Дина Рубина - Вот идeт мессия!..
– И так, и эдак, – сказала она. – Он владеет двумя языками…
Сумки были тяжелыми, но она все-таки сделала крюк до белого домика, который все называли «секретариат». Туда доставляли почту и расфасовывали ее по деревянным ячейкам. Сто двадцать три ячейки, по числу семей, живущих в поселении.
Она достала из номера девяносто девятого очередной «Информационный листок», написанный от руки крупным почерком и размноженный на ксероксе. Писем, к сожалению, не было. Счетов, к счастью, тоже. Не стоило делать крюк.
Дома она быстро начистила картошки, поставила кастрюлю на плиту и так же быстро перекинула на сковороде несколько отбивных. Готовила она всегда просто, быстро и вкусно. Голодными не держала никогда.
Минут через сорок из школы должна была явиться дочь – тоже отнюдь не покладистый человек, по кличке Мелочь. Она не выносила голода совсем, поэтому к ее приходу тарелка с дымящейся едой должна была уже стоять на столе, так, чтобы с порога за ложку, иногда даже минуя мытье рук, особенно если дома не было отца – врача и педанта. Сегодня в больнице у него было сдвоенное дежурство.
Между тем время подбиралось к двум, и скоро надо было ехать. Зяма уже с полчаса непрерывно об этом помнила.
В ожидании Мелочи они с Кондратом завалились на диван читать «Информационный листок», эту домашнюю стенгазету, которую Зяма всегда читала вслух и с выражением.
Для двенадцати русских семей его переводила с иврита Хана Коэн, это было ее добровольное участие в деле обихаживания новичков, многие из них еще не читали на иврите. Здесь это называлось «мицва» – понятие более объемное, чем просто «благое дело» или «долг». На русский это короткое слово следовало бы перевести так: «благой поступок, совершаемый по добровольному, но неотменяемому долгу души».
Русский язык Хана Коэн успела за двадцать лет не то чтобы забыть, но подогнать его под законы грамматики иврита; переводила она, в точности копируя обороты ивритской речи, и в этом смысле «Информационный листок» очень напоминал Зяме перевод «Иудейской войны» Иосифа Флавия, с той только разницей, что содержание «Листка» ей нравилось больше, чем сочинения блистательного ренегата.
– Так, – объявила она псу, – сначала, как в приличной передовой: попугать и пригрозить. «Решения комиссии „За безопасность поселения“:
а) По закону, все здоровые мужчины от 18 до 60 лет должны нести охрану Неве-Эфраима.
б) Дежурства должны быть распределены между всеми по справедливости…»
– Ты слышишь? – спросила она пса. – Опять справедливость. Вот евреи!
«в) Все, кто не вышел на стражу или не разбудил следующего за ним, получит двойное дежурство, и его имя будет опубликовано».
«Проверка оружия (исправность и чистота), в четверг, в 13. Для желающих почистить! У склада оружия (возле ясельков) будет с пятницы поставлена бочка с маслом для чистки».
«В понедельник в 10 состоится демонстрация протеста жителей Голан перед кнессетом. Просьба ко всем – присоединимся к братьям. На сей раз никто не может сказать: „Со мной это не случится“. Ибо настанет день, и преступное правительство левых погонит свой народ из его домов».
«Пожертвования: перед „ужасными днями“ (так Хана Коэн буквально переводила с иврита понятие „Дни Трепета“) деньги будут разделены поровну: 1) нуждающимся в Неве-Эфраиме, 2) семье из Офры, отец которой погиб в цвете лет (отдал жизнь за страну) и оставил вдову с 9 детьми, плюс усыновленных им трое детей.
Чтобы не быть неблагодарными, мы обязаны помочь им. Рав Яаков Ройтман».
«Семья Гортман приглашает в пятницу вечером всех на рюмку в честь рождения дочери Авиталь».
«Парикмахерская открыта по утрам в понедельник и среду. Очередь заказывать у Руги Музель, а краску приносить с собой».
«Благословенны приехавшие жить в Неве-Эфраим, семья Воробьевых и двух их детей! Они пережили Чернобыль, и рав Яаков Ройтман лично обращается к каждой семье – помочь, чем возможно, этим людям».
«Частные уроки по математике, все классы, удобные цены. Юдит Гросс».
«Добро пожаловать, Нурит Шамра, девушка из „национальной службы“, она вселилась вчера в „караван“ 57. Все, кто имеет лишнюю мебель, картину и т. д., – приносите ей!»
– Ага, Кондрат, у нас появилась соседка. Надо зайти и подарить ей наш складной столик…
«Базар: в среду распродажа головных уборов у Сары Элиав. Стоит-таки взглянуть, есть чудные шляпки, и недорого».
«Просим жителей поселения реагировать насчет собак. Сообщите – за или против».
– Ну вот, – сказала Зяма псу. – Хорошо бы нас выгнали из-за тебя, Кондратий… Мы перестали бы митинговать у кнессета, ездить через арабов и жить в картонной коробочке. Правда, ты бы потерял возможность носиться как угорелый и удобрять участок Наоми Шиндлер… Гулял бы на ниточке. И в этом есть немало привлекательного. Так ведь не выгонят. Побузят и отстанут… Все? Нет, вот, на обороте:
«Малка Рот, Номи Франк, Руги и Шейна Крейгель, и все другие, что добровольно и бескорыстно помогали новеньким в последние два года, – будьте благословенны, а плату получите от Всевышнего!»
– Интересно, что имеется в виду – загробная жизнь? – спросила Зяма. – В таком случае, надо полагать, за платой они не поторопятся… Предпочтут надолго отсроченный чек…
Нет, скучный сегодня «Листок» и до противного грамотный. Похоже, Хана выучила русский язык…
Пес уже бился в закрытую дверь – рвался наружу. Издалека чуял приближение Мелочи.
– Беги, встречай!
Он скатился по лесенке и помчался вверх, в гору, чтобы скорее облизать потную и липкую от мороженого, купленного по пути у Арье, физиономию Мелочи…
9
…Витя бродил по гигантскому складу контейнеров, искал свой багаж. Там лежала скрипка и необходимые ему инструменты для настройки фортепиано.
Багаж – черт с ним, без мебели и подушек можно прожить, но инструменты – это живой заработок. Скрипка же дорога как память о мудаковатой юности.
На огромном металлическом контейнере, куда мог свободно въехать грузовик, белой масляной краской было написано: «Марио Освальдо Зеликович».
Печать взломана, дверь приоткрыта. И в глубокой темноте, между непристойно задранными ножками стульев, углом буфета и мягкими тюками, Витя заметил господина Штыкерголда, стоявшего как-то неестественно прямо и неподвижно.
Сердце у Вити ухнуло, упало и застряло в больном его сфинктере. Он понял, что мар Штыкерголд, вероятно, мертв и стоит здесь в ожидании торжественного захоронения. Ведь суббота. А в субботу у этих здесь попробуй похорони человека.
Витя подумал – хорошо-то хорошо, что старый паскудник отчалил, да ведь новый на смену явится, тоже кровушку станет пить.
