Михаил Елизаров - Библиотекарь
– Ваша позиция понятна, – сказал Терешников. – Теперь заслушаем товарища Марченко. Ему придется нам многое объяснять.
Марченко дерзко оглядел толпу:
– Ну, что ж… Товарищ Селиванова произнесла зажигательную речь… Не знаю, как завладеть мне теперь вашим вниманием. Пожалуй, и слушать не захотите. Как же, и письменные свидетельства есть! Ждете небось, что я сейчас паду на колени: простите, люди добрые, каюсь, по моему приказу убили лучшего из лучших – библиотекаря Вязинцева! Судите, братцы, построже! Это я, мерзавец, натравил своих извергов на широнинскую читальню! Я, лихач бессовестный, на грузовике задавил читателя Егорова!
– Воспринимать это как признание? – презрительно спросила Маргарита Тихоновна.
Цех взорвался криками. В адрес Марченко уже полетели оскорбления. «Мразь! Подонок!» – шумели наши соседи. Глаза Маргариты Тихоновны светились яростным торжеством.
– Товарищ Марченко, не юродствуйте, – недовольно буркнул Терешников. – Говорите по существу!
– Сейчас, – горько произнес Марченко, – начну… Только у моего рассказа есть эпиграф, если позволите. Живой эпиграф… – он сделал жест.
Двое наблюдателей вывели закутанного в простыню Колесова. Он с трудом переступал ногами, фиолетовый набрякший отек почти поглотил правый глаз, разбитый рот опух, бледный мученический лоб пересекала черная прядь, похожая на ласточкин хвост. Увидев Маргариту Тихоновну, Колесов попятился, застонал и беззащитно, по-детски прикрыл лицо ладонями.
Марченко подошел к нему.
– Вадим Леонидович, – запричитал он, – ты потерпи, родной… – осторожно снял простыню, затем посторонился, держа ее, как тореро плащ. Были видны лишь разбитое лицо Колесова и ноги до колен.
– Вот так допрашивает широнинская читальня! – Марченко, точно заправский фокусник, убрал простыню.
Тело Колесова покрывали многочисленные алые порезы, на животе и груди отвратительно багровели язвы ожогов, повторяющие контуры утюга.
Марченко обвел собрание гневным взором:
– В концлагерях над пленными так не измывались! Вадим Леонидович, покажи спину!
Колесов медленно повернулся, и Марченко подтвердил увиденное:
– Широниская читальня возродила древнее палаческое средство – нарезание ремней!
На щеках Маргариты Тихоновны выступили красные пятна:
– Товарищи, не верьте… – она беспомощно оглянулась.
Марченко, сполна насладившись всеобщим замешательством, перешел на визг:
– Да любой из вас после подобных пыток сознается даже в убийстве Тутанхамона! Показания, выбитые широнинскими садистами, – это кровавый блеф! Вадим Леонидович, сам скажи…
– П-простите, товарищи… – вымолвил, заикаясь, Колесов. – Я… Я… – К моему удивлению, он начал врать: – Мы… мы приехали, Селиванова спросила: «Где деньги?». Я передал пакет, А-а-лик п-попросил книгу, Шапиро дал, а она запакована. Алик стал разворачивать, Селиванова говорит: «Вы нам не доверяете». А я говорю: «Доверяй, но проверяй». Они пригрозили забрать Книгу, я им: «Тогда деньги отдайте или мы в Совет пожалуемся», – а Селиванова: «Никуда вы не пожалуетесь!» – и шилом Алика в шею… – Тут Колесов разрыдался. – Я отказываюсь от всех показаний! Фашисты проклятые! Твари! – он ткнул пальцем в нашу группу. – Я отказываюсь! Фашисты! Отказываюсь!
– Это же провокация! – звонко крикнул Луцис. – Посмотрите, да у него раны совсем свежие! Гореловские его сами только что разукрасили! – но его слова потонули в общем шуме.
Было ясно, Марченко махом отыграл свои позиции:
– Наш читатель Колесов оклеветал себя под чудовищными пытками. Прошу считать его письменные показания недействительными!
– Клянусь! – Маргарита Тихоновна, приложив руку к груди, увещевала собравшихся. – Ну, может, пару раз двинули для острастки! Никто его не пытал!
– Я потрясен! – сказал Терешников. – Не знаю, что и сказать… Во всяком случае, пока не выслушаю позицию товарища Марченко.
– Уважаемые единомышленники, – начал тот, едва шум чуть поутих. – Вчера мы потеряли трех товарищей, один изувечен. Доброе имя нашей читальни облито грязью… А началось все, когда библиотекарь Вязинцев предложил мне приобрести нелегализованную в Совете библиотек Книгу Памяти.
– Вы бессовестно лжете! – вскрикнула Маргарита Тихоновна.
– Селиванова, не перебивайте, – встрял Терешников. – Вас слушали внимательно. Продолжайте, товарищ Марченко.
– Посредничество между нами осуществлял читатель Борис Аркадьевич Шапиро. Некоторые пытались здесь выставить его в виде злого гения широнинской читальни, но у меня на этот счет сложилось иное мнение… Вязинцев назначил умеренную цену – десять тысяч долларов. Наша читальня быстро разрослась, одной книги не хватало. Вязинцев же объяснял свой поступок тем, что денег на легализацию в Совете библиотек у них нет. В качестве аванса Вязинцев получил от нас задаток в пять тысяч. Увы, никаких бумаг у нас нет, да и не могло быть. Все делалось под честное слово…
– Мер-р-завец!
– Кто? Вязинцев? О, не ругайте его, – гадко улыбнулся Марченко. – О покойниках или хорошо, или…
– Вы! Вы – мерзавец! – клокотала Маргарита Тихоновна. – Двуличная тварь! Убили Вязинцева, а теперь еще и пытаетесь оболгать его!
– Я попрошу! – вдруг разозлился Терешников. – Последнее предупреждение!
– Благодарю, товарищ Терешников, – Марченко с издевкой поклонился и затем продолжил: – Книгу мы, разумеется, не увидели. Шапиро говорил, что в день смерти у Вязинцева вроде были деньги – наш аванс, который пропал. На просьбы рассчитаться с нами широнинцы отвечали что-то невразумительное про траур и просили повременить. Месяц за месяцем нас через Шапиро кормили отговорками, возвратить аванс отказывались. Оставалось ждать и надеяться на порядочность широнинской читальни. Мы долго не хотели признаваться себе, что нас попросту кинули. Обратиться с жалобой в Совет не решались – сговорившись с Вязинцевым о Книге, мы сами преступили закон. Расписок не было, и в случае чего широнинцы бы всегда открестились от нас. Словом, мы попали в ловушку… Неделю назад с нами неожиданно связался Шапиро и сообщил, что широнинская читальня готова продать Книгу, но цена выросла до двенадцати тысяч. Выхода не было, мы, отдав аванс, соглашались переплатить. На встречу я отправил четырех наших читателей. Что с ними произошло, вы знаете. Трое убиты, один изувечен, деньги – семь тысяч – похищены. Это была спланированная финансовая афера. Подробнее расскажет пострадавший товарищ Колесов…
Лысина и лицо Игоря Валерьевича Кручины налились кровью. Тимофей Степанович рванул ворот рубахи. О чем-то зашептались сестры Возгляковы, а мать их, Мария Антоновна, вздохнула и нахмурилась. У Тани побелели губы. Переглянулись Оглоблин, Ларионов и Пал Палыч.
