Анатолий Тосс - Фантазии мужчины средних лет
В общем, писалось легко и естественно, я ощущал теплую, тихую радость в груди – и от того, что занят делом, и от того, что пишу легко и с удовольствием. А еще от того, что хотя бы через слова и предложения, через образы, которые вставали у меня перед глазами – лишь успевай записывать, – я снова окунулся в мой старый, милый, наивный мир, который хорошо знал и по которому, похоже, скучал.
Писал я быстро, текст сначала вышел за рамки рассказа, затем повести и стал претендовать на роман. В результате я погрузился в него, день переходил в следующий день, неделя сменяла неделю, я и не замечал времени. Я перестал выходить на улицу, утром и днем писал часов пять, шесть, прерываясь только на короткие физические упражнения, чтобы не засидеться. Потом приходила с репетиций Аркадия, она радовалась тому, что я потихоньку нахожу себя, что вновь выполняю свое мужицкое предназначение, и ближе к вечеру мы, если в этот день она не участвовала в спектакле, снова занимались любовью – отрешенно, самозабвенно, с длительной, до утра, отключкой. Утром я просыпался, когда Аркадии уже не было дома, и, приняв душ и позавтракав, снова садился к письменному столу за работу.
Аркадия больше не приводила своих знакомых к нам домой – ни для секса, ни просто в гости. Это я ее попросил, сказав, что дополнительный секс будет отвлекать меня от работы, да и к тому же я уже насытился разнообразием. Вернее, не насытился, а изведал его в достаточной степени, и пора сделать передышку.
Лишь однажды Аркадия пришла домой не одна – невысокий смуглый человек, похожий не то на индуса, не то на аборигена-островитянина с какого-нибудь затерянного в Индийском океане острова, представился как Сцигма. Я вгляделся в него (или нее), пытаясь определить пол, но у меня не получилось – то ли я еще не достаточно хорошо натренировался, то ли у Сцигмы половые признаки были размыты. Улучив момент, когда Аркадия отлучилась на кухню похозяйничать, я, извинившись перед Сцигмой, последовал за моей плевритой.
– Я же просил никого больше не приводить. Я не хочу ни с кем секса. Я ведь книгу пишу и не раз тебе объяснял, что, когда пишешь, сексуальная энергия уменьшается, она в творческую переходит. Во всяком случае, у нас, у мужиков.
– Сложные вы какие-то, – пожала плечами Аркадия. – В вас столько всего наворочено. Даже не разобраться.
– Зачем ты привела его?
Она подошла ко мне, положила руки на плечи, заглянула в глаза.
– Можешь это сделать для меня?
– Что «это»? – Я и не пытался сдерживать раздражение.
– Я хочу, чтобы мы сегодня занялись сексом втроем.
– Оргия, что ли, групповик… Но ты же говорила, что у вас здесь, в смысле, у нас здесь, такое не принято. Что разные полы не могут больше двоих…
– Конечно, не могут, – согласилась Аркадия, не убирая рук с моих плеч. – Но Сцигма ведь бесполое существо. Так что у нас получится.
– Как это, бесполое? – не понял я.
– Сцигма катализатор, – проговорила Аркадия и замолчала. – Я уже с ним расплатилась.
– Чего? Какой катализатор. Я о катализаторах только на уроках химии слышал. Зачем он нам… в смысле, «оно» нам, если оно бесполое? Мне и тебя одной достаточно. И зачем надо было платить?
– Сделай это для меня. – Она не отрывалась взглядом от моих глаз. – Пожалуйста.
Я задумался. В принципе мне было безразлично. Конечно, я мог и с двумя, особенно если «одно» из двух – бесполое существо. Правда, не совсем ясно, что с ним делать. Но я уже привык не понимать, привык оценивать ситуацию по ходу ее развития, поэтому и не стал возражать.
– Ну, если ты хочешь, – пожал я плечами. – Катализатор так катализатор. Чего оно, кстати, катализирует? – спросил я скорее для порядка. Если честно, мне было все равно.
– Да, не важно… – как-то небрежно произнесла Аркадия и замолчала. Я кивнул и вышел из кухни. В конце концов, перед Сцигмой тоже было неудобно: если ты бесполый, это еще не означает, что тебя можно не уважать, оставляя одного в гостиной на целых полчаса.
После обеда мы занялись сексом. В принципе роль Сцигмы была мне не совсем понятной. Похоже, оно (Сцигма) ничего и не делало. Оно примостилось на кровати чуть сбоку, таким образом, что наши тела даже не соприкасались. Единственное, что было для меня вновь, – это то, что пленочные нити Аркадии (не все, а только их часть) прошли вдоль тела бесполого индусоподобного существа, как бы цепляясь за него, а потом уже устремлялись ко мне, обхватывая, притягивая, приклеивая. В самый последний момент я заметил, что по ним что-то перетекает, то ли от меня к Аркадии, то ли от нее ко мне, что-то густое, матово-бледное. И сразу меня накрыл энергазм – сильный, такого еще не происходило никогда, и я выпал на очень длительное время.
Когда я очнулся, Аркадия, почти что бездыханная, лежала рядом, распластав свои бескостные руки по простыне; никаких бесполых островитянских существ рядом не наблюдалось. Вот и поди – гадай: было оно или не было? Или померещилось от сильного энергазма – глюк такой необычный.
Последующие два месяца прошли без каких-либо заметных событий – я писал книгу, не отвлекаясь, не выходя из дома. Аркадия стала все дольше задерживаться в театре, порой даже не приходя в перерывы между репетициями и спектаклями. Но меня это устраивало – главное, что никто меня не отвлекал от работы.
Конечно, я заметил, что она немного замкнулась, ушла в себя, в глазах притупился огонек счастья – она по-прежнему любила меня, в этом я не сомневался, но теперь как-то по-другому, более глубинно, сдержанно, что ли. В принципе меня и это устраивало, я был доволен собой, текст рождался сам, казалось, без моего участия, казалось, я был только передатчиком, который формулировал и записывал на бумагу давно готовый сюжет.
И вот однажды днем выяснилось, что книга закончена. Просто нечего было больше писать – все, что должно быть сказано, было сказано, я и сам удивился. Встал, подошел к окну: там, снаружи, ветер подметал с улиц сухую желтую листву, вернее, то, что от нее осталось. Надо же, я и не заметил, как наступила поздняя осень.
На душе было празднично, ведь написанная, законченная книга – это еще одна пусть маленькая, но победа. Захотелось тут же отпраздновать ее, не дожидаясь Аркадии, просто выйти на улицу, прогуляться по ней, подышать резким, крутым, почти забытым осенним воздухом, прочистить им легкие, голову, тело. Может быть, зайти в кафе, выпить кофе, разговориться с какой-нибудь молоденькой официанткой. Иными словами, после нескольких месяцев добровольного заточения захотелось активности и действия. И я набросил на себя легкую куртку, ту самую, в которую был одет, когда попал из моего старого мира в мой новый мир, и вышел на улицу.
