Первокурсники - Эллен Том
Уилл яростно лупил по кнопкам викторины, бормоча как маньяк:
— Криптон… Шестьдесят восьмой… Вормсский рейхстаг…
При этом умудрялся выбирать правильные ответы. Очень впечатляюще.
— Черт, откуда ты все это знаешь?..
— Заткнись, игра на деньги, — прошипел он и вдруг прищурился. — Кто в тысяча девятьсот двадцать пятом написал роман «Процесс»? — Он повернулся ко мне. — Давай, литератор. Это по твоей части.
Я нажал кнопку «Франц Кафка», и автомат выплюнул несколько фунтов железками.
— О да, мужик! — Уилл наклонился и собрал монеты. — Мы идеальная команда.
Он протиснулся мимо бильярдного стола и зашагал к барной стойке, а я двинулся следом.
— В прошлом году я столько раз играл на этом автомате, что до сих пор помню все ответы. Может, я почти просрал свой диплом, но точно могу зашибить мелочовки в пабе. — Уилл махнул бармену. — Что будешь?
— Ничего. У меня семинар. Нужно заскочить в общагу за вещами.
Уилл пожал плечами и заказал себе пинту, а я задумался, не поговорить ли с ним про Эбби. О том, что на самом деле означает это «не могу тебя забыть».
То есть мы снова вместе? Что-то не похоже. В основном потому, что мы даже не общались с той ночи, как произнесли эти слова. Прошло больше недели, и тишина. Ни одного сообщения. И я тогда был так пьян, что уже начал сомневаться, не придумал ли этот разговор.
Уилл глотнул пива и спросил:
— Твои соседи все такие же охрененно скучные?
— Если честно, я их толком не вижу. — Я пожал плечами. — Они все химики, так что целыми днями торчат в лабораториях.
— Круто, — кивнул Уилл. — Просто… не знаю, нашел ли ты, с кем снимать дом на следующий год, но у меня, вероятно, будет свободная комната.
— Ого. Серьезно?
Я слегка опешил. Химики уже говорили о совместном жилье, и я собирался с духом, чтобы спросить, какие планы у Артура и Риты. Вот только у них есть собственные друзья, своя жизнь. Они никогда мне не звонили, не предлагали пересечься где-нибудь, как Уилл. Артур оказался моим соседом только благодаря случаю и асбесту. И не то что бы мы прям сблизились и нашли друг друга. Правда в том, что, кажется, у меня здесь не было никого ближе Уилла.
— Ага, я не против, — сказал я. — Было бы отлично.
Он начал подсчитывать выигранные монеты на стойке.
— Но учти, мужик, это еще не точно. Мне нужно посмотреть, что будет делать Джош.
— Да-да, конечно.
Я попрощался и вернулся в общагу за сумкой. Бет и Барни на кухне яростно распыляли освежитель воздуха в надежде перекрыть вонь артуровского сыра.
Я направился по дорожке к нужному зданию, прикрываясь воротником куртки от ветра и в триллионный раз прокручивая в голове разговор с Эбби.
Хуже всего, что мне вообще не с кем было обсуждать подобные штуки. Я так устал от бесконечных сомнений и страхов, что вчера вечером даже позвонил Рису. Но весь наш разговор свелся к дерьмовой игре «Арсенала» в нынешнем сезоне. Я не мог выйти за рамки шуточек и бессмысленной болтовни. Не мог улучить момент и сказать то, что действительно хотел: что я тут с ума схожу. Из-за всего — друзей, футбола, собственной никчемности. А главное, из-за того, что сломал что-то в Эбби и уже никогда не смогу исправить.
Я словно все время был на грани. Словно медленно тонул и не мог позвать на помощь, хотя вокруг полно людей.
Телефон завибрировал, и сердце совершило привычный уже кульбит, но это была не Эбби, а один из футболистов в чате — новичок по имени Мерф. Я открыл сообщение с очередным фото незнакомой спящей девушки. Кажется, уже четвертым за неделю.
Я обязан был проверять чат, на случай если речь зайдет о тренировке, матче или о чем-то таком, а потому просто не мог избежать этих снимков. Демперс называл это «Стеной позора»: всякий раз, когда кто-то из команды спал с девушкой, он постил фотографию. Вот только фотки — еще далеко не самое ужасное. Больше всего меня убивали комментарии под ними. Парни оценивали девушек по десятибалльной шкале и писали всякую жесть об их внешности.
Я снова посмотрел на экран. Демперс и Джорди Эл уже прокомментировали: «3/10… Страшнючая, чувак» и «Любая дырка — это цель». Я сунул телефон в карман и пошел дальше.
Когда я добрался, все уже расселись. Фиби в дальнем конце комнаты доставала книги из рюкзака. Сегодня она выглядела особенно красиво: густые кудрявые волосы были собраны наверх в аккуратный пучок, открывая лицо.
Шагнув в дверь, я сразу же попытался поймать ее взгляд, но не смог. В последние дни мы даже кивками не обменивались. И если по первости я радовался полученному сообщению, то теперь начинал о нем жалеть. Что толку кому-то нравиться, если человек слишком смущен, чтобы заговорить с тобой?
Внезапно меня осенило, что можно расставить все точки над «i» прямо здесь и сейчас, точно так же написав Фиби о ее сексуальности. Но я довольно быстро отмахнулся от этой идеи как от самой худшей, что когда-либо приходили мне в голову.
В аудиторию вошел преподаватель, Йоргос, и бросил сумку на стол.
— Внимание, — объявил он. — Увы, у меня для вас плохие новости. Презентации.
Кто-то застонал, и Йоргос засмеялся.
— Знаю, знаю. Изучая литературу, рассчитываешь сидеть и писать, а не стоять и говорить. Но эссе — это лишь семьдесят пять процентов вашей оценки за семестр. Оставшиеся двадцать пять нужно добрать на презентациях.
На сей раз раздался очень громкий стон, и Йоргос снова улыбнулся. Он походил на более молодую, худую и менее устрашающую версию Хавьера Бардема.
— Не волнуйтесь. Вам не придется проходить через это унизительное испытание в одиночку. Будете работать в группах по три человека. — Он оглядел комнату. — И не хватайтесь сразу за сидящих рядом друзей. Давайте немного перетасуемся.
И Йоргос, щелкая пальцами будто дирижер оркестра, начал наугад объединять народ в тройки. Последний щелчок связал секси Мэри со смешными волосами, меня и Фиби.
— И ваша тройка.
Секси Мэри ухмыльнулась мне, я ухмыльнулся Фиби, а та просто сосредоточенно уставилась в свой блокнот.
Едва семинар закончился, Фиби ринулась к двери, но Мэри преградила путь.
— Может, выпьем кофе и потрындим? — предложила она нам обоим. — Обсудим презентацию?
Через несколько минут мы сидели в баре Вульфстана, пили растворимый, едва теплый капучино, и Фиби по-прежнему избегала моего взгляда. На самом деле ни мне, ни ей не довелось сказать и пяти слов. Сексуальная, но нелепая Мэри была рада трещать за всех.
— Думаю, мы должны сделать что-то о воспоминаниях. Наверное, можно закрутить все вокруг Теда и Сильвии или вообще уйти в сторону Джойса, Набокова, Пруста… — Она вдруг хлопнула ладонью по столу, отчего половина моего кофе выплеснулась на блюдце. — О боже, давайте замутим перформанс в стиле Пруста! Ну типа сядем перед классом, будем макать печенье в чай и рассказывать о своих самых ранних воспоминаниях.
Мэри умолкла и уставилась на нас, и я понял, что она наконец готова не только говорить, но еще и слушать. На ней был зеленый топ с разрезом в форме молнии на боку, и я разглядел готичные буквы татуировки, но никак не мог разобрать надпись.
Я так на ней сосредоточился, что на мгновение забыл о повисшем молчании. К счастью, Фиби оказалась внимательнее.
— Ну… тема воспоминаний мне нравится. Точно берем ее. Я только не уверена насчет перформанса. — Она мягко улыбнулась. — Актриса из меня неважная.
— О, об этом не беспокойся. — Мэри театрально всплеснула руками. — Выступление за мной. Могу даже прочитать кое-что из своих стихотворений. У меня есть одно под названием «Винчестер не отбрасывает тени», с ним связаны довольно сильные воспоминания…
Она наклонилась, чтобы что-то достать из сумки, и я наконец прочитал надпись на боку. «Любила. Люблю. Буду любить». И вдруг из ниоткуда на меня обрушилось воспоминание о том, чего я даже не знал — все равно что наступить на мину.
Я повернулся к Фиби:
— Ты хорошая актриса. Ты играла Френчи в «Бриолине».