Владислав Ивченко - Темнота
-Эх Сашка, Сашка, пропадешь ведь за медный грош!
Жалко было, Сашка ведь надеждой его был на возвышение. Самому не удалось в рвачи выбиться, так сыну. А он, дурень, не понимает, что сейчас время не для мордобоя, куда лучше жополизание действует. Например, мужика можно мордобоем наставить, но чиновника, даже самого мелкого, уже нет. А самые то куски у чиновников находятся. С ними подружиться надо, сын же рожу воротит. Александр рожу действительно воротил и в чиновники идти не хотел. Как же, кланяться придется, ручки лобызать начальству, попреки выслушивать, над бумагами корпеть, это ему то, высшему человеку имеющему уверенность. Не для него путь. На самом деле ему должны кланяться и перед ним трепетать, нужно только это устроить. Оказалось, что не просто. Был сыном всего лишь обычного чиновника и никто в его высшесть вникать не хотел. На охране таких устоев стояла полиция и справиться с этим было невозможно. Тут еще старые грешки всплыли и начала впереди Сибирь материализоваться. Неминуемая. В Сибирь не хотел, знал, что там ему не место, хотел банк ограбить, куш сорвать и бежать подальше. И револьвер приготовил и к банку пошел, а там уже другие орудовали, анархисты что ли. Изымали деньги для революции. Саша выгоду мигом почуял, за углом обождал и пальнул несколько раз в спину убегавшим грабителям. Одного даже ранить ухитрился. Ходил кругами около стонущего и похвалялся. Тут репортер откуда ни возьмись, расспрашивать стал. Саша не будь дурак и наплел, что как каждый гражданин очень взволнован распространением всяческой заразы и для укрепления державы и престола по собственному почину купил пистолет и начал патрулировать улицы, чтобы уничтожать вредные ростки с корнем. Во время патрулирования и наткнулся на мерзавцев, вступил с ними в бой, один против многих и победил, потому что за правое дело и бог с ним. Публика аплодировала, кричали «Браво!», подбрасывали в воздух котелки. На следующей день в городской газете появилась передовица на две полосы под названием «Патриоты к оружию! Пример подан.» Послушание основа, непослушные – главное зло, искоренять, наш герой, не очернять молодое поколение, новый гусь, спасший отечество, об устройстве памятника в полный рост герою. Прочитав статью, Крупчатов старший ахнул и восхищенно оглянулся вокруг. Знал, что хитер, но такого вот выверта, одним махом всех побивахом! Дух захватывало.
-Матушка, заканчивай сушить сухари, готовь угощение. Мы теперь родители героя и я не я, если сам городской голова к нам с визитом не пожалует, ручки жать будет! Пожаловал, жал, выражал восхищение и благодарил сердечно. В связи с открывшимися неблаговидностями памятник герою решили не ставить, но дело закрыли и прегрешения простили. Если таких орлов в тюрьму сажать или в Сибирь отправлять, так, кто же здесь останется. Пронесло, вздохнул Александр облегченно, но в следующий раз заговорщики могли и не попасться. Осторожней нужно было, а ему, отмеченному уверенностью человеку, это было ой как тяжело. Развернуться бы, такое утворить, чтоб земля дрогнула. Только для разворота положение нужно удобное, высокое, тогда и полиция не тронет и суд промолчит. Положения не было, а подвиг быстро забывался. Отец требовал на службу идти, грозил, что денег не будет давать. Так как двери были закрыты, то решил достигать достойного положения через окно. Выискал одну купчиху вдовую, хотел поразить ее патриотизмом и верностью престолу, но баба была темная, возвышенных чувств не ценила. Пришлось стать магом, разговаривать с духами и изрекать мрачные пророчества, указывая при этом пути спасения для заблудшей купчихиной души. По-первах тяжело было, со временем привык, но всегда напоминал себе, что это временно, что он достоин большего и добьется этого самого большего. Всякий дурак может охмурить купчиху, хотелось настоящего дела. Но с этим не выходило. Ткнулся было в проституцию, на купчихины деньги дом купил публичный, да оказалось, что слишком многим ручку нужно золотить и в пояс кланяться, так что не годилось дело, хоть и прибыльное. Мошенничеством занялся и там то же. Опутано все, поделено, правила установлены и соблюдать изволь, иначе по голове и в дальние края. Ладно бы достойные люди правила установили, а то трусы всякие, от одного вида пистолета в обморок падающие. Червяки и его приучали на пузе передвигаться, только он орел. И как всякому орлу тяжело ему в червячьи времена. Нет места для размаха и последующего полета. Вместо этого изображай экстаз, рассказывай, как воспарял духом на седьмое небо и у ангелов кожа прозрачная, все жилы видны, а дышат цветами. После этого каменеть и чужим голосом вещать поучения взопревшей от восхищения купчихе. Ее лицо тряслось и глаза покрывались волнами щербатых щек, слюна рваными облаками падала на пол и слезы, вонявшие мочой. Крупчатов напрягался, сдерживая подступающую рвоту, а купчиха думала, что это бередения чужого духа, временно вселившегося в ее духовного наставника. Следом за апофеозом духа начинался апофеоз тела, после чего снились кошмары и выпадали ногти на левой руке, чтобы за ночь вырасти вновь. Купчиха говорила, что ногти свидетельствуют о победе духа над телом, Александр все ждал, когда же развернуться представиться возможность.
Началась война и он узрел, что пожалуй оно. Влез в подрядчики, целовал уходящих на фронт солдат, платил двум репортерам и десятку интендантов, изыскивал дешевейшие материалы, на удивление отвечал, что из своего кармана доплачивает, одного желает – победы родины. Газеты сообщали о его деяниях, а когда избил предателя прилюдно, то даже в столичные попал. В такие суммы Крупчатов ушел, что все ему кланялись, а он никому и даже на императорские балы приглашения получал. Купчиху конечно забросил, особняк купил, рысаков завел, автомобили, наукам и искусствам покровительствовал, певичек, как перчатки менял. Жил широко и уж думал, что до конца жизни полет, но случилось непредвиденное. От поставленной им селедки целый полк умер. Неизвестного года была селедка, может даже и не селедка, стояла много лет на складе, пропылилась вся. Крупчатов увидел и решил, что нечего добру пропадать, продал под видом селедки. Одну бочку для интереса вскрыли, но такой из нее дух повалил тяжелый, что рабочие вмиг богу душу отдали, кто близко стоял, а кто дальше, так те ослепли. Открытую бочку закопали, остальные в армию, от греха подальше. Солдаты народ крепкий, все переварят, а в городе и так яблони не зацвели от вони из бочки и бабоньки на выкидыши повадились. Однако и солдаты квелые оказались, съесть съели, а жить отказались, вымер полк. Вымер и ладно кому какое дело, генералам даже лучше, отведут вроде в запас полк и будут из казны содержание получать. Конечно тыкнуть бы пришлось пару тысяченок нужным людям, все ж таки полк и шито-крыто. Но какой-то непростой человек в полку служил, со связями. Тоже ведь дурак. Если связи есть, чего не в штабе. Значит, обеспокоились этим дураком, начали разузнавать, что и как. Опять же надеялись тузы столичные придавить, чтоб уже на десятки тысяч счет шел, но как-то повернулись нехорошо, в газеты попало, а щелкоперам только дай. Развернули, донюхались, раскопали, от себя придумали и такой гвалт подняли, что не замазать. Имей он руку при царе, даст бог и уладилось бы, а то выскочка, накинулись на него скопом, только клочья полетели. Чуть ли не разом всего лишился и в тюрьме оказался, теперь уж от Сибири не уйти было. После падения озлобился Крупчатов невиданно, обещал отомстить завистникам. Его, орла, и в тюрьму. Выл даже. Как не выть, если запроторят на каторгу, всю жизнь испортят.
-Не запроторят, зря воешь. Время то мутнеть начало, скоро и совсем грязью станет, смешается все и тут уж уметь надо за хвост удачу ухватить.
-Я хватать умею, я кланяться не люблю.
-Может такое будет, что и кланяться не придется, а куски будут.
-Рай что ли?
-Смута, знающему человеку это лучше рая.
Пригляделся Александр к собеседнику. Жирности неимоверной человек, круглый прямо. Говорит хрипло, слюной пурсает, ветры часто пускает, гнусный тип. Но слова то какие говорит.
-А откуда знаешь, что будет смута?
-Чую. У меня чутье вперед надолго работает.
-Не врешь?
-Я Куземкин, слыхал небось.
-Это ты за месяц миллион с товарищем прогуляли?
-Не товарищ он мне, просто к кассе подход имел, я через него и действовал. А гулял я, считай, сам, помощник жадный очень был, берег копеечки.
-И как же ты ухитрился столько денег прогулять?
-А во мне птицы сидят.
-Какие птицы?
-Названия не знаю. Раз шел полем и песню орал, рот раскрыл на полнеба, птички на юг летят, а я вдыхать начал и затянуло их, всю стаю считай.
-Два пальца в рот и пусть дальше летят.
-Пробовал, и клизмы ставил, все без толку. Засели окаянные и поют. А оно хуже нет такого, что в животе поют, мука а не жизнь, отвлекают, сосредоточиться не можешь. Есть начнешь, а они поют, всякий аппетит пропадает, женщиной только займешься, опять песни и желание пропадает.
