Анатолий Гладилин - Французская Советская Социалистическая Республика
Затем на него обратили внимание и послали учиться в Высшую партийную школу в Москве. На должности инструктора он просидел в Иностранном отделе ЦК КПСС месяцев восемь, и тут разразились события во Франции. Сперва политбюро
ФКП кооптировало Робинэ в свои члены, ну а потом Москва порекомендовала Робинэ на пост Генсека.
Товарищ Робинэ оказался на редкость способным аппаратчиком. В нем чувствовалась выучка московского ЦК. С удивительной интуицией он угадывал, какой человек на Старой площади сейчас идет в гору, какие настроения в Секретариате, а главное- сохранял и крепил налаженные в Москве связи.
Первое время мы с Робинэ жили мирно. Робинэ еще присматривался, изучал, кто за мной стоит. Но вскоре начались трения. Робинэ полагал, что лучше меня выполняет волю Москвы, и порой дело доходило до открытых конфликтов.
Я считал, что нельзя ликвидировать мелкие предприятия, нельзя трогать французского лавочника, нельзя ущемлять французского крестьянина. Я доказывал, что дальнейшее закручивание гаек приведет к экономической катастрофе.
Робинэ утверждал: частный собственник - враг коммунизма,.индивидуальные крестьянские фермы - потенциальные очаги сопротивления. Москва слушала Робинэ благосклонно. Политика Робинэ восторжествовала. Национальное собрание отменило частную собственность. Начались организации колхозов и сельских кооперативов. В результате в магазинах исчезли продукты. На рынках мясо и овощи продавались по безумным ценам, недоступным трудящимся. Однако Робинэ получил благодарность из Москвы за зрелое идейное руководство, а мне вынесли порицание.
Я противился нарушению французских традиций, но Робинэ настоял на том, чтобы муниципалитеты были переименованы в Советы депутатов трудящихся. Тогда-то Франция и превратилась в Советскую Социалистическую Республику!
В Москве аплодировали, а нам пришлось опять вывести танки на улицы.
С инфляцией, как я уже говорил, покончили. Государственные цены и зарплату заблокировали. Но прилавки в магазинах опустели, а на заработанные деньги французы еле-еле сводили концы с концами. Резко упала производительность труда, и это при том, что забастовки были запрещены! Качество французской продукции сильно понизилось.
Франция познала, что такое очереди. Люди выстраивались у дверей продуктовых лавок за два часа до открытия.
Золото и драгоценности, изъятые из частных банковских сейфов, недолго поддерживали государственный бюджет. Правда, была еще одна статья дохода выкуп родственников. Из Франции разрешалось уехать тем людям, за которых члены их семей, успевшие эмигрировать в Америку или Англию, выплачивали крупную сумму в долларах и фунтах. Но и этот источник вскоре иссяк. Министерство финансов СССР ежемесячно переводило во французскую казну пятьдесят миллионов долларов.
Наши отношения с товарищем Робинэ окончательно испортились во время заселения авеню Фош.
Этой акции мы придавали большое пропагандистское значение. Бедняки из Сен-Дени, Клиши и Сент-Уана, рядовые члены компартии, рабочие-эмигранты будут жить в роскошных домах когда-то самой дорогой улицы Парижа!. Прежние обитатели авеню Фош, сливки французской буржуазии, давно исчезли из своих квартир. Часть сбежала, часть была вывезена насильно. Но занимать опустевшие квартиры мы не спешили. Исподволь готовились и утверждались списки новых квартирантов.
Зaселение рабочих планировалось провести в организованном порядке, под музыку и торжественные речи, под стрекот кино- и телекамер.
Однако список рабочих и низовых партийных активистов сокращался, как шагреневая кожа, и одновременно разбухал список крупных функционеров французской компартий. Кроме того, в Париже необыкновенно разрослась колония советских специалистов и советников. Не мог же я советских товарищей чиновников министерств, инструкторов ЦК, высших офицеров -расселять где-нибудь в Монтрей или Бобиньи, ближних пригородах столицы!
Тем не менее предполагалось, что на авеню Фош въедут как минимум пятьсот семей из рабочих кварталов. И вдруг, буквально накануне праздничного дня, выяснилось, что товарищ Робинэ срезал этот список до сорока семей.
Скандал!
Я поехал ругаться на площадь Колонеля Фабиана. Товарищ Робинэ был неумолим. Он, по его словам, и так экономил.
На авеню Фош допускались лишь работники аппарата и члены ЦК ФКП, руководители французских министерств и ведомств, члены парижского исполкома, секретари райкомов партии, начальники отделов департамента рабочей милиции, высшие чины Комитета государственной безопасности Франции и несколько видных коммунистических деятелей культуры. В общей сложности получалось две тысячи семей. Мой же список претендовал на полторы тысячи квартир.
Я требовал хотя бы уравнять списки, но товарищ Робинэ обвинил меня во вмешательстве во внутренние дела французской компартии и сказал, что будет жаловаться в Москву.
Мне ничего не оставалось, как сократить советский список на шестьдесят единиц. Итого набиралось сто квартир для французских рабочих. Все-таки это выглядело пристойно.
Праздник вселения рабочих в новые квартиры провели на уровне. Телевидение транслировало его на всю Францию. Наиболее впечатляющие кадры повторили даже по Всесоюзному телевидению, в Варшаве, в Софии и Улан-Баторе.
Однако посол на меня окрысился -ведь я вычеркивал в основном мидовцев. А главное, в числе исключенных из списка оказался сын Идеолога! Конечно, ему быстро предоставили квартиру на авеню Виктора Гюго, но я понимал, что совершил роковую оплошность.
В когда-то знаменитом "Лидо" теперь гастролировали попеременно Краснознаменный имени Александрова ансамбль песни и пляски Советской Армии, Омский хор. Московский областной театр мимики и жеста, польский танцевальный ансамбль "Мазовше" и бурятская опера. Зато в бывшем "Фоли-Бержер" силами Государственного народного театра Франции ставились спектакли с революционной тематикой: пьеса Горького "Мать", "Оптимистическая трагедия" Вишневского, "Любовь Яровая" Тренева; "Русские люди" Симонова, "Стряпуха" Софронова и драматическая композиция по роману Луи Арагона "Коммунисты".
Кое-что сохранилось и от старого Парижа. Например, три ночных кабаре со стриптизом на площади Пигаль. Туда водили развлекать делегации дружественных компартий, ответственных московских товарищей, а также арабских шейхов и богатых американцев - тех, кто мог платить долларами. Состоятельные иностранцы останавливались в гостиницах типа "Риц", "Интерконтиненталь", "Жорж Сенк", для них же был открыт ресторан "Максим".
Советские дипломаты и. советники, французские номенклатурные работники пользовались специальными городскими столовыми, закрытыми для широкой публики. Там кормили дешево и вкусно. Расплачиваться надо было синими талонами, выдаваемыми ежемесячно к зарплате. На желтые талоны мы покупали в особом распределителе настоящий французский коньяк, продукты, японскую радиотехнику, швейцарские часы, итальянскую обувь, одежду американских фирм.
Да, еще одна немаловажная деталь: в каждом модном курортном городе несколько вилл, конфискованных у буржуазии, были переделаны в санатории для трудящихся. Остальные виллы распределялись по усмотрению местных партийных комитетов и командования ограниченного контингента советских войск во Франции. Мне предоставили двухэтажный дом в Довиле, но я никак не мог выбрать времени туда наведаться.
Иногда я сам себя спрашивал: кто же правит во Франции? Президент Республики или Генсек Робинэ? По конституции, естественно. Президент. К тому же у Президента, как у старого коммуниста, был немалый авторитет в партии. Но партийный аппарат прибрал в свои руки Генсек. На ключевые посты в Государственный комитет безопасности товарищ Робинэ тоже расставил своих людей. (Кстати, по словам Белобородова, из бывших революционеров-террористов получались очень неплохие следователи, способные выбить признание даже у египетской мумии.) Короче говоря. Президента уважали, ему почтительно внимали, однако решения Елисейского дворца вступали в силу после того, как их утверждали на площади Колонеля Фабиана.
В принципе, я не должен был вмешиваться в эти французские интриги ведь оба, и Президент, и Генсек, выполняли нашу волю. Но все дело в том, что Генсек Робинэ принес с собой в аппарат ФКП стиль советских учреждений, в худшем значении этого слова. То есть-процветали приписки, липа, туфта, подгон статистических данных (если бы только в пропаганде - черт с ней!), и вся эта неправильная информация отправлялась в Москву.
Желаемое выдавалось за действительное. В стране спекулировали все, кто могли и чем могли, за один доллар на черном рынке платили тысячу франков (десятую часть средней зарплаты), а товарищ Робинэ докладывал в Москву, что во Франции покончено с буржуазными предрассудками!
