Кадзуо Исигуро - Остаток дня
– Я рад заверить присутствующих в том, что использую все мое скромное влияние, дабы содействовать определенным переменам во французской политике в согласии со многим здесь сказанным. И постараюсь сделать это заблаговременно, до начала Швейцарской конференции.
Последовали аплодисменты. Я заметил, как его светлость и сэр Дэвид обменялись взглядами. Мсье Дюпон поднял руку, то ли благодаря за аплодисменты, то ли кладя им конец.
– Но прежде чем поднять тост за нашего хозяина, лорда Дарлингтона, мне бы хотелось снять с души небольшой груз. Кто-то, возможно, скажет, что снимать груз с души за обеденным столом несовместимо с хорошим тоном. – (Оживление и смех в зале.) – Я, однако, сторонник откровенности в таких делах. Как существует необходимость официально поблагодарить лорда Дарлингтона, который нас здесь собрал и без кого не возник бы нынешний дух согласия и доброй воли, так существует, я полагаю, и необходимость открыто осудить всякого, кто прибыл сюда злоупотреблять гостеприимством хозяина и тратить силы лишь на разжигание взаимного недовольства и подозрительности. Такие персоны не только вызывают отвращение в глазах общества, но и представляют исключительную опасность в нынешней обстановке.
Он опять замолчал, и воцарилась гробовая тишина. Потом заговорил спокойно и четко:
– В отношении мистера Льюиса у меня всего один вопрос. В какой мере его гнусное поведение отражает позицию нынешней американской администрации? Дамы и господа, позвольте мне самому попытаться ответить, ибо от господина, способного, как показали эти несколько дней, на столь черный обман, не приходится ждать правдивого ответа. Так что я рискну предложить собственную версию. Америка, разумеется, обеспокоена тем, как мы будем платить ей долги в случае замораживания германских репараций. Но за последние месяцы мне довелось обсуждать эту тему с несколькими весьма высокопоставленными американцами, и у меня сложилось впечатление, что в этой стране мыслят куда дальновидней, чем можно судить по присутствующему здесь ее представителю. Те из нас, кому дорого будущее процветание Европы, с удовлетворением воспримут тот факт, что в настоящее время мистер Льюис – как бы это лучше сказать? – уже не имеет того влияния, каким пользовался раньше. Вы, возможно, сочтете, что мне не подобает говорить об этом так резко и прямо. Но на самом деле, дамы и господа, я еще проявляю снисходительность. Как видите, я умалчиваю о том, что именно рассказывал мне этот господин – о каждом из вас. И делал это так примитивно, так нагло и грубо, что я просто не верил собственным ушам. Но хватит уличать. Пришло время благодарить. Дамы и господа, прошу вас последовать моему примеру и поднять бокалы за лорда Дарлингтона.
Мсье Дюпон за все свое выступление ни разу не посмотрел в сторону мистера Льюиса, да и гости, выпив за его светлость и снова усевшись, старательно отводили глаза от американского джентльмена. На минуту воцарилось неловкое молчание, но тут поднялся сам мистер Льюис. На лице у него играла привычная приятная улыбка.
– Раз уж все тут выступают с речами, я тоже позволю себе взять слово, – начал он, и по тому, как он это сказал, стало ясно, что он изрядно принял. – Наш французский друг тут нагородил чепухи, но я не стану с ним спорить. На подобную болтовню я просто не обращаю внимания. Мне многие пытались нос утереть, да только, скажу я вам, мало кому удавалось. – Мистер Льюис остановился и, казалось, на миг потерял нить рассуждений, но потом опять улыбнулся и продолжал: – Как я сказал, не собираюсь я тратить время на нашего французского друга, который тут сидит. Но вообще-то у меня есть что сказать. Раз уж мы все такие откровенные, я тоже не стану темнить. Все вы, джентльмены, всего лишь, прошу прощения, компания наивных мечтателей. И если б упорно не лезли в большие дела, от которых зависят судьбы нашего мира, так были бы просто прелесть. Взять хоть нашего радушного хозяина. Кто он? Он джентльмен, против этого, думаю, никто тут не рискнет возражать. Образцовый английский джентльмен. Порядочный, честный, исполненный лучших намерений. Но его светлость – любитель. – Тут он остановился и обвел взглядом стол. – Он любитель, а сегодня международная политика уже не для джентльменов-любителей, и чем скорее вы у себя в Европе это поймете, тем лучше. Вы все порядочные, исполненные лучших намерений джентльмены – а позвольте-ка вас спросить: вы хоть представляете себе, какие радикальные перемены идут сейчас по всему миру? Кончилось время, когда вы могли действовать из своих благородных побуждений. Только вы тут, в Европе, похоже, об этом и не догадываетесь. Джентльмены вроде нашего доброго хозяина все еще уверены, что их прямая обязанность – лезть в то, в чем они не смыслят. За эти дни какой только чуши я здесь не наслушался! Благородной наивной чуши. Вам тут, в Европе, требуются профессионалы, чтобы за вас дело делали. Если до вас это быстренько не дойдет, ждите катастрофы. Тост, господа. Позвольте предложить тост. За профессионализм.
Наступила оглушительная тишина, все окаменели. Мистер Льюис пожал плечами, поднял бокал, выпил и опустился на место. Почти сразу же поднялся лорд Дарлингтон.
– Я отнюдь не желаю, – сказал его светлость, – затевать пререкания в наш заключительный вечер и омрачать это радостное и торжественное событие. Но из уважения к вашим взглядам, мистер Льюис, я не считаю возможным отмахнуться от них, как от рассуждений какого-нибудь чудака оратора в Гайд-парке. Позволю себе сказать: то, что вы, сэр, называете «любительством», большинство из присутствующих, я думаю, по-прежнему предпочитают именовать «честью».
Эти слова вызвали одобрительное перешептывание, возгласы «правильно, правильно!» и аплодисменты.
– Более того, сэр, – продолжал его светлость, – надеюсь, я хорошо представляю себе, что вы разумеете под «профессионализмом». По всей видимости, это означает – добиваться своих целей путем обмана и «обработки» людей. Это означает – ставить на первое место корысть и выгоду, а не стремление увидеть в мире торжество справедливости и добра. Если именно таков этот ваш «профессионализм», то у меня он не вызывает ни особого интереса, ни желания его обрести.
Это заявление было встречено шумным ликованием и теплыми, продолжительными аплодисментами. Я увидел, как мистер Льюис улыбнулся себе в бокал и устало покачал головой. Но тут я заметил рядом старшего лакея, который шепнул мне на ухо:
– Сэр, мисс Кентон хочет с вами поговорить. Она ждет за дверью.
Я выскользнул как можно незаметней в ту минуту, когда его светлость, отнюдь не думая садиться, перешел к новому пункту своего выступления.
