Александр Шелудяков - ИЗ ПЛЕМЕНИ КЕДРА
– Ты за кого меня принимаешь? Выкидывайтесь из магазина, приводите председателя артели, будем опечатывать бочку и экспертизу вызывать.
А какую и откуда вызовешь экспертизу, если на Югане лед колотым сахаром лежит, распутица кругом. Мужики приперли Костю к прилавку, заставили слова свои обратно взять. Посмотрел Костя на мужиков, видит по глазам: знают все, да помалкивают. Не ко времени такой разговор.
Но недолюбливала Соня с тех пор парня, при каждом удобном случае старалась насолить Косте Волнорезову. Однако в торговле осторожнее стала.
Очень любит Соня деревенских ребятишек. И любовь эта не показная. Есть у нее список всех мальчишек и девчонок, помечен в этом списке день рождения каждого. В больших семьях даже отец с матерью не всегда упомнят, кто когда родился, а Соня знает. Приготовит она подарок: конфеты, игрушки или книжки, и отнесет имениннику прямо домой или к себе пригласит. И тогда маленькие гости рассядутся за столом, чаевничают важно. А на столе Соней разные сладости расставлены – компоты, печенье, варенье и, конечно, конфеты. Радости ребячьей нет края. Танцуют, пляшут, поют. Глядит Соня на веселье ребячье и забывает о себе.
Хоть и не старая, тридцать лет всего недавно исполнилось, полный в доме достаток, но считает Соня прожитую жизнь неудачной. Мужа она не любила. Работал ее Арон тоже по торговой части. Вел приемку ягод и кедрового ореха. В путину заведовал артельным рыбозасольным пунктом. Имелась у Арона слабость: любил тихими вечерами сиживать с удочкой на берегу Югана. Очень уважал окуневую уху, которую именовал щербой. Перед щербой обычно пропускал стаканчик водки, а потом на сытый желудок любил полежать под марлевым пологом, на звезды поглядеть, помечтать. В большие праздники надевал военный китель и медали – бывший фронтовик! Таким он и остался в памяти ребятишек, которых нередко брал с собой на окуневую рыбалку. А погиб он нелепо. Известно улангаевцам только, что нашли Арона за десять верст от деревни рыбаки: прибило вспученное тело к берегу.
Соня – женщина стройная в талии. Упругая, как пружина. А уж походочка! Пойдет по улице, будто под коромыслом с полными ведрами. Русая косища не приплетенная, своя. И так эта коса к походке Сониной идет – играет распущенным кончиком от одного литого бедра к другому. Выворачивают шеи мужики, глядючи вслед продавщице. Из себя выходят от ревности сторожкие жены.
На здоровье свое Соня не жаловалась, но последние дни пасмурно стало у нее на душе, поясница побаливала. В конце весны завоз товаров на зиму был. Где мешок поправит Соня, где ящик подвинет – надорвалась, видно. Решила идти в субботу к Андронихе. Выслушала Сонину жалобу бабка Андрониха, покачала головой:
– Помять тебя надо в баньке. До заката солнца приходи. И бутылочку не забудь для пользы дела…
– Коньяк, бабуся, сгодится?
– Можно и на ем развести настой кореньев аира болотного, – быстро согласилась знахарка.
2
Баня у Андронихи на отшибе. Ветхая баня, по-черному топится. Крыша пологая, земляная, пучится летом высоченной лебедой. Двери низкие, щелястые, тряпьем проконопачены. А окно четырехклеточное, светлое. В вечернее время солнечные зайчики веселыми гостями сидят на прокопченных стенах с густыми потеками выступившей золотистой смолы.
У бабки Андронихи лечились и лечатся не только улангаевские бабы. Слава о ней, притом добрая, идет далеко по юганским деревням. Берет плату Андрониха только в том случае, если лечение получается успешным. В этом большая дальновидность бабкина: выздоровевшая женщина не забудет при надобности указать адресок своей исцелительницы.
3
В хорошо протопленной бане лежит на широкой лавке Соня. В мыльной пене утонула. Руки старухи успокаивающе скользят по упругому телу, мнут его, гладят, и неторопливый голос вселяет уверенность.
– Еще немножечко потру… Все как рукой снимет… С недельку попьешь аирного настоя, мигом все пройдет… А главная твоя болезнь, Сонюшка, другая… Надо мужика тебе. Вредно, девонька, терпеть… Супротив естества идти…
– Да я и не против, – откровенно призналась Соня, – только, бабуся, разговоров людских боюсь. Так ведь не получится, что никто ничего не узнает. В нашей деревне каждая душа на глазах… – она помолчала и добавила: – Все я жду, жду и думаю: вдруг попадется хороший человек, замуж выйду. Вот и терплю, худой славы не хочу.
– Уходят годы, девонька. Об этом подумай наперед, – гнет свое знахарка, обливая теплой водой из деревянной шайки Соню. – А теперь настоя прими, в рюмочку тебе, красавица, налила…
– Спасибо, бабуся, – принимая старухино лекарство, поблагодарила Соня.
– Когда по нутру приятность пойдет, скажешь. Еще потру немного. – И опять за свое принимается Андрониха: – Я тебе вот что скажу: разве можно терпеть бабе в таком бешеном соку? Отчего, думаешь, Волнорезиха померла? От терпежа нашего, женского, сердце ее хрумкнуло. Вон сколь лет без мужика промаялась… А в сырой земле-матушке все бабы равны. Что крутлявые, что честные…
– И то правда твоя, – вздохнула Соня. – Только нет, бабуся, в деревне ровни мне, с кем хоть крадучью полюбиться.
– Ох ты, так ли? – хитро возразила Андрониха. – Есть у меня на примете, да еще какой! Тьфу, тьфу, чтоб не сглазить.
– Кто примечен-то? – залюбопытствовала Соня.
– Кучум, Илюшка, – выдержав паузу, сообщила знахарка.
– Да, хороший парень, ладный, только, вот беда, старше я его… – опять вздохнула Соня.
– Полоумок ты, девка, парень еще бабьего пирога не пробовал. А крепчущий! Ты ведь тоже еще не вкусила мужиковской силушки, что там Арон твой был, так себе, морковка старая. Тебе-то лучше знать… А этот… Глядишь, помилуетесь, поузнаете друг дружку, там и поженитесь. Парень он тихий, спокойный. В руках держать его будешь вот как, – старуха сжала сухой костлявый кулачок, – а если поженитесь, дай бог, так за матерью его слепой я ухаживать буду. Много не возьму за это.
– Ох, хочется семью завести, – мечтательно говорит Соня.
– Еще не забрюхатела, а охаешь! – ворчит бабка. – Дуреха, у парня сейчас возраст… Самое время ловить. Подмани его. Будет он у тебя не на цепи, а привязанный.
– Он на меня и смотреть не станет, – придумывает отговорки Соня, а у самой сердчишко заходится в сладостной истоме.
– Вот ты и хватай, пока не поздно. Старость-то она к нам, девонька, в окна не стучит, а крадучью подъезжает.
Начатый в бане разговор продолжался в доме, за столом.
– Ладно ли себя чувствуешь, Сонюшка?
– Спасибо тебе, легче на душе стало, и поясница вроде прошла…
– Иди-ка ты сейчас домой, нарядись, как в церковь, надень исподнее белье из шелков. А я побегу к Илюшке, надоумлю его…
