Жозе Сарамаго - Двойник
Тертулиано Максимо Афонсо сложил свои бумаги в портфель и вышел. Коридоры быстро заполнялись учениками, они уже говорили на темы, не имевшие никакого отношения к предметам, которым их только что обучали, тут и там какой-нибудь учитель старался незаметно перебраться через это море голов, избегая рифов и других препятствий, неожиданно возникавших на его пути к тихой гавани, спасительному порту учительской. Тертулиано Максимо Афонсо направился в ту часть школьного здания, где находился кабинет директора, он посторонился, пропуская неожиданно возникшую перед ним учительницу литературы, которая сказала, беря его за рукав: нам так не хватает хорошего словаря фразеологизмов. Но их стремятся учитывать все имеющиеся толковые словари, напомнил ей историк. Да, но они делают это бессистемно, не ставя перед собой задачу охватить их во всей полноте и проанализировать каждый из них, так, например, недостаточно просто привести выражение «не привязывай осла» и объяснить, что оно означает, надо выявить в составляющих его элементах прямые и косвенные аналогии с тем состоянием духа, которое оно характеризует. Вы совершенно правы, ответил преподаватель истории, чтобы доставить ей удовольствие, потому что данная тема мало его интересовала, н оя прошу меня извинить, я должен идти, меня вызывает директор. Идите, идите, заставлять Бога ждать тяжкий грех. Через три минуты Тертулиано Максимо Афонсо уже стучал в дверь кабинета, он вошел, когда загорелся зеленый свет, поздоровался, выслушал ответное приветствие, сел по приглашению директора и стал ждать. Сейчас он не ощущал здесь никакого чужеродного присутствия, астрального или какого-либо еще. Директор отодвинул в сторону бумаги, лежавшие перед ним на столе, и с улыбкой сказал: я много размышлял над нашей последней беседой и пришел к определенному выводу. Какому, сеньор директор. Я хочу попросить вас за время каникул сделать одну работу. Какую. Вы, конечно, можете возразить, что каникулы существуют для отдыха и что не следует требовать от учителя, чтобы он занимался школьными делами после окончания учебного года. Вы прекрасно знаете, сеньор директор, что я бы вам такого не сказал. Вы бы дали мне это понять как-нибудь по-другому. Но я еще никак не высказался по данному поводу и прошу вас изложить ваши идеи. Думаю, мы могли бы попытаться убедить министра, но не требуя полной перестройки программы, не ставя ее, так сказать, с ног на голову, наш министр никогда не отличался особой революционностью, но мы могли бы продумать, подготовить и провести на практике небольшой эксперимент, пилотный проект, ограниченный на первых порах только одной школой и небольшим количеством учеников, желательно добровольцев, в рамках данного эксперимента исторический материал излагался бы в обратном порядке, от современности к прошлому, а не от прошлого к современности, в соответствии с идеей, которую вы все время выдвигаете и в полезности которой вам удалось меня убедить. А в чем конкретно состоит работа, которую я должен делать, поинтересовался Тертулиано Максимо Афонсо. Я бы попросил вас подготовить обоснованное предложение для министерства. Меня, сеньор директор. Не хочу вам льстить, но я не вижу в нашей школе другого преподавателя, способного это сделать, судя по всему, вы хорошо обдумали данную проблему, у вас имеются на сей счет четкие мысли, и мне было бы очень приятно, если бы вы согласились, я говорю совершенно искренне, и, разумеется, выполненная вами работа была бы достойным образом вознаграждена, мы бы нашли в нашем бюджете соответствующие ресурсы. Сомневаюсь, чтобы мои идеи, и в качественном и в количественном отношении, как вам хорошо известно, количество тоже имеет значение, могли бы удовлетворить министра, которого вы, сеньор директор, знаете намного лучше, чем я. Ох, я его слишком хорошо знаю. Итак. Итак, я повторяю, и простите мне такую настойчивость, но это было бы для нас прекрасным поводом заявить о себе как о школе, способной порождать передовые идеи. Даже если они отвергнут наше предложение. Может быть, и отвергнут, может быть, положат под сукно, сдадут в архив, но оно там останется, и наступит день, когда кто-нибудь о нем вспомнит. А мы будем ждать этого дня, так. Потом мы могли бы пригласить и другие школы принять участие в нашем проекте, организовать обсуждения, конференции, привлечь средства массовой информации. Пока генеральный директор не заставит нас замолчать. Мне очень жаль, что вы отнеслись к моей просьбе безо всякого восторга. Откровенно говоря, сеньор директор, в нашем мире мало что способно привести меня в восторг, но дело даже не в этом, а в том, что я совершенно не знаю, что принесут мне приближающиеся каникулы. Я вас не понимаю. Мне предстоит заняться улаживанием некоторых трудностей, возникших в последнее время в моей жизни, и, боюсь, у меня не будет ни времени, ни душевных сил, чтобы заняться работой, требующей полной отдачи. В таком случае, я больше не настаиваю. Разрешите мне еще немного подумать, сеньор директор, всего несколько дней, к концу недели я дам вам окончательный ответ. Могу я надеяться, что он окажется положительным. Возможно, сеньор директор, но я не обещаю. Вы, кажется, серьезно обеспокоены, желаю вам как можно успешнее разрешить все ваши проблемы. Хотелось бы. Как прошел урок. Неплохо, класс работает. Замечательно. В четверг я проведу с ними письменную контрольную. А в пятницу я буду ждать ответа. Да. Обдумайте все это как следует. Обдумаю. Мне кажется, излишне говорить вам, кому я собираюсь доверить руководство пилотным проектом. Спасибо, сеньор директор. Тертулиано Максимо Афонсо спустился в учительскую, намереваясь посмотреть газеты в ожидании обеда. Но вскоре он понял, что его тяготит общество коллег, он просто не вынесет еще одного такого разговора, как утром, даже если речь пойдет не о нем лично, а о каких-нибудь невинных фразеологизмах типа не привязывай осла, не вешай нос, не тяни кота за хвост. И, прежде чем зазвенел звонок, он встал и пошел обедать в ресторан. Он вернулся в школу к следующему уроку, не стал ни с кем беседовать и рано приехал домой. Он лег на диван и закрыл глаза, пытаясь ни о чем не думать, уснуть, если получится, ощутить себя бесчувственным камнем, он с огромным трудом заставил себя сосредоточиться на просьбе директора, но даже это не смогло рассеять мрак, в котором ему предстояло жить до получения ответа на письмо, написанное от имени Марии да Пас.
Он прождал почти две недели. Тем временем он проводил уроки, два раза позвонил матери, подготовил письменную работу на четверг и еще одну, для другого класса, в пятницу он сообщил директору, что принимает его любезное предложение, в выходные сидел дома, позвонил Марии да Пас, поинтересовался, как она поживает и не пришел ли еще ответ, поговорил по телефону с коллегой-математиком, позвонившим ему, чтобы узнать, как он справляется со своими проблемами, закончил читать главу об амореях и начал главу об ассирийцах, посмотрел документальный фильм о ледниковом периоде в Европе и еще один, о далеких предках человека, подумал, что данный отрезок его жизни вполне мог бы стать темой романа, но это невозможно, в такое никто не поверит, снова позвонил Марии да Пас и говорил с ней таким слабым голосом, что она забеспокоилась и предложила свою помощь, он попросил ее прийти, она пришла, они занялись любовью, затем поужинали в ресторане, а на следующий день она по телефону сообщила ему, что пришел ответ из кинокомпании. Я звоню из банка, если хочешь, зайди, или я сама принесу тебе его после работы. Дрожа от охвативших его эмоций, Тертулиано Максимо Афонсо все-таки нашел в себе силы подавить, в самый последний момент, желание задать ей вопрос, который нельзя было задавать ни в коем случае: ты его прочитала, по этой причине он на две секунды задержался с ответом, отметая последние колебания, последние сомнения в том, стоит ли вводить Марию да Пас в курс событий. Я зайду в банк. Если Мария да Пас вообразила себе трогательную семейную сцену, видя в мечтах, как любимый человек читает ей вслух письмо, а она сидит, слушает и медленными глотками пьет чай, который сама же и приготовила в его кухне, то об этом ей придется забыть. Сейчас мы видим, как она сидит за своим маленьким столиком банковской служащей, еще не отпустив трубку, которую она только что положила на рычаг, перед ней продолговатый конверт с письмом, она не распечатает его, будучи порядочным человеком, она не читает чужих писем, а это письмо чужое, хоть и пришло на ее имя. Не прошло и часа, как в банк поспешно вошел Тертулиано Максимо Афонсо и попросил разрешения поговорить со служащей Марией да Пас. Здесь его никто не знал, никто не подозревал, какие темные сердечные тайны связывают его с девушкой, направляющейся к стойке для посетителей. Она увидела его из глубины зала, где находится ее рабочее место труженицы на ниве чисел, поэтому она уже держит письмо в руке. Вот оно, сказала Мария да Пас, они даже не поздоровались, не сказали друг другу как поживаешь или что-нибудь в том же роде, надо было только передать письмо, и вот оно уже передано. Пока, я тебе позвоню, и девушка, выполнив свою миссию по доставке городской корреспонденции, вернулась на свое место, не обращая внимания на внимательный ревнивый взгляд служащего, несколько старше ее по возрасту, который когда-то безуспешно пытался за ней ухаживать и теперь от досады постоянно за ней шпионит. А Тертулиано Максимо Афонсо уже идет по улице, идет быстрым шагом, почти бежит, он оставил машину на подземной стоянке в трех кварталах от банка, и письмо у него не в портфеле, а во внутреннем кармане пиджака, ведь портфель может вырвать какой-нибудь малолетний нарушитель, как раньше называли беспризорных мальчишек, потом их стали называть чумазыми ангелами, сегодня их именуют несовершеннолетними преступниками, не удостаивая каких-либо эвфемизмов и метафор. Он сказал себе, что откроет письмо, только придя домой, в его возрасте он не должен вести себя словно нетерпеливый юноша, но он прекрасно знает, что это его намерение испарится, как только он окажется в машине, в полумраке стоянки, за закрытыми дверцами, защищающими его от нездорового любопытства. Он не сразу нашел место, где оставил автомобиль, это усугубило его нервное состояние, бедняга напоминал, простите за такое сравнение, пса, заблудившегося в пустыне, который потерянно осматривается, тщетно стараясь уловить какой-нибудь знакомый запах, способный указать ему дорогу к дому. Мне, во всяком случае, так показалось, но я, возможно, ошибся. Наконец он обнаружил свою машину, он уже раза три прошел совсем рядом, не замечая ее. Он быстро сел в машину, будто спасаясь от преследования, захлопнул и запер дверцу и включил свет. Он держит конверт в руках, теперь он сможет узнать, что там внутри, так капитан корабля, достигнув точки пересечения координат, разворачивает карту, чтобы решить, куда плыть дальше. Из конверта были вынуты фотография и лист бумаги. На фотографии изображен Тертулиано Максимо Афонсо, но под словами С наилучшими пожеланиями стоит подпись Даниел Санта-Клара. А в листке содержится не только информация о том, что имя Даниел Санта-Клара является театральным псевдонимом актера Антонио Кларо, но и сообщается, в виде исключения, его домашний адрес, там сказано: в знак глубокой признательности, которую мы испытали, прочитав Ваше письмо. Тертулиано Максимо Афонсо вспоминает, в каких выражениях он составил письмо в кинокомпанию, и поздравляет себя с блестящей пришедшей ему в голову идеей исследования, будто бы проводимого автором послания, о вкладе второстепенных артистов. Надо же, попал в точку, пробормотал он, с удивлением ощущая, что его дух успокоился, тело расслабилось, нервозность бесследно исчезла, тоски как не бывало, приток впал в реку, увеличив ее полноводность, теперь Тертулиано Максимо Афонсо знает, что ему делать. Он достал из кармана на внутренней стороне дверцы план города и нашел улицу, на которой живет Даниел Санта-Клара. Она находится в неизвестной ему части города, он не помнит, чтобы когда-нибудь там бывал, это очень далеко от центра, если верить карте, которую он разложил на руле машины. Не важно, у него есть время, сколько угодно времени. Он вышел, заплатил за стоянку, снова сел в машину, выключил в салоне свет и дал газ. Легко догадаться, что он направляется в сторону улицы, где живет актер. Он хочет взглянуть на дом, на окна его квартиры, интересно, что за люди обитают в том квартале, какая там обстановка, какие нравы, обычаи. Улицы забиты транспортом, машины идут с приводящей в отчаяние медлительностью, но Тертулиано Максимо Афонсо не теряет терпения, улица, к которой он направляется, никуда не денется, она в плену у сжимающей ее со всех сторон сети городских коммуникаций, как свидетельствует карта. На одной из вынужденных остановок, когда горел красный свет и Тертулиано Максимо Афонсо постукивал пальцами по баранке в такт какой-то песенке без слов, в салон машины вошел здравый смысл. Добрый день, сказал он. Я тебя не звал, парировал водитель. Ты прав, я не помню, чтобы ты хоть раз в жизни попросил меня прийти. Я бы делал это, если бы не знал заранее все, что ты можешь мне сказать. Как и сейчас. Именно, ты скажешь, чтобы я одумался, не лез в эту историю, не совершал такой неосторожности, ведь никто не гарантирует, что тут обошлось без дьявольских происков. На этот раз ты ошибаешься, то, что ты собираешься сделать, не неосторожность, а глупость. Глупость, переспросил он. Да, сеньор, величайшая глупость. Не понимаю почему. Естественно, одной из побочных форм духовной слепоты является именно глупость. Выражайся яснее. Можешь не говорить мне, что ты едешь на улицу, где живет этот твой Даниел Санта-Клара, кстати, у осла-то уши торчали наружу, а ты не заметил. Какой осел, какие уши, перестань говорить загадками. Все очень просто, псевдоним Санта-Клара был образован от фамилии Кларо. Это не псевдоним, а театральное имя. Ну да, кое-кто тоже не пожелал использовать такую плебейскую вульгарность, как псевдоним, и заменил его словом гетероним.[5] А если бы я заметил ослиные уши, какая мне была бы от этого польза. Да не очень большая, ты бы все равно стал его искать, обзвонил бы всех Кларо из телефонной книги и в конце концов нашел бы его. У меня уже есть то, что мне нужно. И теперь ты едешь смотреть, на какой он живет улице, в каком доме, станешь снизу глазеть на его этаж, на его окна, наблюдать, какие люди живут в том квартале, какая там обстановка, какие нравы, обычаи, ведь так. Так. А теперь вообрази, что, когда ты уставишься на его окна, в одном из них появится его жена, выразимся более уважительно, супруга Антонио Кларо, и спросит тебя, почему ты не идешь домой, или, что еще хуже, попросит тебя зайти в аптеку и купить упаковку аспирина или пузырек микстуры от кашля. Ерунда. Если это кажется тебе ерундой, то представь себе, что с тобой поздоровается кто-то из прохожих, и не как с Тертулиано Максимо Афонсо, которым ты являешься, а как с Антонио Кларо, которым ты никогда не будешь. Это тоже ерунда. Ну, если и это ерунда, то тогда представь, что, пока ты глазеешь на окна или изучаешь обычаи местных жителей, перед тобой появляется собственной персоной сам Даниел Санта-Клара, и вы уставитесь друг на друга, одинаковые, будто две фарфоровые собачки или будто зеркальное отражение, с той только разницей, что там, где у тебя правая сторона, у него тоже будет правая, а где у тебя левая, у него тоже левая. Тертулиано Максимо Афонсо ответил не сразу, в течение двух или трех минут он молчал, потом проговорил: тогда я останусь в машине. Это не выход, тебе, возможно, придется остановиться на красный свет или попасть в пробку, будут разгружать какой-нибудь грузовик или понесут кого-нибудь в машину «скорой помощи», и ты окажешься выставленным на всеобщее обозрение, словно рыба в аквариуме, и любопытные киноманы-подростки с первого этажа начнут у тебя спрашивать, в каком фильме ты теперь снимаешься. Что же мне тогда делать. Не знаю, это не входит в мои обязанности, роль здравого смысла в истории рода человеческого состоит в том, чтобы рекомендовать быть осмотрительными и кушать полезный куриный бульон, особенно в тех случаях, когда глупость уже взяла слово и вот-вот возьмет в свои руки бразды правления. Я бы мог замаскироваться. Каким образом. Надо подумать. Видимо, самый приемлемый для тебя способ состоит в том, чтобы казаться другим, не тем, кто ты есть. Я подумаю. Давно пора. Тогда сейчас мне лучше всего поехать домой. Если тебе не трудно, подвези меня. Заходи. Раньше ты никогда меня не приглашал. А теперь приглашаю. Спасибо, но я, пожалуй, не приму приглашения. Почему. Потому что для человеческого духа нездорово постоянно жить со здравым смыслом, есть с ним за одним столом, спать в одной постели, брать его с собой на работу, просить у него на каждом шагу совета, что-то вы должны делать сами, на свой страх и риск. Кого ты имеешь в виду. Вас, людей, весь род человеческий. Я пошел на риск, чтобы получить это письмо, и именно за него ты меня бранил. Ты получил его недостойным образом, воспользовался порядочностью другого человека, прибегнув к одной из самых мерзких форм шантажа. Ты имеешь в виду Марию да Пас, так. Да, Марию да Пас, будь я на ее месте, письмо было бы распечатано, прочитано и брошено тебе в физиономию, и ты потом на коленях вымаливал бы у нее прощение. Так должен поступить здравый смысл. Так ему следует поступить. Прощай, до следующей встречи, а я пока подумаю, как мне замаскироваться. Чем лучше ты замаскируешься, тем больше будешь казаться самим собой. Тертулиано Максимо Афонсо нашел свободное место почти у самых дверей дома, в котором он жил, припарковал машину, взял карту и план города и вышел. На тротуаре по другую сторону улицы он заметил какого-то мужчину, который, задрав голову, смотрел на окна верхних этажей. Он не походил на него ни лицом, ни фигурой, видимо, его присутствие здесь было чистой случайностью, но Тертулиано Максимо Афонсо почувствовал, как по его спине пробежала нервная дрожь, он не смог с собой справиться, болезненное воображение сыграло с ним злую шутку, вдруг его ищет Даниел Санта-Клара, я тебя, а ты меня. Он тут же прогнал такую неуместную фантазию. Мне мерещатся призраки, этот тип даже не подозревает о моем существовании, но, когда он входил в квартиру, у него все еще дрожали коленки, и он без сил бросился на диван. В течение нескольких минут он пребывал в каком-то оцепенении, был как бы вне себя, словно участник марафона, обессилевший сразу после пересечения финишной линии. От спокойной энергии, бодрившей его, когда он выехал со стоянки, и потом, когда он вел машину к цели, которая так и не была достигнута, осталось только неясное воспоминание, будто все это происходило не с ним, а с кем-то другим или с той его частью, которая сейчас отключилась. Он с трудом встал, ноги плохо его слушались, словно были чужими, и пошел на кухню сварить себе кофе. Он выпил его медленными глотками, наслаждаясь живительным теплом, спускавшимся по его пищеводу в желудок, потом вымыл чашку и блюдечко и вернулся в гостиную. Его движения были обдуманно-осторожными, медленными, будто он имел дело с опасными реактивами в какой-нибудь химической лаборатории, а ему всего лишь надо было открыть телефонную книгу на букву К и проверить содержавшуюся в письме информацию. Ну и что же я потом буду делать, подумал он, листая страницы. Там было много абонентов по фамилии Кларо, но не более полудюжины тех, кого при этом звали Антонио. Вот наконец-то ради чего он столько трудился, все оказалось так просто, так доступно, вот перед ним имя, номер телефона, адрес. Он списал данные на бумажку и снова спросил себя: что же мне теперь делать. Привычным движением он взялся правой рукой за трубку, помедлил, перечитывая свои заметки, потом убрал руку, встал и прошелся по квартире, обдумывая сложившуюся ситуацию, конечно, лучше всего оставить все это до конца экзаменов, когда он будет свободнее, к сожалению, опрометчиво пообещал директору школы составить предложение по реформированию преподавания истории и не может нарушить данное слово. Мне придется сделать работу, на которую никто не обратит никакого внимания, давать такое обещание было непростительной глупостью, впрочем, не стоило притворяться, обманывать себя самого, делая вид, будто он готов отложить на время каникул первый шаг по пути, который должен привести его к Антонио Кларо, поскольку, строго говоря, Даниела Санта– Клары не существует, он не более чем марионетка, тень, изменчивый силуэт, он двигается и говорит на экране и возвращается в безмолвие и неподвижность по окончании порученной ему роли, в то время как тот, другой, Антонио Кларо, является столь же реальным, конкретным, осязаемым, как и сам Тертулиано Максимо Афонсо, преподаватель истории, живущий в данной квартире, чье имя и фамилию можно найти в телефонной книге на букву А. Хотя некоторые утверждают, что Афонсо не фамилия, а тоже имя. И вот он снова сидит за письменным столом, перед ним бумажка с номером, его правая рука уже взялась за трубку, кажется, сейчас он наконец рискнет и позвонит, как медленно этот человек принимает решения, какой он заторможенный, какой несмелый, теперь никто бы и не сказал, что перед нами тот самый мужчина, который всего несколько часов назад почти что вырвал письмо из рук Марии да Пас. Внезапно, бездумно, почти бессознательно, это единственный способ победить парализующую трусость, номер был набран, теперь Тертулиано Максимо Афонсо слушает гудки, один, два, три, много, и когда он уже хотел положить трубку, подумав, с чувством одновременно облегчения и разочарования, что там никого нет, какая-то женщина, запыхавшись, будто она бежала из другого конца квартиры, сказала просто: слушаю. У Тертулиано Максимо Афонсо перехватило дыхание, он не сразу смог ответить, женщина нетерпеливо повторила: да, я слушаю, кто говорит, наконец преподавателю истории удалось выдавить из себя четыре слова: добрый день, уважаемая сеньора, но женщина, вместо того чтобы ответить сдержанным тоном человека, говорящего с незнакомым, сказала с улыбкой, которая ощущалась в каждом ее слове: не трудись притворяться, это бессмысленно. Простите, пролепетал Тертулиано Максимо Афонсо, но я только хотел уточнить. Что уточнить, ты же все здесь прекрасно знаешь. Я бы хотел уточнить, тут ли проживает актер Даниел Санта-Клара. Мой дорогой сеньор, я обязательно сообщу актеру Даниелу Санта-Кларе, когда он придет домой, что звонил Антонио Кларо и спрашивал, здесь ли они оба живут. Я не понимаю, сказал Тертулиано Максимо Афонсо, чтобы выиграть время, но женщина резко прервала его: я тебя не узнаю, такие шутки совершенно не в твоем духе, скажи прямо, что произошло, отложили съемки. Простите, сеньора, но вы ошибаетесь, меня зовут не Антонио Кларо. Так вы не мой муж. Нет, я только хотел узнать, проживает ли он по этому адресу. По моему ответу вы уже поняли, что проживает. Да, но вы ответили так, что я несколько растерялся. Я не хотела вас обидеть, я подумала, что мой муж решил пошутить. Вы можете не сомневаться в том, что я не являюсь вашим мужем. В такое трудно поверить. В то, что я не ваш муж. Я имею в виду голос, у вас голос абсолютно такой же, как у него. Простое совпадение. Таких совпадений не бывает, голоса, как и люди, могут быть похожими, но одинаковыми до такой степени – нет, вряд ли. Вам только кажется. Но каждое ваше слово звучит так, как будто его произносит он. Неужели. Скажите мне ваше имя, я передам ему, когда он придет. Не стоит, он ведь меня не знает. Вы его почитатель. Не совсем. Но он все равно захочет узнать. Я позвоню в другой раз. Но послушайте. Разговор прервался, Тертулиано Максимо Афонсо медленно опустил трубку на рычаг.
