Джеймс Клавелл - Благородный дом. Роман о Гонконге.
— А что собой представляют эти адвокаты?
— Англичане. Самые что ни на есть, — просветила Кейси. — Сегодня в полдень я встречалась с Джоном Доусоном — он у них главный. На встрече должен был присутствовать Данросс, но он прислал вместо себя Жака де Вилля. Это один из директоров «Струанз», занимается у них всеми корпоративными вопросами и отчасти финансами. Жак — прекрасный исполнитель, но всем распоряжается и все решает Данросс. И это самое главное.
— А что, если позвонить этому... э-э... Доусону прямо сейчас? Я встречусь с ним за завтраком, скажем в восемь часов, здесь.
Бартлетт с Кейси рассмеялись.
— Ничего не выйдет, Сеймур! — разочаровала она. — Они появляются на работе к десяти, а ланч у них часа на два. Едят и пьют, не думая о том, что будет завтра, и все у них основано на личных связях.
— Тогда я встречусь с ним после ланча, когда он будет в хорошем настроении. И может, нам удастся научить его парочке трюков. — Выражение глаз Сеймура Стайглера стало жестче. Он подавил зевок. — Прежде чем лечь спать, мне нужно позвонить в Нью-Йорк. Слушайте, у меня есть все документы по слиянию с Джи-экс-эр.
— Давай их мне, Сеймур, — велела Кейси.
— И я купил пакет из двухсот тысяч акций «Ротвелл-Горнт» по двадцать три пятьдесят. Почем они сегодня?
— По двадцати одному.
— Господи, Линк, тебя опустили на триста тысяч, — обеспокоенно проговорила Кейси. — Может, продать их и выкупить потом? Если и когда потребуется.
— Нет. Эти акции мы оставим. — Убытки на акциях «Ротвелл» Бартлетта не смущали, потому что он имел хороший навар со своей доли в игре Горнта на понижение. — Может, на сегодня закончим, Сеймур? Давайте позавтракаем втроем, скажем часов в восемь, если ты встанешь?
— Прекрасная мысль. Кейси, ты договоришься насчет меня с Доусоном?
— Первым делом с утра. Они встретятся с тобой в первой половине дня. Тайбань... Иэн Данросс сказал им, что наша сделка первоочередная.
— Ещё бы, — хмыкнул Стайглер. — С нашим авансом Данросс сорвется с крючка.
— Если останется на плаву, — добавила Кейси.
— Сегодня мы есть, а завтра нас нет, так что будем жить по полной! Это излюбленное выражение Стайглера до сих пор вертелось в голове у Бартлетта. «Сегодня мы есть, а завтра нас нет... как вчерашний пожар. Могло быть и хуже. Можно было разбить себе башку, как бедняга Пенниворт. Никогда не знаешь, когда наступит твой черед, когда угодишь в аварию, или напорешься на пулю, или на тебя обрушится стихийное бедствие. Извне или изнутри. Как было с отцом... Господи, весь бронзовый от загара, почти никогда в жизни не болел, и тут доктор вдруг заявляет, что у отца рак. И через три месяца отец уже весь скукожился, стал смердеть и умер в страшных муках».
На лбу вдруг выступил пот. Скверное было время: он разводился, похоронил отца, мать была в безутешном горе, все разваливалось. А потом завершение развода. Раздел имущества вышел просто ужасным: ему еле удалось оставить за собой контроль над компаниями и ничего не продать, чтобы расплатиться с женой. Он до сих пор выплачивал её долю, хотя она снова вышла замуж. И это помимо алиментов на детей и других выплат, ожидающих в будущем. Больно было из-за каждого цента, и не из-за денег как таковых, а из-за несправедливости калифорнийских законов, по которым третью часть получал адвокат, «пока смерть не разлучит нас». Бартлетта «обул» и его собственный юрист, и тот, что представлял интересы жены. «Погодите, я ещё вам устрою, — в который уже раз мрачно пообещал Линк. — И вам, и другим проклятым паразитам».
Он не без труда отогнал эти мысли. На сегодня.
«Сегодня мы есть, а завтра нас нет, так что будем жить по полной», — повторил он, отхлебнув пива, повязал галстук и глянул на себя в зеркало. Без тщеславия. Бартлетту нравилось жить в мире с самим собой, отдавая себе отчет в том, кто он есть и к чему стремится. В этом ему помогла война. И пережитый развод. Он вышел из него хоть и сильно ощипанным, но целым, выяснив, что собой представляет супруга, и сжившись с этим. А из хорошего в том году была только Кейси.
«Кейси.
Как быть с Кейси?
Наши правила игры совершенно четкие и всегда были таковыми. Их установила она: если я с кем-то встречаюсь или она с кем-то встречается, мы просто встречаемся, и все — никаких вопросов, никаких упреков.
Почему же я весь изнервничался из-за того, что решил встретиться с Орландой, не сказав об этом Кейси?»
Он глянул на часы. Почти пора.
В дверь нерешительно постучали, и она тут же открылась. Расплывшись в улыбке, на него смотрел Ночной Сун.
— Мисси, — возвестил старик и отступил в сторону.
По коридору с грудой бумаг и записной книжкой в руке приближалась Кейси.
— О, привет, Кейси, — воскликнул Бартлетт. — А я как раз собирался звонить тебе.
— Привет, Линк, — громко произнесла она, а потом, проходя мимо пожилого китайца, проговорила по-кантонски: — До цзе[256] — Уверенной походкой Кейси вступила в люкс с двумя спальнями. — У меня есть кое-что для тебя.
Вручив ему кипу телексов, она прошла к бару и налила себе сухого мартини. На ней были серые, элегантно облегающие повседневные брюки до колена, серые туфли на низком каблуке и рубашка с воротником апаш из серого шелка. Волосы она завязала сзади, и единственным украшением служил оставленный в волосах карандаш. Она была в очках, без контактных линз, как обычно.
— Первые два — относительно слияния с Джи-экс-эр. Все подписано, скреплено печатью и отправлено. Мы вступаем во владение второго сентября. Подтверждено, что собрание совета директоров состоится в пятнадцать ноль-ноль по Лос-Анджелесу. Таким образом, у нас уйма времени, чтобы вернуться. Я попроси...
— Пасытель лазыбилати, Хазяина? — с важным видом перебил её от двери Ночной Сун.
Бартлетт хотел было сказать «нет», но Кейси уже мотала головой.
— Ум хо (Нет, спасибо), — любезно сказала она по-кантонски, стараясь четко произносить каждое слово. — Чжа цзыр, до цзе (Попозже, пожалуйста).
Ночной Сун непонимающе уставился на неё.
— Што?
Кейси повторила. Старик раздраженно фыркнул: насколько невоспитанна эта Золотистый Лобок, позволяет себе обращаться к нему на его собственном языке!
— Пасытель лазыбилати, хейя? Сичасы, хейя? — спросил он на скверном английском.
Кейси повторила фразу на кантонском — никакой реакции не последовало. Она начала было снова, но остановилась и устало проговорила по-английски:
— О, ничего-ничего! Не сейчас. Можете сделать это попозже. Ночной Сун расплылся в улыбке: он заставил-таки её потерять лицо.
