Андрей Бондаренко - Желтая роза в её волосах
– Борис Абрамович, – представляется Адвокат, низенький лысый мужчина в помятом костюме, после чего сразу же переходит к делу: – Я не очень понял коллегу. Все это, безусловно, очень хорошо и мило. То бишь, благородство, чистоплюйство и борьба с пошлостью…. Но, какое отношение эти термины имеют к бизнесу? Ни малейшего! Мой подзащитный, отнюдь, не Мессия, и даже не врач Душ человеческих. Он, если смотреть в корень вопроса, является обыкновенным бизнесменом. Есть спрос – есть предложение. Люди покупают билеты на его выступления, значит, товар востребован рынком. На этом, собственно, и всё. Поэтому суть ваших претензий мне непонятна…. Вот, кстати. В первом зрительском ряду я вижу известного юмориста Михаила Задорнова. Он занимается тем же, что и мой подзащитный, а именно – смешит народ. Но его никто не судит. Более того, даже издали заметно, что этому человеку здесь благоволят. Почему такое? Ответьте, коллега!
И, действительно, недалеко от помоста стоит Михаил Николаевич Задорнов – в средневековом раззолоченном камзоле, на боку наличествует рыцарская шпага, на груди – разлапистые ордена-снежинки.
Вместо Прокурора Березовскому отвечает Сам:
– Я лично много раз бывал на концертах Мастера Михаила. Да, на его выступлениях люди смеются. Смеются, а не пошло ржут. И когда зрители – по окончании спектакля – покидают зал, то одни задумчиво молчат, а другие, наоборот, грустно улыбаются. Происходит то, что и должно происходить – люди задумываются. О чём? Например, о том, так ли они живут, тем ли ценностям поклоняются…. А с выступлений вашего визави зрители выходят без тени раздумий в глазах, глупо гогоча, довольные собой и окружающим их Миром. Так и появляются на Свет законченные подлецы. Поэтому, господа и дамы, оставим Мастера Задорнова в покое…. Если у защиты есть свидетели, то пусть они выйдут на помост!
По ступенькам поднимается здоровенный малый, одетый как горожанин средней руки, упитанный и краснощекий. Слегка запинаясь, но без особого смущения, малый заученно бубнит:
– Мы, это…Мы очень любим Евгения Вагановича. Он для нас – как отец родной. Вот, послушаешь его, посмеёшься вволю, а назавтра и работается гораздо лучше. То есть, веселей и сподручней…
– Простите, любезный, – встревает Кот. – А вы, случайно, не живодером трудитесь?
– Зачем – живодером? – обижается свидетель. – Я мясником работаю, на Сытном рынке.
– А, позвольте, такой вопрос, – оживляется Мольер. – Если бы ваш любимец на сцене, скажем так, громко пукнул. Что бы вы сказали на это?
– Громко пукнул? То есть, перднул? – уточняет мясник. – Это было бы прикольно! Ну, а если и баба его – то, и вовсе, закачаешься. Даже если бы и по куче наложили прямо на сцене – что ж, мы с пониманием, хорошей шутке завсегда рады…
Вокруг поднимается бестолковый шум – подбадривающие выкрики, смешки, ругань.
Некто – в черном бесформенном балахоне – начальственно стучит посохом по помосту. Над площадью воцаряется звенящая тишина.
– Разрешите, Мессир? – негромко спрашивает тоненькая женщина в синем плаще.
Как же печальны глаза ее. Как же печальны, Боги мои…
Получив молчаливое одобрение, женщина негромко распоряжается:
– Стража! Отвести этого человека за городскую стену и отпустить на все четыре стороны. При попытке вернуться – незамедлительно повесить.
– В батоги его, в батоги! – неожиданно взвизгивает Кот.
Стражники уводят незадачливого мясника.
Борис Абрамович недоуменно разводит руками:
– Но, позвольте! Так, ведь, нельзя…. А, как же – свобода? А, нетленные принципы демократии? А, плюрализм мнений, в конце-то концов?
– Бенгальский, то есть, Березовский…. Вам голову давно не отрывали? – переходит в наступление Кот. – Можно, блин, и оторвать. Типа – для пущего эффекта…
– Тишина! Прения окончены! – прерывает спорщиков авторитетный «шаляпинский» бас. – Через пять минут будет оглашен приговор.
На мое плечо ложится тяжелая рука. Это капитан Зорго, старый и верный товарищ.
– Андрес, я всё понимаю – тебе очень хочется узнать, чем завершится этот цветастый спектакль. Но, к сожалению, нам уже пора. Шхуна ждать не будет, пойдём…
Быстрым шагом – по узким, извилистым, мощёным грубым булыжником улицам, время от времени ловко уворачиваясь от помоев, по-простому выплёскиваемых из окон – удаляемся от Площади. Туда, где остро пахнет морем – в сторону Порта.
Уже видны стройные мачты кораблей, уже слышна старинная матросская песня:
Наш фрегат давно уже на рейде.
Спорит он с прибрежную волною.
Эй, налейте, сволочи, налейте!
Или вы поссоритесь со мною!
Эй, налейте, сволочи, налейте!
Или вы поссоритесь со мною!
Сорок тысяч бед – за нами следом,
Бродят – словно верная охрана.
Плюньте – кто на дно пойдет последним —
В пенистую морду Океана…
Плюньте – кто на дно пойдет последним —
В пенистую морду Океана…
Оборачиваюсь – в нос бьет неприятный запах. Там, над центром Города, в небо поднимается столб желто-черного, нестерпимо вонючего дыма.
– Видимо, твой вредоносный сатирик и на Костре пошутил как-то неудачно. В том глубинном смысле, что неприлично, – глубокомысленно замечает капитан…
Новогодний Сюр
(На правах сценария к анимационному фильму).
Старенькая избушка – где-то там, на Краю Света.
Лёгкий морозец, полное безветрие, с неба падают одиночные, очень крупные снежинки…
Новогодняя Ночь.
В избушке жарко. В массивном камине, сложенном из дикого камня, пылает яркий и жаркий огонь.
За новогодним столом, напротив работающего телевизора, сидят двое – Маленький Хоббит и Волшебник Гэндальф.
С праздничной речью выступает Президент, потом – долго и торжественно – бьют Куранты.
Хоббит и Волшебник поздравляют друг друга с Новым Годом, чокаются бокалами с шампанским, выпивают. В телевизоре начинается праздничный концерт, мелькают знакомые – до зубной боли – лица певцов и певиц, юмористов и других-разных…
– Что это ты заскучал, дружок? – заботливо интересуется Гэндальф. – Концерт не нравится? Или – иное что?
Маленький Хоббит выплёскивает в камин из бокала остатки шампанского, наливает в освободившуюся посуду чёрного пива из объемистой баклаги, стоящей на столе, и признаётся:
– Да, понимаешь, Гэндальф, как-то неправильно всё это…. И Путин вовсе неискренне говорил. В том смысле, что совсем не то, что сказать хотел. Да и эти – в «ящике». Совсем не то поют. Да и не так. Искусственность какая-то, блин горелый, ощущается…. А, глаза их? Заметил? Тоскливые, как у собак бездомных…. Это – их Путь? Не верю! Должно же у них что-то светлое быть за Душой…. Вот, интересно было бы узнать: какие они – настоящие? В смысле, можно ли сделать так, чтобы они, морды мрачные, счастливыми себя ощутили?
– Без вопросов, – задумчиво ковыряясь вилкой в зубах, кивает головой Волшебник. – Сегодня – Новогодняя Ночь. Сегодня, братец мой, всё возможно…
Гэндальф бормочет что-то неразборчивое, слышны только отдельные фразы: – «Спади с глаз, пелена серая ….», «Вернись, пожалуйста, на тот перекрёсток….», «Не верь – гадким людям и фетишам их….»…
Маг замолкает, после чего величественно взмахивает рукой в сторону телевизора.
На экране появляется мелкая-мелкая серая рябь, через минуту сменяемая чередой узких синих полос и мерцающих изумрудно-зелёных кругов.
Наконец, «картинка» восстанавливается.
Мужичок, одетый в засаленный полушубок мехом внутрь, с непокрытой русой головой, несуетливо запрягает лошадку, прикрикивая – для порядка – с напускной строгостью:
– Не балуй, родимая! Стой спокойно, путь-то дальний предстоит…. Давай-ка я тебе – сосульки-то из ноздрей – повыкавыриваю. Да, спокойно стой, егоза эдакая!
Процесс, вроде, завершён, мужик поворачивается и смотрит прямо в снимающую его камеру.
Русые кудри, огромные голубые глаза. Есенин Серёга, что ли?
Серёга – это точно. Только Зверев, который – Король Гламура.
Только он ли? Не, он – точно…
– Здорово, мужики! – толстые губы Зверева расплываются в широченной доброй улыбке. – Спасибо вам огромадное! Словно пелена с глаз упала. Какой – в жопу медвежью – гламур? Каким же я чмом раньше был, какой фигнёй занимался! Тоска-то какая, слов нет…. А, вот, вспомнил тут, третьего дня. В детстве-то я мечтал фермером стать. Вспомнил – и стал! Благодать, благодать-то какая! Спасибо вам, мужики! Век не забуду…. Собрались тут с Савраской поработать немного – навоз по полям разбросать, весна, она не за горами. Так Филька Киркоров припёрся, в гости позвал. Такому бугаю разве откажешь? Себе дороже…. Сам-то он где? А, вот, послушайте!
Где-то рядом раздаётся:
– Трах! Бах! Бубух!
Камера смещается вправо. Тропинка, тропинка, дорога просёлочная. На дороге здоровенный лысый парень – весь в чёрной коже с металлическими заклёпками, в цепях разнообразных – самозабвенно крушит шикарный белый лимузин.
