Олег Верещагин - Перекрёсток двенадцати ветров
— и они всё впятером ещё раз пропели:
— Держись, моя столица, зелёный океан,
Двенадцать ветров, синий перекрёсток!!! [26]
— Свет, пой ещё! — крикнул Сашка, и она запела, шагая впереди. Рат не знал этой песни, но в ней был припев, красивый и завораживающий:
— Путь домой, путь домой —
Если мы придём домой…
В море нас опять потянет,
Если мы придём домой!
— и к концу песни Рат обнаружил, что подтягивает себе под нос эти строчки…
Светка пела.
Они шли. И иногда подтягивали.
Впереди шагала девчонка, не столь давно откликавшаяся только на кличку «Синти», дочь офицера, взбалмошная и непредсказуемая особа. За ней, сменяясь, её брат — член милитаристского клуба, казачонок-проводник с пунктиком насчёт самостоятельности и его двоюродный брат, сын нового русского, высокомерный космополит[27], никогда не носивший ни одной вещи дешевле чем за триста долларов, тащили на самодельных носилках девчонку со сломанной ногой, ни разу в жизни не носившую вещей дороже чем за триста рублей.
Они шли босиком, в драных камуфляжах разной степени разукомплектованности и пели, а дождь поливал их, то усиливаясь, то ослабевая.
Это было абсурдно, но не более, чем вся жизнь и история страны, в которой они родились и от которых не могли уйти никуда, даже если кто-то из них громко кричал о том, что хочет этого.
— Родина! Еду я на Родину!.. — распевала Светка, качаясь от слабости. Но следом шли мальчишки, которым было тяжелее, и она упрямо продолжала:
— Пусть кричат — «уродина!»,
А она нам нравится,
Хоть и не красавица…
Рат не помнил, как и когда упал. Он пришёл в себя — Сашка волок его, перекинув руку себе на шею, а ружьё — на грудь. Ксанку тащили Светка и Егор.
— Хватит, — сказал Рат и занял место Светки…
…Дождь перестал, когда они остановились на привал. Сил делать шалаш ни у кого не было — они кое-как заползли, накромсав лапника, под здоровенный выворотень сосны и лежали, прижавшись друг к другу. И тогда Рат даже не услышал, а почувствовал, что Егор плачет.
— Ты что? — прошептал он в ухо двоюродному брату.
— Обидно… — Егор дрожал. — Так обидно… теперь, когда я… ты веришь, что я всё понял?
— Да, — сказал Рат.
— Обидно, — повторил Егор. — Мы ведь не дойдём, Рат. Мы не дойдём. И я всё зря…
— Ты не зря. Ты Ксанку спас, — прошептал Рат. И полез прочь из логовища, таща за собой ружьё…
Через час, когда Сашка сумел заставить себя выбраться из оцепенения, он выбрался наружу. Было почти совсем темно, но на раскисшей земле кое-где видны были следы, и Сашка, пойдя по ним, нашёл Рата в полукилометре от их «лагеря» — возле туши убитого выстрелом в глаз изюбря. Распоров горло оленю острым камнем, Рат, обливаясь, пил кровь и плакал навзрыд.
— Я… первый раз… промазал, — у него был жуткий вид, у перемазанного кровью. — Осталось пять…к нарезке… и картечь…
Вдвоём они доволокли тушу к выворотню. Рат заставил всех пить кровь, и они опять ели сырое мясо, а потом жевали черемшу, которую собрала Светка неподалёку на прогалине. Потом — уже в полной темноте — уснули, как умерли, а проснулись почти в полдень следующего дня. Около самого входа возле изюбря дрались несколько лисиц, замерших при виде людей, а потом порскнувших в стороны.
— Останемся тут ещё на сутки, — решил Рат. — Крошна новые сплетём, мясо оставшееся порежем и подвялим хоть немного.
— С обувкой бы что-нибудь придумать, — сказала Светка. Рат покачал головой:
— Без верёвок я ничего не придумаю… Отец умел из крапивы верёвки делать, но тут и крапивы нет, да я и не могу…
— Вчера я думал — сдохну, — признался Сашка. Ответом ему было молчание, красноречиво говорившее, что подобные мысли посещали и остальных. После этого молчания Рат сказал:
— Да мы почти и сдохли.
— Рат, — спросила Светка, — как ты думаешь — мы дойдём?
— Должны, — ответил Рат. — Обязаны, — и повернулся к Егору. — Правда, братишка?
— А как же, — усмехнулся тот, вставая. — Попробую я к реке добраться. Вдруг у нас под боком теплоходы ходят? Или, однако, рыбу-кита морские духи на берег выгнали — большое подспорье бедным чукчам. Однако.
— Иди, — сказал Рат. И добавил: — Однако.
Золото адмирала
Честно говоря, Сашка страшно завидовал тому, что Рат охотится. Но вспоминать, что тот обещал «дать пострелять», было глупо даже когда имелся пояс с патронами. Теперь же — вообще смешно. Временами Сашке хотелось хоть пару раз пальнуть из пистолета — просто пальцы чесались. Вот и сейчас такое желание накатило.
Видя, что Рат из лагеря никуда не собирается, а вместе со Светкой его, Сашкиным, ножом режет мясо, Сашка сказал, что пойдёт вдоль реки — Егор к берегу, а он по суше прогуляется, вдруг найдётся какой-нибудь слабоумный тетерев или заяц, которые подпустят его на выстрел? Никто не возражал.
Сашка перебрёл вброд широкий мелкий ручей с галечным дном — наискось, низачем, просто потому, что идти по воде было приятно. Почти перебрёл — что-то привлекло его внимание на самом краешке зрения. Он обернулся — и невольно оскалился, как зверь, увидевший непонятное или опасное.
Метрах в пяти от него наполовину в воде, наполовину на берегу, утонув во мху, лежал скелет человека…
…От одежды мертвеца ничего не осталось, но кое-что уцелело из снаряжения — короткая шпора, металлические пряжки, в том числе — явно серебряные, пронзительно сверкавшие, выщербленная ржавчиной шашка с позеленевшей рукоятью, перехваченная остатками ножен, остов мосинского карабина, обойма с патронами… Недалеко от продырявленного с левой стороны лба черепа лежал значок — овальная трёхцветная кокарда. Подальше на берегу Сашка нашёл конские кости с остатками упряжи… А ещё дальше — снова скелеты людей и лошадей, и целые, и раскиданные, но узнаваемые, вперемешку с оружием, деталями обмундирования, частями сёдел… Всё это было старое, очень старое, уцелели только уж совершенно не подверженные времени вещи.
Сашка понял отчётливо, что здесь произошло, когда наткнулся на небольшую эмалевую звёздочку возле одного из скелетов, вооружённого таким же маузером, как и он сам. На скелете уцелели остатки превратившейся в камень кожаной куртки.
Отряд двигался по ручью. Скорей всего, белый. И именно тут на него напали красные. Судя по тому, что ни оружие, ни трупы не были убраны, ожесточённый бой окончился вничью. Не было в нём победителей, как не бывает победителей в гражданских войнах. Все остались лежать возле этого ручья — и тайга равнодушно скрыла трагедию. Даже не заметила, наверное…
