школьник с оттопыренными ушами и незыблемыми идеалами, которых не коснулась настоящая битва. Он уже спланировал их завтрашний день – зовет прогуляться пешком, как в прежние времена.
– Там на реке есть пещера, скала нависает над Риджем, просто невероятно! Пойдем с тобой, облазаем там все, а? – азартно тянул его Энгус.
Но Гай отвечал уклончиво. Мама собиралась устроить прощальный вечер, пригласила кого-то из клана Беллерби. Похоже, скукотища будет смертельная – а ты сиди и слушай, как леди тарабанят по клавишам, а потом вымучивай с ними светскую болтовню ни о чем. Даже мама утомляет его: все что-то суетится по поводу его формы. Ну, отправили ее в стирку, оттерли, отпарили, отгладили. Спина – в укусах, расчесанная – привела маму в ужас, она тут же принялась хлопотать, чтобы он принял ванну с дезинфицирующим средством и сжег все нижнее белье. А ему лишь хотелось, чтобы ему дали немного поспать спокойно и на время забыть о не отпускающем чувстве вины, что вот он тут окружен комфортом, а ребята его – там, в окопах и под огнем. Он потягивает «Пуйи-Фюиссе»[17], закусывает свежайшей форелью и только что сорванными овощами, уплетает малину со сливками, а они там грызут сухие галеты и давятся осточертевшей тушенкой.
Их дом стал похож на спальню школьного пансиона – ряды кроватей, аккуратно заправленных в ожидании бедных выздоравливающих вояк. В чем-то он завидовал им – как хорошо вот так спокойно лежать, глядеть на холмы… Но другая его часть беспокоилась об оставленных на фронте товарищах – что-то сталось со всеми ними… Отправили в тыл? Раскидали по разным частям? Но больше всего его душа рвалась к Сельме: он мечтал прикоснуться к ней, ощутить нежность женских рук. Да, он стал мужчиной, и в его теле пробуждаются мужские желания. Он не хочет покинуть этот мир, так и не поцеловав ее губ, не познав любви. Он не хочет погибнуть невинным юношей.
Офицеры для разрядки иногда посещали публичные дома, но Гай был брезглив и опасался подцепить какую-нибудь болезнь. К тому же усталость на корню убивала всякие позывы плоти. Ему хотелось подлинных чувств – любить девушку, которая любит его. Он не сомневался, что Сельма разделяет его чувства. Он видел ее глаза, когда покидал кузницу… Ее так же страстно тянет к нему, и времени у них совсем ничего. Он просто должен снова увидеться с ней!
Впору броситься прямо сейчас, постучаться к ним в дверь и пригласить ее на свидание. Но уже совсем поздно, это будет выглядеть неприлично. Написать ей записку? И как в старые времена они будут скакать вдоль Риджа, будто и нет никакой войны. Никто же не упрекнет его за то, что он немного побудет наедине с девушкой – своей девушкой? И неважно, что думает об этом мама. Он пойдет за зовом своего сердца.
Как летит время, когда вокруг гремит бой и ты дрожишь за свою жизнь, – но и теперь, дома, отпуск летит ничуть не медленнее, минута уносится за минутой. Ах, почему же время не может тянуться бесконечно? Что ж, значит, надо действовать, не сидеть в ожидании, иначе упустишь шанс и очнешься уже на пароме в Кале – и, быть может, никогда не вернешься обратно, кто знает…
* * *Придерживая оседланную Джемайму на поводу, Гай дожидался у кузницы, пока Сельма закончит рабочий день. Солнце стояло еще высоко.
– Я сказал твоей матери, что приглашаю тебя на пикник, – объявил он, улыбаясь. – Она не возражает.
– Но я возражаю! Куда ж я в таком виде? – с напускным ворчанием отозвалась Сельма, расплывшись от счастья при виде него. – Дай мне пять минут, я переоденусь. – И она бросилась в дом.
Эйса Бартли тем временем хмуро глядел на Гая.
– Может, вам и удалось провести ее мать, но я-то не такой простак, уж будьте любезны, молодой человек. Не вздумайте морочить ей голову. Вы завтра уедете, а ей жить дальше в этой деревне.
– Мистер Бартли, Сельма – юная леди, и обхождение с ней может быть только подобающим, то есть самым уважительным, – отвечал ему Гай, покраснев от столь недвусмысленного намека.
– Вот и славно. Тогда просто постарайтесь возвратиться до темноты. Я не хочу, чтобы соседи болтали лишнее.
Сельма нечаянно слышала их разговор. Она сменила кузничную робу на лучшее свое хлопковое платьице и кардиганчик, подаренный ей на день рождения.
– Не обращай внимания, – шепнула она Гаю. – Пока, пап!
– Мы просто покатаемся у реки, мистер Бартли, как в старые добрые времена. Благодарю вас, что позволили Сельме прогуляться со мной.
– Не благодарите меня. Если бы это зависело от меня… Ладно, она и так знает, что я думаю. Это все ее мать. Ее и благодарите. Мягкое у нее сердце в таких вопросах. – Эйса махнул им рукой, отпуская: – Давайте езжайте… и помните, что я сказал. Что мне передать ее светлости, если она пришлет разыскную команду?
– Просто скажите ей правду, – ответил Гай. – Она поймет.
Но вот тут он солгал. Мать просто позеленеет от ярости – ну и пусть. Это его отпуск.
Они сидели на высоком берегу Риджа, жевали сэндвичи с лососем и огурцом, с которых предупредительно была срезана кожица. Около Сельмы стояла миска с клубникой и тарелка с тонюсенькими ломтиками бисквита. Гай подарил ей духи, и она блаженно вдыхала их аромат.
Но нет на свете такого волшебного кувшина, в который можно было бы закупорить и сохранить этот день – сначала радостное удивление, потом на диво изумительную погоду, тепло солнца на их лицах, раскинувшуюся перед ними долину и руку Гая, обнимающую ее за плечи. Они прокатились верхом, побродили по траве, болтали, хохотали, поддразнивали друг друга.
Наверное, это один из лучших дней за всю ее жизнь. Каждое его мгновение так возвышенно, так драгоценно, так сказочно… Сегодня у нее есть все, о чем она только мечтала – вот только это их единственный и последний день, когда они могут побыть вдвоем. Уж леди Хестер о том позаботится. Но этот день принадлежит им, и Сельма не собиралась терять ни минуты на размышления о ее недовольстве или войне, которые их разлучают.
Гай улыбался, откинувшись на спину и заложив руки за голову.
– В такой-то день наш Йоркшир любого на лопатки уложит, – произнес он, не заметив, что скаламбурил. – Вот бы остановить стрелки часов прямо здесь, прямо вот в эту секунду!
– Если бы… – со вздохом отозвалась Сельма, с улыбкой поглядывая на него.
– Чего бы тебе хотелось?
– Я хотела бы уметь разговаривать так же красиво, как ты, и одеваться, как настоящая леди, и чтобы ты не видел, какие у меня теперь грязные ногти и шершавые руки.
– Замолчи сейчас же! – Гай коснулся пальцем ее губ. – Ты для меня лучше всех – такая, какая ты есть, и не смей портить эти минуты. – Он наклонился и осторожно поцеловал ее в губы, но этот нежный поцелуй обещал большее. Он перевернулся и придавил ее своим телом, накинувшись с доселе неведомой ему настойчивостью и силой. – Сельма, я хочу только любить тебя, обнимать тебя.
– Я знаю, я тоже хочу, – прошептала она, откликаясь на его страсть. Рука Гая скользнула по ее груди и опустилась ниже, к бедрам. Внезапно ее кольнул страх, сковала какая-то неуверенность. Почему-то вспомнился жеребец, завидевший кобылу. Нет, ничего постыдного в этом нет, но страх не отпускал ее. Все происходит слишком быстро, она не готова.
– Нет! Я не уверена… – неожиданно холодная и напряженная, она отвернула голову, уклонившись от его поцелуев.
– Но, Сельма, ты не представляешь, как долго я этого ждал! Я лишь хочу, чтобы мы стали близки, как только могут быть близки мужчина и женщина, – простонал он, обуреваемый страстью, но Сельма оттолкнула его.
– Нет, это неправильно. И я обещала отцу… Я не опозорю семью. Слишком скоро… Я не готова.
– Прости, – Гай принялся неуклюже поправлять на себе одежду. – Я не подумал… Я думал, ты тоже этого хочешь. У нас ведь совсем мало времени… – Голос его звучал так, словно он был далеко отсюда, где-то в своем далеком от нее мире. – Я все неправильно понял, извини меня.
