Сергей Кузнецов - Калейдоскоп. Расходные материалы
– Не останавливаемся, – командует Томми, – не останавливаемся!
Со вчерашнего утра у нас во рту ни крошки. Животы подводит от голода. Мы заставляем себя думать, что там, в немецких окопах, полно еды. Все знают – немцев снабжают куда лучше нас.
Сволочи. Тевтонские варвары. Сытые тевтонские варвары.
Ненависть кипит в наших сердцах.
Мы нашли их у самой опушки. Белый саван тумана укутывал неподвижные тела, словно одеяло.
Выпрыгнув из окопа, Томми и Серж бегут к убитым. Подняв винтовки, мы всматриваемся в серую мглу, ожидая нападения.
Как это по-немецки: бросить мертвые тела как приманку!
Мы ловим каждый шорох, чтобы огнем прикрыть наших товарищей.
Вероятно, немцы чувствуют нашу решимость: ни единой ветки не колышется, все словно вымерло.
Через минуту Томми и Серж возвращаются.
– Мы должны прочесать рощу, – говорит Томми.
Голос его дрожит от ярости.
– Вы бы видели, что они сделали с Сэмом! – говорит Серж.
Мы снова в блиндаже. Похоже, мы потеряли счет времени: над окопами по-прежнему стелется туман, солнце так и не появилось, утренний сумрак сменился вечерним. Несколько раз мы прочесали рощу, но не встретили ни одного немца.
– Наверное, это лесные звери, – неуверенно говорит Грег, – волки или медведи… вы же видели Сэма?
Горло Сэма было разорвано, голова едва держалась на лоскуте кожи и кровавом, обнажившемся позвоночнике. Черты искажены гримасой боли, хорошо знакомой любому, кто закрывал глаза другу, заживо выпотрошенному осколком гранаты… гримасой боли и нечеловеческого ужаса.
– Медведи тут ни при чем, – говорит Томми, – это немецкий зазубренный штык. Мы же знаем, они специально такие делают!
Это правда: мы ненавидим зазубренные немецкие штыки. Если кто попадает к нам в руки с таким штыком, мы приканчиваем его этой же пилой. Чтобы знал.
– Вспомните Орельена, – продолжает Томми. – Его что, тоже медведь задрал?
Какой там медведь! Орельену одним ударом перерезали сонную артерию. Его мертвое лицо было спокойно; казалось, он даже доволен, что все кончилось именно так.
– Я ему немножко завидую, – говорит Серж.
Голос его дрожит.
Мы знаем, что надо отступать, но не можем заставить себя тронуться с места.
Сколько дней мы уже здесь? Два? Три? Пять? Неделю?
– Я думаю, это ловушка, – говорит Томми, – немцы оставили отравленную еду. Вспомните: сначала кошмары, потом слуховые галлюцинации, потом упадок сил…
– Я знаю, в чем дело! – говорит Грег. – Это хлеб! Хлеб со спорыньей! Я читал статью профессора фон Малхина. Грибок спорыньи вызывает видения. Все религиозные войны, все народные волнения – все совпадает с периодами активности этого грибка. И хлеб, который мы ели, – он наверняка был заражен.
– Ерунда, – говорит Томми, – нас специально отравили! Сегодня ночью они придут, чтобы зарезать нас спящих. Ну нет! Я сам буду стоять на часах!
Томми выходит, но никто из нас не спит. Лежа на койках, мы слушаем тихое шипение, заполняющее блиндаж.
– Теперь вы все слышите, да? – говорит Джеймс. – А я думал, я схожу с ума.
Мы молчим. Каждый держит под рукой фонарик, лопатку и гранаты – почти как в ту давнюю ночь охоты на крыс.
Изредка снаружи доносится хлюпанье – это Томми переступает с ноги на ногу в жидкой грязи. Но даже этот звук не может отвлечь нас от гипнотического, всюду проникающего шипения.
– Я понял, – вдруг говорит Грег, – это туман. Эти звуки издает туман, вот почему они везде!
Серж включает фонарик, луч затухает, не пройдя и метра: в самом деле, блиндаж наполнен туманом.
– Что за черт! – говорит Серж, но тут раздается истошный крик Томми. Схватив оружие, мы бежим к выходу – и застываем в проеме.
Должно быть, луна вышла из-за туч – вся равнина освещена тусклым мертвенным светом. Туман клубится, словно театральный занавес, обрамляющий сцену: Томми конвульсивно дергается в грязи, две фигуры склонились над ним. Доносится тихое рычание, а потом один из убийц поднимает голову.
Лицо сияет лунной белизной, перепачканный кровью рот приоткрыт, из-под верхней губы торчит пара острых, как у волка, клыков.
– Вы не узнаете меня, ребята? – спрашивает он. – Это же я, Орельен! Серж, ты меня узнаешь? Иди ко мне, настала пора валить с этой войны. Париж ждет нас. Девушки в коротких юбках. Кафе Монмартра. Шикарные бордели. Помнишь, а? Пойдем отсюда!
Джеймс хватает Сержа за плечо. Грег, выставив перед собой наточенную лопатку, бросается к Орельену – и чудовище, еще вчера бывшее нашим товарищем, одним прыжком сбивает Грега с ног. Тот, падая навзничь, беспомощно взмахивает руками, а потом Орельен впивается ему в горло.
– Сдохни, гадина! – кричит Серж и бросает гранату, но второй монстр ловит ее в воздухе, с нечеловеческой ловкостью перепрыгнув через копошащихся в грязи Грега и Орельена.
Взрыв на мгновение оглушает нас.
Мы приходим в себя на земляном полу, вход в блиндаж засыпан. Нас только двое: Грег остался снаружи, до нас глухо доносятся его предсмертные крики.
Серж опускается на колени и складывает ладони. Джеймс подходит к смотровому отверстию.
Перед ним расстилается поле – ровное, как шахматная доска. Клочья тумана скользят недовоплощенными призраками. На мгновение Джеймс видит высокого старика, чисто выбритый подбородок, длинные седые усы. Старик одет в черное, в руке держит горящую серебряную лампу, он идет прямо к блиндажу, но, сделав несколько шагов, растворяется в сером тумане.
– Отче наш, иже еси на небесех! – шепчет на незнакомом языке Серж. – Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое. Да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли.
Джеймс передергивает затвор винтовки и готовится принять бой.
* * *Вечером, ложась в кровать, мальчик всегда просил не закрывать дверь. Перед тем как уснуть, он долго смотрел на пересекающую пол косую полосу света. Он боялся темноты и знал об этом.
Хотя, казалось бы, чего бояться? Что может скрываться в темноте? Он хорошо знает свою комнату – все игрушки, все книги, два стула, кресло, стол, кровать.
Нет, он не знал, что прячется во тьме, – и поэтому боялся еще больше.
Мальчик знал, что когда он заснет, мама погасит свет, – и больше всего боялся проснуться ночью, когда в доме все спят и в комнате – тьма, та самая, кромешная, хоть выколи глаз.
Но той ночью, когда он и в самом деле проснется, будет светло. Огромные оранжевые круги один за другим вспыхнут на занавесках. И лишь когда следом за ними придут раскаты грома, мальчик поймет, что это всего лишь гроза. Он расслышит неуверенный шум дождя – но молнии будут сверкать одна за другой, и удары грома сольются в канонаду.
