Саша Филипенко - Бывший сын
Франциск проснулся шестнадцатилетним парнем. Он полагал, что за окном девяносто девятый год — его ждут экзамены, лето и Настя. Портрет президента на стене лишь усиливал это убеждение. Когда кто-то впервые попытался объяснить Франциску, что он провел в коме больше десяти лет, парень, конечно, не поверил: «Невозможно проспать стольки год. Нельзя!» — Франциск путал языки и слова.
На вопросы врачей он с уверенностью отвечал, что живет с бабушкой на Академии наук и иногда с мамой — против Ботанического сада. О том, что бабушки больше нет, Франциск не знал, хотя именно этот факт послужил причиной фантастического пробуждения. Пока память раскручивала свой маховик, врачи предпочитали не вставлять в него палки новых подробностей. Для начала следовало вспомнить все то, что пациент когда-то знал. Столицу республики, имена соседей, любимые цвета. О смерти бабушки решили молчать. По официальной версии она отдыхала в санатории и должна была приехать со дня на день. Франциск удивлялся, что она не звонит, но совсем скоро забывал об этом. Мозг барахлил, переформатировался, перезагружался. Окружающий мир ежесекундно ошарашивал. Факты, факты, факты. Измышления, доводы, открытия, новые реальности. Реконструкция. Адронный колайдер людей. На смотрины приезжали светила из разных стран. Врачи из восточных и балтийских столиц. Всем хотелось своими глазами увидеть парня, который решил зажить снова в своей бывшей стране. Франциск учился ходить, пить, говорить, выражать недовольство. Смотреть, спать, видеть сны, слышать. Двигать руками и, как когда-то в туалете на четвертом этаже лицея, ушами. Перескочивший из возраста в возраст парень разглядывал людей и рисунки над своей головой, плакаты футбольного клуба и тоненький шрам на запястье медсестры. Заместитель отчима просил Стасика приходить как можно чаще: именно друг, которого даже попросили взять на работе кратковременный отпуск, изо дня в день возвращал Франциска в русло прежней жизни.
— Ладно давай, попробуем еще раз… в прошлый раз у тебя неплохо получалось… Как тебя зовут?
— Франциск…
— Фамилия?
— Лукич… нет?
— Правильно-правильно… Сколько тебе лет?
— Семнадцать…
— И?
— Я учусь в республиканском лицее искусств… играю на виолончели… вроде…
— Какой сейчас год?
— 1999-й…
— Ясно… Смотри… это ноутбук…
— Что ты из меня идиота робиш?!
— Не делаю, просто то, что было раньше — не в счет, а это действительно ноутбук. Мы сейчас, к сожалению, не сможем выйти в интернет, потому что после шести выключают вай-фай.
— Что такое вай-фай?
— Беспроводная связь… Раньше, чтобы зайти в интернет, тебе нужно было подключать к компьютеру кабель, дозваниваться, теперь в этом нет необходимости. Теперь как бы все по воздуху, как мобильная связь. Я не помню, в девяносто девятом у тебя уже был мобильник?
— Не помню. Почему этот вай-фай не працуе после шести?
— Такой закон. После шести беспроводное соединение в стране выключают.
— Почему?
— Не знаю. Такой вот закон.
Стасик отложил в сторону компьютер и, взяв пульт, включил телевизор.
Переключая каналы, Стасик рассказывал, что теперь все изменилось, на первых кнопках каналы соседних стран больше не вещают, их заменили местными.
— Помнишь, раньше ведь никто не смотрел наши новости. Кого они интересовали? Всех больше волновали новости большого брата. Мы, наверное, как-то и не понимали, что живем в новом государстве. Да что там мы? Мы-то маленькие были, это должны были понимать наши родители, но они точно не понимали. Они думали, что просто название в стране поменялось, а все остальное будет как раньше. Но так не бывает. Думаю, они до сих пор не понимают, что произошло. Ребята нашего возраста, кажется, наконец стали сознавать, что живут в совсем еще юной республике, зато другой. В общем, пока ты тут спал, все немного изменилось. Но не сильно. Немного — самое правильное слово. Потому что очень многое из нашего детства, наоборот, вернулось! Так что изменилось немного. Не кардинально, но все же. Вот, допустим, телек. Сначала они стали перебивать программы соседних стран, затем смогли полностью заполнить сетку отечественным продуктом. Думаю, это было сделано прежде всего для того, чтобы ставить свои новости. Не думаю, что ими двигало желание возрождать местное телевидение. Нет. Все было гораздо проще. Новая политика требовала слишком много разъяснений. К тому же, официальные версии нашего правительства часто расходились даже с соседскими, хотя они играли на одной стороне. В общем, кто-то очень хотел захватить все медийное пространство и, в конце концов, сделал это. Сейчас ты можешь посмотреть новости по первому каналу, по столичному или общенациональному телевидению, но выхлоп будет один и тот же. Ничего лишнего, ничего, что расходится с позицией администрации президента, ты не услышишь. И так во всем. Газеты, радио. Мы все дудим в одну дуду. Великий оркестр маленькой страны. Вот если мы сейчас включим радио, то скорее всего наткнемся на отечественного исполнителя.
— Чаму?
— Потому что по новому закону в эфире должно звучать не менее семидесяти пяти процентов отечественной музыки…
— Значит, теперь и?..
— Нет… Я понимаю о чем ты… То, что мы слушали в школе, ты никогда не услышишь… «Воздушный шар», «Три черепахи» — нет, этих песен в нашей стране нет… семьдесят пять процентов многие чиновники восприняли буквально… Группы, которые так или иначе были замечены в симпатиях к оппозиции, к эфиру не допускаются…
— Почему?
— Постарайся забыть это слово. Тебе говорят — ты принимай. Давай так, хорошо? Так будет проще! Здоровые люди не задают вопросы, а ты уж тем более не задавай! В противном случае ты можешь сойти с ума. Особенно сейчас! Просто принимай все как данность. Если всякий раз ты будешь спрашивать почему, как, зачем — далеко мы не уедем. Пока ты просто слушай, а я буду объяснять.
Стасик рассказывал о фестивалях, посвященных окончанию уборки урожая, и республиканском союзе молодежи; о задержаниях журналистов и о том, что одним из последних способов борьбы с государством остаются голодовки. О том, что неверные подданные посажены, почти все предприятия проданы, и теперь остается продавать посаженных поданных. О том, что в стране по-прежнему идут политические процессы, и с каждым днем их становится все больше, что за отказ вступить в партию могут уволить с работы, а за годы, которые Франциск провел в коме, так и не расследовали дела о похищении журналистов и политиков. Зато создали совет по нравственности, который решает, какие книги можно читать, а какие нет. Чем больше рассказывал Стас, тем меньше понимал Циск. Плохой план. Наверное, из комы лучше выходить на Западе. В маленькой стране, где все понятно и разумно. Где события соответствуют логике и вековому ходу вещей. То, что рассказывал Стас, невозможно было принять, невозможно понять. Все это не укладывалось в голове. Франциск нервничал и чувствовал, как в груди собирается тревога. Она начинала давить на сердце, и Франциск просил прекратить, хотя бы на час.
