Дмитрий Правдин - Записки из арабской тюрьмы
Большой и сильный, он цеплялся за жизнь всеми силами, но человек не может долго жить без воздуха, костлявая уже занесла над ним свою косу. В камеру вбежали полицаи, но и они не знали, чем ему помочь. Я отыскал глазами трубочку, которая закатилась под дальнюю кровать. Быстро поднял ее и вставил в горло Титти. По опыту я знал, что за долгое стояние в горле там сформировался свищ, по нему легко можно провести трубочку на место. Он и сам, наверное, мог бы это проделать, если б сумел увидеть и дотянуться до нее.
Дальше произошло то, что надолго врезалось мне в память. Лиловый громила, уже одной ногой стоявший в могиле, вдруг открыл глаза и задышал, вернувшись к жизни. В камере наступила гробовая тишина. С тихим ужасом сотня пар глаз с благоговением уставилась на меня. Наверно, так же папуасы Новой Гвинеи смотрели на Миклуху-Маклая, когда он зажег первую в их жизни спичку. Еще бы — я на их глазах оживил человека. Хотя на самом деле это было не сложнее, чем зажечь эту самую спичку.
До самого моего перевода в другую камеру (через полгода) чернокожий гигант был предан мне как собака. Правда, с ним нелегко было общаться, он не мог говорить в силу своего увечья, а лишь шипел и шевелил губами. А я не настолько хорошо знал язык, чтобы читать арабский по губам.
Этот случай поднял планку моего авторитета на небывалую высоту, ко мне стали обращаться за помощью и зэки из других камер, и полицаи, и даже доктора, когда я заговорил по-арабски. Но это было потом, a сегодня заканчивался мой второй день заключения, и все еще было впереди.
Медосмотр закончился, и нас стали разводить по камерам. Я шел в свою и думал, о чем же хотел поговорить мой «друг» Тамил? Что он задумал? Я был весь напряжен как сжатая пружина, чувство страха сменилось какой-то злостью. Хотелось взять в руки пулемет и перестрелять всю эту сволочь! За что они так со мной?
Глава 13
Я вошел в камеру, в жарком воздухе по-прежнему витал табачный дым и запах потных, давно немытых тел. Принимать «душ» — исключительно привилегия тузов. Простым зэкам-марбут это благо возбранялось.
Люди грязными горстями роились по кроватям — курили, ругались, спали, ели, пускали газы и над всем этим царил Тамил. Он, как кукловод, сидел в центре и, дергая за невидимые нити, управлял людьми-марионетками. Царящий на первый взгляд хаос и неразбериха имели свою четкую структуру и иерархию. Это нельзя было назвать стройной системой подчинения в понятии европейца, имел место арабо-африканский менталитет и свои законы.
Тамил, как паук, ткал паутину, пытаясь опутать ею всех обитателей камеры. Он был коварен, хитер, жесток и далеко не трус, то есть обладал всеми качествами лидера. Его власть не распространялась лишь на фанатичных ваххабитов, которые были подвластны одному всевышнему и одиночкам, подобным Титти.
Убедившись, что я «увяз» в тюрьме надолго, решил и на меня набросить свою сеть. Но так как я был гражданином другого государства и пускай формально был под защитой своей страны, то применить обычные методы воздействия, которые применял к своим соотечественникам, побаивался.
— О, Руси! — увидев меня, воскликнул капран. — Иди к нам, есть разговор.
— Ну? — спросил я.
— Хочешь быстрее домой? Могу помочь.
— Как ты мне поможешь? — с недоверием я посмотрел на вожака.
— За деньги здесь можно многое, — заговорщицки подмигнул новый «друг». — Ты пишешь домой, твои родные высылают десять тысяч долларов на адрес, который я укажу, и на следующий день ты на свободе. У меня есть блат в полиции, так что сделаем все в лучшем виде.
— А что ж ты сам тогда в темнице сидишь, если у тебя там блат имеется? — недоверчиво я покосился на пахана.
— Ну, мне и так десять лет скосили, я ж двадцатку получил.
Разговор велся на ломанной польско-русской тарабарщине с обильной жестикуляцией руками, подкрепляемой рисунками карандашом на бумаге. Но основное я понял — меня хотят облапошить. Ну что ж, денег у меня и моих родных все равно нет, а воспользоваться покровительством местного «авторитета» не мешало бы, а там, бог даст, разберутся и отпустят.
— Ну, если ты и вправду можешь помочь, то, конечно, давай! — согласился я. — Только у меня нет конверта и бумаги.
Капран повеселел, мои слова ему пришлись по душе:
— Все, что надо, есть, ты только пиши, чтоб сразу выслали, не затягивали.
— Конечно, напишу, только пока найдут деньги, да сколько еще письмо и перевод будет идти — неизвестно.
— О'кей, — сказал Тони и протянул мне конверт с марками, бумагу и ручку. — Будем ждать, пиши.
Он заранее был готов к моему «сотрудничеству». Чтоб выжить в тюрьме, все средства хороши. Идти против системы в лоб — самоубийство. Необходимо выжить и доказать свою невиновность, а для достижения цели все средства хороши. Здесь цивилизованные законы и приличия неприемлемы, с волками жить — по-волчьи выть.
Выдержка и самообладание — вот главные мои союзники в создавшейся ситуации. А еще необходимо учить язык. Без знания языка, я — ноль. «Разговоры» на тарабарском диалекте с Тони не выход из положения, нужно самому понимать незнакомый язык, знать местные обычаи и понимать происходящее.
Я написал родителям о своих злоключениях, но о деньгах не упоминал. Во-первых, у моих родителей, живущих на одну пенсию, таких денег отродясь не было. Во-вторых, я понимал, что это чистой воды разводка, и вышли они требуемую сумму, то вряд ли она мне поможет. В-третьих, я думал, что все-таки правда восторжествует и меня скоро освободят.
Капран дал адрес на французском языке, куда следовало перевести деньги, я вписал его в письмо, но пометил, что если с этого адреса придет письмо, чтобы проигнорировали, а подробности — при освобождении.
Мало-мало говорящий по-русски пахан был не силен в нашем письме. Он пробежал глазами написанное, удовлетворительно отметил вписанный мною его адрес:
— Ну, вот сахби (друг), теперь, как деньги придут, ты будешь свободен.
— Надеюсь, что ты меня не обманешь! — как можно спокойней ответил я.
— О! Ты не знаешь, в этой стране деньги значат многое, я думаю, ты скоро обретешь свободу, — заверил меня новоявленный «друг».
— Да, я понимаю!
Разводка лохов на бабки в условиях неволи, как показывала практика, было делом обыденным. Как только становилось достоянием гласности, что у новенького водились денежки, а прикрытие в лице криминальных авторитетов и влиятельных земляков отсутствовало, то находились хищники, пытающиеся тем или иным способ «подоить» его в свою пользу.
Обычно сообщали родственникам, что есть возможность помочь своему близкому путем «рашвы» (взятки). Немногие верили и соглашались, но иногда срабатывало, и бандитам получалось за чей-нибудь счет поживиться. Передавали своим дружкам на волю, и те приступали к «обработке» близких выявленной жертвы.
