Джонатан Франзен - Свобода
В конце третьего периода тренер наконец усадила ее на скамью. «Суслики» отставали на двадцать пять очков. Оказавшись на скамье, Патти немного пришла в себя. У нее вновь прорезался голос, и она подбадривала своих товарищей и хлопала их по ладоням, как неугомонная первокурсница, упиваясь унижением и стыдом из-за их чрезмерно деликатных утешений — она была низвергнута до болельщицы в игре, в которой должна была блистать. Но она считала, что заслужила этот позор, наломав дров на поле. Купаясь в собственном дерьме, Патти впервые за день отлично себя чувствовала.
В раздевалке она пропустила мимо ушей отповедь тренера, после чего проплакала добрых полчаса. Друзьям хватило мудрости оставить ее в покое.
Надев пуховик и вязаную шапочку с эмблемой «Сусликов», она отправилась в лекторий, надеясь, что Блэкман еще выступает, но здание уже было заперто. На секунду Патти задумалась, не вернуться ли ей к себе, чтобы позвонить Уолтеру, но тут же поняла, что больше всего ей сейчас хочется нарушить режим и напиться вина. По заснеженным улицам она добрела до квартиры Элизы и тут поняла, что на самом деле ей больше всего хочется наорать на подругу.
Элиза возразила по домофону, что сейчас поздно и она устала.
— Впусти меня, — потребовала Патти. — Без вариантов.
Элиза впустила ее и улеглась на диван. Она валялась в пижаме и слушала какой-то пульсирующий джаз. Густой воздух был пропитан апатией и застоявшимся сигаретным дымом. Патти, упакованная в пуховик, стояла у дивана, и с ее кроссовок стекал растаявший снег. Элиза медленно дышала и очень долго собиралась заговорить — случайные подергивания лицевых мускулов наконец утратили хаотичность, и ей удалось пробормотать:
— Как игра?
Патти не ответила. Вскоре стало очевидно, что Элиза забыла о ее присутствии.
Не было смысла начинать орать на нее прямо сейчас, поэтому Патти быстро обыскала квартиру. Она сразу же нашла у дивана героин — Элиза просто бросила сверху подушку. Среди поэтических и музыкальных журналов лежала синяя папка на трех кольцах. На первый взгляд, с лета ее содержимое не изменилось. Она порылась в бумагах и счетах в поисках чего-нибудь, имеющего отношения к медицине, но ничего не нашла. Пластинка пошла по второму кругу. Патти перевернула ее и уселась на журнальный столик — перед ней лежал альбом и героин.
— Подъем, — сказала она.
Элиза зажмурилась еще крепче. Патти потрясла ее за ногу.
— Подъем!
— Мне нужна сигарета. Химия меня просто вырубает.
Патти усадила ее попрямее.
— Привет, — сказала Элиза, слабо улыбаясь. — Рада тебя видеть.
— Я больше не хочу с тобой дружить, — заявила Патти. — Мы больше не будем встречаться.
— Почему?
— Просто не хочу.
Элиза закрыла глаза и потрясла головой.
— Ты должна помочь мне, — сказала она. — Я принимала наркотики из-за боли. Из-за рака. Я хотела сказать тебе, но не решалась…
Она откинулась на спину.
— У тебя нет рака. Ты это выдумала, потому что двинулась на мне.
— У меня лейкемия. Сто процентов.
— Я пришла из вежливости, чтобы поговорить с тобой лично. Теперь я пошла.
— Останься! У меня проблемы с наркотиками, ты должна мне помочь.
— Мне нечем тебе помочь. Обратись к родителям.
Последовала долгая пауза.
— Дай сигарету, — попросила Элиза.
— Меня бесят твои сигареты.
— Я думала, что ты меня понимаешь насчет родителей. В том плане, что я не та, кем они хотели бы меня видеть.
— Я тебя вообще не понимаю.
Последовала еще одна пауза.
— Ты же понимаешь, что будет, если ты уйдешь? — спросила Элиза. — Я покончу с собой.
— Тогда нам определенно следует остаться друзьями! — съязвила Патти. — Чувствую, будет весело.
— Я просто тебя предупреждаю. Ты — единственная прекрасная вещь в моей жизни.
— Я не вещь, — уверенно сказала Патти.
— Ты когда-нибудь видела, как кто-нибудь колется? Я неплохо наловчилась.
Патти убрала шприц и героин в карман куртки.
— Какой телефон у твоих родителей?
— Не звони им.
— Позвоню. Без вариантов.
— Ты меня не бросишь? Ты будешь меня навещать?
— Обязательно, — солгала Патти. — Скажи мне номер.
— Они все время о тебе спрашивают. Они считают, что ты хорошо на меня влияешь. Ты не уйдешь?
— Не уйду, — снова солгала Патти. — Какой номер?
Родители прибыли после полуночи и выглядели именно так, как должны выглядеть люди, которых оторвали от приятного времяпрепровождения по подобному поводу. Патти обрадовалась знакомству с ними, но это чувство определенно не было взаимным.
Бородатый отец с глубоко посаженными темными глазами и миниатюрная мать в кожаных сапогах на шпильках словно распространяли вокруг себя сексуальные вибрации: Патти подумала о французском кино и вспомнила слова Элизы, что они жизни друг без друга не мыслят. Патти была бы не против услышать парочку извинений за поведение их чокнутой дочурки в присутствии посторонних, или благодарность за заботу об их дочери на протяжении последних двух лет, или по крайней мере признание, что именно они проспонсировали последний кризис. Но как только семейка очутилась в одной комнате, немедленно начала разворачиваться странная диагностическая драма, в которой явно не было роли для Патти.
— Какие наркотики, говори! — потребовал отец.
— М-м, герыч, — ответила Элиза.
— Герыч, сигареты, бухло. Что еще?
— Иногда чуть-чуть кокаина. Теперь уже реже.
— Что еще?
— Все.
— А твоя подружка тоже употребляет?
— Нет, она чемпионка по баскетболу. Я же вам говорила. Она правильная и крутая. Она потрясающая.
— Она знала, что ты употребляешь?
— Нет, я сказала, что у меня рак. Она ничего не знала.
— Сколько это продолжалось?
— С Рождества.
— И она тебе поверила. Ты нагородила всякой чуши, и она тебе поверила.
Элиза захихикала.
— Да, я ей поверила, — сказала Патти.
Отец даже не взглянул в ее сторону.
— А это что еще? — сказал он, показывая на голубой альбом.
— Это мой альбом «Патти», — объяснила Элиза.
— Похоже на какую-то фанатскую тетрадь, — заметил отец матери.
— Она сказала, что бросает тебя, и ты заявила, что покончишь с собой, — подытожила мать.
— Что-то вроде того, — кивнула Элиза.
— Фанатизм какой-то, — прокомментировал отец, листая страницы.
— Ты и правда собиралась покончить с собой? — спросила мать. — Или это была просто угроза?
— В основном угроза.
— В основном?
