Анник Кожан - Наложницы. Гарем Каддафи
— Я знаю других девчонок, которые уехали за границу, чтобы стать проститутками, — говорила она. — Ничтожества! Ни стыда, ни преданности, ни ценностей, ни стержня. Самые ничтожные дочери, которые, опустив голову, возвращаются к своему папочке…
Я сорвалась. Я прыгнула на нее и в ярости стала бить и трясти ее. Я была в состоянии бешенства, чего со мной еще никогда не случалось. Я больше себя не контролировала, я взорвалась. Внезапно появилась Мабрука и попыталась нас разнять. Но я была словно львица, не желающая выпускать свою добычу. Я вцепилась в плачущую от страха Фариду, Мабрука повысила голос и попыталась меня оттащить. Я заорала:
— О, а ты заткнись!
Она окаменела. Еще никто с ней так не разговаривал. Все девушки ходили на цыпочках перед великой патронессой. Тотчас же прибежала Сальма и дала мне такую пощечину, от которой еще долго оставался след.
— Да кто ты такая, чтобы разговаривать с Мабрукой подобным тоном?
Мне показалось, что она оторвала мне голову.
Меня провели через лабиринт незнакомых коридоров к маленькой, темной и отвратительной комнатушке. Там отсутствовали окна и кондиционер, тогда как на улице было около 40 градусов. Задыхаясь от затхлого воздуха, я заметила тараканов. Я плакала навзрыд, рвала на себе волосы, пока не обессилела. А потом рухнула на соломенный тюфяк.
Через несколько часов Фатхия открыла дверь:
— Хозяин вызывает тебя.
Я поднялась и увидела Фариду: она прижималась к Вождю, положив голову ему на грудь, которую она гладила и целовала. Она пожаловалась:
— Сорая — злая и сумасшедшая. Если бы вы знали, мой господин, как она меня избила!
Устремив свой взгляд на меня, он сказал ей:
— Иди, потаскуха. Ты можешь дать ей пощечину.
Она бросилась ко мне и дала мне две.
— Убирайся! Я тебе сказал — только одну!
Он проводил ее бешеным взглядом и повернулся ко мне:
— А мне это нравится! Дикарка! Ох, как я это люблю! Эту ярость в тебе! Неистовство!
Он сорвал с меня одежду и бросил меня на кровать.
— Умоляю вас! Не делайте этого! Мне очень больно! Пожалуйста!
— Она отбивается, тигрица! Мне нравится этот новый темперамент. Это ты во Франции набралась такой ярости?
Поскольку я сильно кровоточила, он вытер кровь своим красным полотенцем:
— Это хорошо. О, как же это хорошо!
Я закричала:
— Перестаньте! Умоляю вас! Мне очень больно!
Он оттащил меня в душ и помочился на меня. Я завыла от боли. Он нажал на звонок, и пришла украинка. Клавдия. Рыжеволосая толстушка с ангельским лицом. Она увлекла меня за собой в лабораторию, дала мне болеутоляющее и успокаивающий лосьон. Ее жесты были уверенными, казалось, она к этому привыкла. Я хотела пойти в свою комнату, но мне пришлось вернуться назад, чтобы не столкнуться с большой делегацией африканцев, приехавшей встретиться с Вождем в его шатре.
На следующий день все должны были уехать в Триполи. Я, упрямая, несгибаемая, ненормальная внутри себя, предстала перед Мабрукой.
— Я остаюсь. Я — больна. Даже речи быть не может, чтобы я с вами ехала.
— Ты стала упрямой как осел. Нахальной и невыносимой. Ты больше ничего не стоишь! Возвращайся к своей матери!
Сальма бросила мне 1000 динаров, словно проститутке за грязную работу.
— Проваливай! Шофер ждет тебя.
Я прыгнула в машину. На телефоне высвечивалось сообщение о десятке пропущенных звонков от Хишама. И СМС от него: «Если ты не отвечаешь, значит, ты с другим. Он всегда будет побеждать. Никакого желания слушать отвратительную историю. Я предпочитаю разорвать отношения». Я открыла окно и выбросила мобильный.
***
Меня доставили домой, где мама томилась от ожидания. Она тоже пыталась мне дозвониться, казалось, она была на грани.
— Мама, я должна изменить свою жизнь, — сказала я ей. — Нужно, чтобы я начала жить по-другому. Все кончено с Баб-аль-Азизией и Хишамом.
— Хишам? Ты виделась с этим типом? Ты опять мне солгала?
— Мама! Это тот «тип», который дал мне силы, чтобы выжить. Я никогда его не забуду.
Мама с отвращением посмотрела на меня. Как будто я вдруг стала виновницей, а не жертвой. Как будто Хишам и Каддафи принадлежали к одному развращенному миру. Это было невыносимо.
В доме царила напряженная атмосфера. Одно мое присутствие выводило маму из себя. Я больше не была ее дочерью, я была женщиной, к которой прикасались мужчины, которая потеряла всякое достоинство. Ее взгляды, вздохи, размышления — все были обо мне. Но она сдерживалась и не высказывала того, о чем думала в глубине души. И лишь однажды она позволила излить свою горечь:
— Я так больше не могу. Это не жизнь. Мы с отцом не заслужили такого. И твои братья! Вся семья стала объектом насмешек со стороны соседей.
— О ком ты говоришь? Если люди и знают о чем-то, это потому, что ты сама им все рассказала!
— Сорая, они не дураки! Все заметили наши уловки, твое исчезновение, караван машин из Баб-аль-Азизии. Какой позор! Мы вынуждены красться вдоль стен, хотя мы были уважаемой семьей. О, какое унижение! Все насмарку!
Я предпочла вернуться к отцу в Триполи. Этот город просторней, мне будет легче там дышать. Хишам попытался возобновить контакт. Он появился перед домом, посигналил, а потом позвал меня, сложив ладони рупором. Я побоялась реакции соседей и решила позвонить ему со своего нового телефона. Но зачем с ним встречаться? Зачем подвергать его риску попасть под ярость Каддафи и его прислужников? Я знала, что Полковник был готов убить за самое малое.
Когда в пятницу, в день молитвы, в Триполи приехала мама, я осмелилась ей намекнуть о проблеме с грудью. Из-за того, что мою грудь мяли, давили, кусали, она стала обвисшей и очень болела. Мне исполнился двадцать один год, а грудь у меня была, как у старой женщины. Мама встревожилась. Безусловно, мне нужно было попасть к врачу. Найти специалиста. Конечно, в Тунисе. Она дала мне 4000 динаров и устроила поездку в город Тунис с моим младшим братом. Уважаемая молодая женщина никогда не путешествует в одиночестве…
Когда я вернулась, меня ждало новое испытание: свадьба Азиза с девушкой из Сирта. Я должна была выглядеть счастливой, свадебное гулянье — это повод для веселья и встреч. Всем девушкам моего возраста это нравится. Они наряжаются, причесываются, делают макияж. Флиртуют с кузенами у всех на виду… Но как не бояться взглядов, вопросов, слухов, которые были спровоцированы моим отсутствием на предыдущих семейных встречах? Мне было страшно. И потом, я завидовала, зачем скрывать? Невеста будет красивой, невинной, уважаемой, а я чувствовала себя использованной.
